Георг Брандес - Шекспир, Жизнь и произведения
Вот та плодотворная дымка настроения, то обильное результатами движение мысли, из которого создалась эта пьеса.
У Шекспира вновь явилось мужество дать нечто иное и нечто большее, чем поэтические отрывки или драмы, производящие, подобно последней из его цельных пьес, сильное, но не богатое воздействие. Он хочет развернуть перед нами крупную, пеструю, обширную панораму.
Действие "Цимбелина" происходит только видимо, как и действие "Лира", в древнюю языческую эпоху Англии. Здесь вовсе нет попытки представить картину какого-нибудь определенного исторического периода. Во всяком случае, варварство, выступающее здесь, относится скорее к средним векам, чем к античному миру. Помимо того, в исходной точке пьесы есть слабое сходство с "Лиром". Цимбелин без всякой разумной причины разражается гневом против своей дочери Имоджены, как и Лир против своей дочери Корделии; в слабохарактерности и неразумии Цимбелина есть элемент, напоминающий сумасбродные выходки Лира, но там все задумано трагически, в большом стиле, здесь же все действие построено с целью привести его к счастливому концу.
Между тем как король здесь человек незначительный, королева - хитрая и честолюбивая женщина, сумевшая всецело завладеть им, поочередно пуская в ход то лесть, то упорство. Она сама говорит (I, 1)
Поссорившись со мною, всякий раз
Он щедро искупает примиренье.
Иначе сказать, она знает, что сценой примирения ей всегда удастся достигнуть того или другого. Ее цель - сделать Имоджену женой своего сына от первого брака, Клотена, для того чтобы он мог войти на престол после короля, и это ее намерение становится первоначальной причиной всех несчастий, которые сыплются на голову юной героини. Ибо Имоджена любит бедного, но возбуждающего всеобщий энтузиазм рыцаря Постума и ни под каким видом не хочет отказаться от своего избранника. Поэтому пьеса и открывается ссылкою Постума.
Прибавленные собственной фантазией Шекспира действующие лица и события придают пьесе перспективу вследствие того, что второстепенное действие идет в параллель с главным действием, подобно тому, как несчастье Глостера, причиненное его злым сыном, является параллелью для несчастья Лира, причиненного его отвратительными дочерьми. Лет за двадцать до начала пьесы один из придворных Цимбелина, полководец Белларий, был оклеветан и без всякой вины со своей стороны впал в немилость у короля, осудившего его на изгнание в такой же безрассудной вспышке гнева, в какой теперь он изгоняет Постума. Из мести Белларий увел с собой обоих сыновей Цимбелина и поселился с ними в глухом лесу, где они растут в той уверенности, что он их родной отец. К ним является несчастная, только что избавившаяся от попытки умертвить ее Имоджена в костюме пажа, и ее братья, которые не знают ее, и которых она не знает, принимают ее с величайшей сердечностью и нежностью. Один из них, Гвидерий, убивает Клотена, издевающегося над ним и вызывающего его на поединок. Когда римское войско высаживается на берег, оба юноши идут на войну и вместе с Белларием и Постумом спасают королевство и престол для своего отца.
Основное противоположение, выражающееся в их судьбе, как и в государственных делах Цимбелина, в отношении Имоджены к Постуму и отношении слуги Пизанио к ним обоим, - это, по верному и остроумному замечанию Гервинуса, то самое, которое заключается в противоположении двух английских слов true и false, так как true означает одновременно правдивый и верный, понятия, в пьесе привходящие одно в другое, между тем как false имеет двойное значение вероломный и лживый.
Почва при дворе зыбкая и опасная. С одной стороны глупый, вспыльчивый, постоянно вводимый в заблуждение король, с другой - отравительница-королева и сын ее, Клотен, один из оригинальнейших образов Шекспира, истинно гениальное творение, не имеющее себе равных в длинном ряде созданных поэтом грубых и неуклюжих малых. В своей дурацкой неповоротливости и незамаскированной злобе он представляет противовес лицемерию и тонкой хитрости матери; он унаследовал от нее одну лишь негодность.
Чтобы иметь возможность произвести эффектное на сцене смешение двух действующих лиц, Шекспир дал ему совершенно такую же фигуру, как и красавцу Постуму, так что только голова его должна выражать неизмеримое различие между ними - идея не очень художественная. Зато Шекспир превосходно изобразил в нем урода и болвана, каким он должен быть, заставив его выкрикивать слова с ворчливым заиканием. С глубоким юмором и тонким наблюдением действительности наделил он его самыми высокими представлениями о собственном достоинстве и не дал в нем место ни малейшему сомнению в своих правах. Нет пределов его тщеславию, его грубости, его зверству. Если бы слова имели свойство бить, его речь постоянно разбивала бы что-нибудь в заветной святыне других людей. Кроме оскорбительных слов, у него самые гнусные намерения; он хочет совершить насилие над Имодженой в Милфорде и затем пинками погнать ее домой и т. д. К счастью, его глупость делает его менее опасным, и с тонким искусством сумел Шекспир с начала до конца извлечь из него одни лишь комические воздействия, вследствие чего впечатление, им производимое, лишено острого и мучительного чувства. Мы наслаждаемся им, как Калибаном, которого он предвозвещает, и который пытался овладеть Мирандой совершенно таким же образом, как Клотен Имодженой. В некотором смысле можно даже назвать Калибана дальнейшим развитием его характера до степени типа и символа.
