Роман Буйнов - ОБРУЧЕННЫЕ С СЕВЕРОМ По следам «Двух капитанов»
Перед глазами снова и снова пестрым калейдоскопом пролетали события прошедшего дня. Погода постоянно стояла туманная, на солнце не было и намека, однако недалеко, метров двести–триста в море ярким пятном светилась водная гладь. Так бывает, когда сквозь разорванные тучи пробивается одинокий лучик солнца. Шли мы с различной скоростью, то ускоряясь, то замедляя свой шаг. Но всякий раз пятно перемещалось параллельно нашему движению и останавливалось с нами во время привала. Когда же мы собрались в обратный путь, оно вдруг распалось на четыре части, потом снова слилось в единое целое и исчезло. Может быть, подсказанные богатым воображением картины не имеют ничего общего с реальностью? Спорить не буду, но все это происходило на глазах у всех пяти участников той группы. «Души погибших обретают покой!» — сказал кто‑то, и по спине пробежал легкий холодок. В Арктике вообще много всякой мистики, может быть потому, что и теперь, когда на дворе уже вовсю расправляет свои плечи двадцать первый век, она до сих пор остается для человека такой же таинственной, загадочной и непостижимой, как и сто лет назад!
26 июля 2010 года.
Непогода. Ветер треплет палатку так, что начисто отбивает всякое желание из нее выходить. Вахтенные кутают лицо шарфами и надвигают шапки на самые глаза. Из‑за тумана не видно даже контуров близлежащих скал. Совершенно очевидно, что сегодня к леднику не подступиться. Море свирепствует, заглушая даже истерический хохот пернатых негодников, уже изрядно нам поднадоевший за эти дни. Вне палатки разговаривать приходится криком. Как бы ни было обидно, но весь день экспедиция вынуждена была провести в лагере, пребывая в сдержанном возбуждении.
Бесцельно сидеть в лагере, когда всего в нескольких километрах отсюда непочатый край интереснейшей работы — испытание, убийственное для терпения. Чтобы хоть как‑то скоротать время, мы с Володей Мельником решили сделать ребятам кулинарный праздник и занялись творческой стряпней. Володя оказался настоящим затейником на кухне. К самым обыкновенным отечественным макаронам он наделал несколько видов фантастических соусов, ни одного названия из которых я не в состоянии даже воспроизвести вслух. Из кухни головокружительно пахло поджаренными овощами и чесноком, на раскаленной сковороде завораживающе шипело масло и что‑то весело булькало в котелке. Несмотря на бушующий шторм, время от времени откидывался полог палатки — это выныривала из «спальни» очередная изголодавшаяся и любопытствующая физиономия и нетерпеливо выспрашивала:
— Ну, долго еще?
— Не делайте культа из еды! Ибо сказано: наказывай помыслы скудостью питания, чтоб думать не о блуде, а о голоде! Вы же мешаете творческому процессу, всеядные. Для особо изголодавшихся есть еще пол–ящика сублиматов, — и мы продолжали свое священнодействие на камбузе в неспешном режиме.
— Ты где готовить научился? — поинтересовался я, нашинковывая продукты для мясной солянки.
— Известно где, в командировках, конечно, — взгляд мечтательно затуманился.
Володя всего на год старше меня. Интересно сложилась его судьба: детство прошло в Крыму, там он увлекся походами, горами, морем, пещерами. Потом, как у многих в нашем поколении, служба в армии, погранвойска. Окончил МГИМО, но вопреки здравому смыслу стал не дипломатом, а спасателем. Участвовал в становлении спасательной службы России, впоследствии реорганизованной в Министерство по чрезвычайным ситуациям Работал в Центральном аэромобильном спасательном отряде, в международных организациях, ООН: гуманитарные и спасательные операции в России и за рубежом — Танзания, Турция, Монголия, Босния, Иран, Афганистан; принимал участие в деятельности Международного Красного Креста. А потом вдруг Крайний Север, Якутия, Чукотка, Магадан. Лет десять назад увлекся фотографией. Увлекся так, что это стало основной профессией: его работы публикуются в тематических фотоальбомах в России и за рубежом, многие из них являются победителями и призерами различных национальных и международных фотоконкурсов.
— Ну, а ты где поднаторел? — прервал ход моих мыслей коллега по сковородам и кастрюлям.
Признаться честно, я ни одного блюда в жизни дважды одинаково не готовил. Всякий раз это очередной эксперимент по утилизации пищевых продуктов, правда, многие уверяют, что вполне удачный.
— А меня всегда окружали женщины, которые не любили готовить! Шучу! Ладно, давай заканчивать, а то нас, если не медведи, так свои оглоеды сожрут, не поперхнувшись. Вон, слышишь?
