Газета День Литературы - Газета День Литературы # 178 (2011 6)
Неделя в суете и мельтешении пролетела незаметно. Для других. Но не для Бориса. Нилыч считал каждый день, и приятное возбуждение не покидало всю неделю. Врачи и сестры даже отметили хорошее самочувствие больного.
В субботу, сразу после завтрака и курилки, Борис отправился в кладовку. Здесь из своего кожаного жёлтого чемодана достал двубортный костюм сорокалетней давности, сорочку, носки, майку. Всё как положено! Как принято у людей состоятельных, интеллигентных. Карманник – он ведь вам не сантехник какой. Или не медвежатник с ломом под мышкой. Карманник – это даже не профессия. Это – искусство и призвание. Попробуйте вы, к примеру, двумя пальчиками снять с груди культурной дамочки конвертик, набитый пачкой долларов. Морщитесь? Правильно! Противно? Да нет, милые, не противно. Просто не получится. А у Нилыча – влёт, и бабульки уже не на груди у дамочки, а на попе у Бобрика, в заднем кармане. Факт! Проверено!
Короче, до обеда Борис в комнате санитарок утюжил свои наряды. Отлучался только покурить. После обеда подгонял наряды. Где пуговичка ослабла. Где карман замялся. А на рубашке дырку нашёл. Хорошо – со спины. Зашил, незаметно стало. Дело мудрёное, хлопотное. Но в тюрьме всему научишься. Это вам не в армии – дачи генералам строить да в мирных чеченцев стрелять!
После ужина Борис при сильном волнении одевался там же, в комнате санитарок. К зеркалу приходилось, правда, бегать в приёмный покой. Но здесь уж, как говорится, никуда не денешься!
Прикид получился – атас! Двубортный широкий в полоску костюм сидел слегка с напуском. Брюки – клёш. Плечи – широкие. Ботинки чёрные классические с тупым носком. Да брюки с манжетами. Белая рубашка с запонками. Цветной галстук с защепкой под золото и с камнями под рубин.
Ну чисто сороковые-пятидесятые годы, Париж, Пигаль, где там девочки? Сегодня Борис очень тщательно побрился и остатки седых волос зачесал на прямой пробор. Супер! Картинка.
Танцы проводились на втором этаже в женском отделении. Сбор – в семь вечера. Борис пришёл в половине восьмого. Так, чтобы все собрались. Когда он вошёл в дверь, народ, что сидел на старых диванах, привстал. Вошёл не Нилыч, вошла звезда пятидесятых! Вот уж когда Маринка зарделась и что было сил приподняла грудь. Она, конечно, тоже слегка причипурилась. Но так, дежурно. Ради кого кривляться? Нилыч? Смешно. А оказывается, совсем не смешно, а красиво!
Борис сделал круг почёта по залу. Раскланялся чинно с докторами и сёстрами, подошёл как бы невзначай к Маринке.
– Привет, Маришка! Как дела? – Борис играл папиросой. Ему вообще надо было что-то держать в руках, привык.
– Привет, Нилыч. А ты чё это вырядился как павлин? – Маринка прыснула и зажала рукой рот.
– Дамочка, ведите себя культурно! – Он строго посмотрел на Маринку и собрался идти дальше.
– Нилыч, а шоколадку принёс? – Девушка говорила уже серьёзно.
– Барышня, жантельмены слов на ветер не бросают!
– Ну, так давай её сюда. – Маринка поджала губки, хотела даже отвернуться.
– Отдам, для вас и приготовлено. Но в интимной обстановке.
– А это ещё где? – удивилась Маринка.
– Сейчас решим. – Нилыч резко развернулся и не спеша пошёл по кругу в обратном направлении. Где-то здесь он видел заведующего женским отделением – Гуцириева. Они вместе пару месяцев в одной камере в пересыльной тюрьме сидели. Ни разу никому он об этом не сказал. Да и самому Гуцириеву даже намёка не делал. Но сегодня, кажется, пришёл тот день, когда к нему можно обратиться. Похоже, Гуцириев уже понял, что Нилыч – порядочный человек и с ним можно иметь дело.
Борис остановился на некотором расстоянии от Гуцириева и, чтобы все слышали, заговорил:
– Владлен Давыдович, не откажите в любезности, проконсультируйте прямо здесь. Одна секунда!
Большой и грузный Гуцириев усмехнулся, подошёл к Борису, взял его под руку. Дальше пошли вместе.
– Что тревожит вас, мой друг? – Гуцириев говорил мягко и вкрадчиво.