Такие-то личности составляют тот мир, который Белларий описывает Гвидерию и Арвирагу (III, 3), когда эти юноши страстно рвутся прочь, томясь бездействием в глухом лесу и тоскуя по людям и по общественной жизни с ее волнениями и борьбой:
В вас говорит неопытность. Когда б
Узнали вы пороки городов,
Изведав нищету придворной жизни,
С которою так сжиться тяжело
И вместе с тем так тягостно расстаться,
Где верное паденье - быть вверху,
Где скользко так, что страх упасть оттуда
Несноснее паденья самого;
А тягости войны, где, ради славы,
Опасностей лишь ищут, чтоб потом
Найти в них смерть и часто вместо славы
Позорное надгробие стяжать;
Где часто подвиг чести ненавистен
И должен злобе уступить! Ах, дети!
Все это свет на мне увидеть может.
В этом мире Шекспир заставляет вырасти двух личностей, которых мы по его воле должны считать высшими существами.
Для него было важно с первой же сцены пьесы сообщить зрителям самые высокие представления о Постуме. Один придворный говорит о нем с другим в выражениях, какие некогда применялись к Генри Перси:
...При дворе ж,
Что редкость, был любим и восхваляем:
Для юношей - пример, для возмужалых
Зерцало всех душевных совершенств,
Дитя - для стариков, которым нужен
Руководитель.
Позднее Иахимо говорит о нем Имоджене (I, 6):
Он точно бог в кругу своих друзей,
И высоко возносит уваженье
Над смертными его.
Наконец, в заключительной сцене пьесы (V, 5): "Он был лучше самых редких из числа достойных людей", - о чем Иахимо следовало бы подумать раньше, так как это, может быть, помешало бы ему проделать его мошеннические штуки. Шекспир выставляет на вид величие Постума и его спокойствие, его твердость духа, когда король проклинает его и изгоняет. Нам понятно становится, что он повинуется, потому что считает это необходимым, хотя относительно Имоджены он и ослушался воли короля.
При вынужденно поспешном прощании с нею он проникнут сознанием того, насколько она выше его по своим достоинствам и возбуждает симпатию зрителей смесью чувства благородной гордости по отношению к другим и разумной скромности по отношению к жене. Несколько странным кажется, что он ни минуты не останавливается на мысли увести Имоджену с собой в изгнание. Эта пассивность его происходит, по-видимому, от его нежелания сделать какой-либо не безусловно необходимый шаг, который затруднил бы конечное примирение; он только ждет лучших времен, он желает, надеется.
Когда он покидает Англию, Клотен набрасывается на него, осыпает его бранью и вызывает на поединок. Постум остается невозмутим, отвергает вызов, с пренебрежением проходит мимо болвана и со спокойным духом предоставляет ему забавлять придворных похвальбою относительно своей храбрости и трусости его, Постума, отлично зная, что никто этому не поверит.
В этом отношении характер построен хорошо. Но средневековая фабула заставила Шекспира ввести в пьесу черты, которые мы находим предосудительными, и которые для культуры нашего времени предстают в ином свете, чем для культуры его эпохи. В наши дни человек, у которого сердце на месте, ни за что не решится держать такой заклад, какой держит Постум; ни за что не даст постороннему мужчине, да еще насколько можно видеть, совершенно бессовестному и самодовольному волоките самое убедительное, самое настоятельное рекомендательное письмо к любимой женщине и никогда не даст этому же мужчине устного полномочия употребить все средства, чтобы одержать над ней окончательную победу, - и все это ради возможности насладиться впоследствии его смущением по поводу неудавшейся попытки. И если даже позволить это Постуму, или извинить, то лишенное всякой критики легковерие его, когда Иахимо возвращается победителем, его дикое бешенство против Имоджены носят в высшей степени отталкивающий характер, а грубая, фальшивая записка его Имоджене, имеющая своею целью облегчить Пизанио убийство, безусловно омерзительна. Помимо того, даже в наихудших случаях мы не признаем за мужчиной права убить женщину за то, что она предала забвению свою любовь к нему. Люди Возрождения думали иначе в этом направлении, не так щепетильно относились к старинным фабулам, взятым из новелл; право и долг в этой области они понимали традиционно.