Сквозь хлопанье палаточного тента «на дворе» отчетливо слышался топот потерявших терпение полярников.
27 июля 2010 года.
К обеду туман развеялся ровно настолько, чтобы появилась возможность пройти ледник и возобновить работы в районе находки. Оставив в лагере дежурного, пошли все. Группу вел Женя Ферштер. Темп, как я и предполагал, взвинтили сразу. Наклонившись под грузом рюкзака, я шел, исподлобья упершись недобрым взглядом в его широкую, раскатистую в плечах спину, отсчитывая мерные шаги. Раз–два, раз–два… Буквально через десять минут у меня было ощущение, что я нырнул в одежде в горячий бассейн. Расстегнув на одежде все, что расстегивалось, и, закатав все, что закатывалось, я парил, как чайник на плите, и от нечего делать вдохновенно философствовал. Боже правый! Ты, который все для меня делаешь, скажи мне убогому, какого рожна я, взрослый, вроде бы разумный мужик, оказался на этой позабытой тобой земле? У меня дома остались трое детей и беременная жена, а я прыгаю на краю света как сайгак через трещины ледника, рискуя сорваться туда, откуда мою глубокозамороженную тушку не достанут даже с помощью современнейших нанотехнологий! Под ногами глухо и монотонно чавкал снежно–ледовый фарш. Я оглянулся на своих спутников: десять человеческих фигурок под огромными рюкзаками, окутанные клубами пара. Десять интереснейших судеб, о каждой из которых можно написать отдельную книгу, с оставленной на материке грудой домашних дел. Нет, видать всякий несет тот крест, который полагается именно ему. Мы несем свой и, кстати, могу искренне заверить, что делаем это с нескрываемым удовольствием. В конце концов, ведь это великое счастье, подаренное далеко не каждому: заниматься тем, что умеешь и, главное, любишь! А все мои саркастические измышления — это так, чтобы по- бубнить себе под нос. Старею я, что ли?
В качестве компенсации за пропавший накануне день, сегодняшний был поистине неслыханно щедр на находки. Артемий Дановский — наш экспедиционный археолог — почуяв, что пробил его звездный час, рьяно принялся за работу:
— Как ты держишь рейку? Да не ты, а вот ты! Ну вправо ее наклони! Нет же, вправо от меня, а не от себя! Да, что ж ты…
Мы стоим на хребте морены под нависающими скалами, щурясь от ветра, кося глазом на осыпающуюся со склона щебенку. Проклятая нивелировочная рейка, выдвинутая на всю длину и гуляющая на ветру как былинка, грозила вот–вот огреть меня по голове, которую вполне еще можно было использовать и для более высоких целей.
— Заколебал умничать, — буркнул я себе под нос, и уже громко, — ну записывай ты свои цифры уже поскорей, руки больше не держат!
Наверное, для того чтобы понять археолога, нужно быть археологом. Я никак не мог взять в толк, как от этой нудной, кропотливой и однообразной, на мой взгляд, работы можно получать удовольствие. А ведь он получал! Все предыдущие дни я смотрел на своего спутника с недоумением: Дановский явно не верил, что из экспедиции выйдет какой‑то прок, и откровенно скучал. Мне было жаль его. По стечению обстоятельств Артемий был прикомандирован к нашей группе институтом археологии неожиданно для себя, поэтому никак не мог вписаться в нашу команду и не знал, чем себя занять. Как же изменился он за последние несколько часов! В глазах появился блеск, твердый голос отдавал короткие распоряжения. И ведь злился, да еще как, когда что‑то делали неправильно! Никогда не подумал бы, что в этом худощавом, спокойном молодом человеке может быть столько эмоций!
После тщательной зарисовки, фотовидеофиксации и других мучительно долгих археологических заморочек, из- под намертво смерзшегося конгломерата камней и льда мы начали извлекать многочисленные костные фрагменты и обрывки одежды. Прежде всего, сразу стало ясно, что найденные кости принадлежат одному человеку, а не двум, как я думал раньше. Дело в том, что при первичном осмотре алы ничего руками не трогали, и три большие кости, вмерзшие в лед и торчащие из‑под камней, я в лихорадочной эйфории принял за бедренные. Однако сегодня, когда они были извлечены из завала, оказалось, что это два бедра и одна большеберцовая кость. Дальнейшие находки только подтвердили это предположение. Признаться честно, меня тогда несколько сконфузили позавчерашние поспешные выводы. Конечно тот, кто когда‑нибудь что‑нибудь страстно искал и в конце концов нашел, меня поймет: уж очень нам хотелось найти сразу всех!