– Владлен Давыдович, мне на днях исполнилось шестьдесят девять. Скоро Новый год. Праздник. Разрешите с одной из ваших пациенток уединиться в любую комнату. Хочется, знаете, поговорить откровенно, посекретничать. Ну и, понятно, вспомнить молодость, поцеловать ручку.
– Понятно всё, любезный. Сделаем так. Сам я, как понимаете, не могу этого сделать. Скажу старшей сестре. Она подберёт вам тихий уголок, и целуйте ручки хоть всю ночь. – Гуцириев чинно поклонился, освободил руку и вернулся на место. Борис как ни в чём не бывало продолжал важно прогуливаться по кругу.
Объявили первый танец – белый. Маринка, конечно, к Нилычу подошла первой, протянула руку. Кроме них, танцевали ещё три пары. Но те не в счёт. И хоть Маринка специально не готовилась, с Нилычем выглядела вполне прилично. На ней было голубое платье и чёрные сапоги. С причёской у неё всегда был порядок. Волосы вились от рождения. И копна красивых вьющихся волос венчала эту милую взбалмошную голову.
После третьего танца к Борису незаметно подошла старшая медсестра и тихо сказала, что как только танцы закончатся – пусть они идут в седьмой кабинет. Там всё готово. Можно остаться на ночь. Борис принял это как должное, слегка наклонился и отошёл в сторону.
Танцевали под радиолу и пластинки. Так что заказывали всё, что хотели. Борис пару раз попросил поставить танго. Ох, и любил он этот танец, ещё со времен кабацкого Питера. Один раз станцевал с Маринкой, другой – с симпатичной медсестрой из своего отделения.
– Борис Нилович, вы сегодня такой нарядный и неотразимый...
– Ну что вы, Клавочка. Вот раньше...
– Нет, правда, если бы я была не замужем, обязательно вскружила бы вам голову.
– Вы шутите, Клавдия, над грустной старостью!
Танец закончился, и девушка отошла в сторону. Вообще-то по большому счету эти танцы называть танцами можно только с большой натяжкой. В основном здесь – больные люди. Они с трудом понимали вообще, о чём речь. А если и приходили, то посмотреть, что происходит.
В девять часов народ начал расходиться. Радиолу выключили, пластинки убрали в шкаф. Борис подхватил Маринку под руку и не спеша повел её по коридору, как бы прогуливаясь. Девушка не сопротивлялась. Она предвкушала, как сейчас получит свою шоколадку и вечером, перед сном, её съест. Не получилось, увы! У седьмого кабинета Нилыч нажал на ручку двери и потянул Маринку за собой. Шутки ради – пошла. Когда спохватилась, было поздно. Борис закрыл дверь на ключ. А ключ положил в карман брюк.
Это была обычная двухместная палата. Кровати были заправлены чистым бельём. Шторы задёрнуты.
– Дядя Боря, что происходит? Ты куда меня привёл? Мы так не договаривались!
– Мадам, вы должны мне поцелуй!
Борис подошёл вплотную и обхватил Маришку двумя руками.
– Минуточку, – уже тише заговорила девушка. – А где шоколадка?
Борис ловко достал из бокового кармана пиджака толстую плитку и вручил шалунье.
– Это другое дело. – Маринка теперь сама положила руки на плечи Бориса. Только сейчас она почувствовала, что от него пахнет приятным одеколоном. Это её немного позабавило. – Ну что, Нилыч, давай целуй!
– Нет, Мариночка, так не делается. Сначала надо хотя бы присесть, приласкать.
– Ах вот ты куда намылился! А это уже совсем другой разговор, дядя Боря. За такие вещи в Питере сейчас сто зелёных дают.
– Девочка! – Нилыч выкинул вверх руки. – За какие такие вещи? И что такое "зелёные" – я не знаю.
– Ты, Нилыч, не ломай комедию. – Маринка говорила твёрдо и уверенно. – Ты всё знаешь. Вон как вырядился, словно петух заморский. И что, скажешь, у тебя нет ста долларов?
– Нет, девочка моя, нет и никогда не было. Да и вообще, у меня есть только любовь к тебе. И сегодня я хотел сделать предложение.
– Ты чё, дядя Боря, совсем с катушек съехал? Тебе сколько лет? Ещё помнишь?
– Шестьдесят девять, – гордо проговорил Нилыч.
– А мне тридцать пять. Разницу ощущаешь? Дедушка!
– Прекратите, барышня, меня так обзывать!
– Короче, Нилыч, если хочешь того, что задумал, плати бабки.
– У меня их нет, – жалобно проскулил Борис.
– Врёшь, выворачивай карманы!
– Ой, вспомнил, есть, но мало.
– Сколько? – не унималась Маринка.
