KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Публицистика » Газета День Литературы - Газета День Литературы # 79 (2003 3)

Газета День Литературы - Газета День Литературы # 79 (2003 3)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Газета День Литературы, "Газета День Литературы # 79 (2003 3)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

женское.


И вот,


громадный,


горблюсь в окне,


плавлю лбом стекло окошечное.


Будет любовь или нет?


По-прежнему, как и в 1915 году, когда была написана поэма, спрашивал себя этот мрачный человек: "Будет любовь или нет?" Все видел, все знал об этой женщине: "Помните? Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть", — а я одно видел: вы — Джиоконда, которую надо украсть! И украли", — но все равно кричал:


Мария! Мария! Мария!


Пусти Мария!


Я не могу на улицах!


А она в это время где-то смеялась, пила шампанское, горящими глазами смотрела на изголодавшихся по бабам парней вроде Михаила... "Открой! Больно!" Или уж совсем откровенное: "Мария — дай!"


Этому человеку нужна была только любовь, больше ничего, даже революция, которую он предсказал в этих стихах, ошибшись всего на год, которую теперь воспевал без устали, казалась лишней, напророченной им из чувства личной мести к тем, кто щедро платил Марии или Лиле деньги, а потом "вылюбил" их, как Ротшильд...


Когда же Михаил, сжимая голову руками, не вынимая изо рта потухшей трубки, принялся читать следующую поэму "Флейта-позвоночник", раскрытую им сначала наугад, стало ему жутковато:


Думает бог:


погоди, Владимир!


Это ему, ему же,


чтоб не догадался, кто ты,


выдумалось дать тебе настоящего мужа


и на рояль положить человечьи ноты.


Если вдруг подкрасться к двери спаленной,


перекрестить над вами стеганье одеялово,


знаю —


запахнет шерстью паленой,


и серой издымится мясо дьявола.


На этих словах тусклая электрическая лампочка мигнула, и Михаил сам невольно перекрестился, оглянулся почему-то на дверь своей каморки. Очертить бы сейчас мелом, как Хома Брут, круг на полу... Эти Осик и Лиля — люди-оборотни... Попал Маяковский, как кур в ощип. "От плача моего и хохота морда комнаты выкосилась ужасом"... Просит он Бога: "Слышишь! — убери проклятую ту, которую сделал моей любимою!", а сам не бежит, куда глаза глядят от этих упырей, все равно мечтает занять место козлоногого под стеганным одеялом:


Знаю,


любовь его износила уже.


Скуку угадываю по стольким признакам.


Вымолоди себя в его душе.


Празднику тела сердце вызнакомь.


Долго еще сидел он, глядя невидящими глазами поверх книги. Мир, в котором кривлялись с помоста "Молодой гвардии" Брик и Шкловский, был ненастоящим, потешным, гаерским, как любовь товарища Сандрарова к буржуйке Велярской или мнимая стыдливость похотливой барыни, "пустившей коня в колодец"; слова же, которыми описывалось все это, призваны были лишь скрыть подлинную сущность происходящего скотства — как слова находчивого лакея-жеребца. Шкловский и Брик были лакеями дьявола. Искусство не являлось никаким приемом, как они утверждали, все эти "обратные эффекты" и "остранения" сами по себе гроша ломаного не стоили, в чем он отлично убедился, прочитав только что эти до предела откровенные, жуткие, потрясающие силой темной страсти поэмы. Правда была там, в Гендриковом, где стоял на площадке между третьим и четвертым этажами могучий с виду человек, навеки сломанный срамной своей любовью, а не в лукавых, скользких, как маслята, словечках, которые безостановочно извергали из себя плешивые гримасничающие люди-паяцы, пышно именующие себя "теоретиками современного революционного искусства".


Их "приемы" могли помочь написать Михаилу безделицы типа "Испытания", но настоящее искусство было как вспышка спички, осветившей в Гендриковом искривленное страданием лицо Маяковского. Брик и Шкловский все врали про его многочисленные новаторские приемы: он, когда писал, не пользовался никакими приемами, а просто "до утра раннего, в ужасе, что тебя любить увели, метался и крики в строчки выгранивал, уже наполовину сумасшедший ювелир".


Каковы были крики, таковы были и строчки — короткие, длинные, в рифму и не в рифму... Строки тогда что-либо значат, когда в них "выграниваются" невыдуманные, нестерпимо жгущие тебя изнутри страдания, боль, мука, — или, напротив, бьющие через край любовь и радость, но не так, как у сумрачного Маяковского, а так, когда ранним утром, пригретый солнышком, сидишь на базу и слышишь доносящийся из куреня милый голос маменьки, растапливающей печь кизяками, видишь ястреба, зависшего на распластанных крыльях высоко над тобой, в наливающемся голубизной небе, и чувствуешь, что никакого другого счастья, кроме этого, тебе не надо.


Полностью роман выйдет в нынешнем году


в московском издательстве “ИТРК”


и журнале “Наш Современник”.

Глеб Горбовский “НЕ “РАШЕН” Я, А – РУССКИЙ!”



НОСТАЛЬГИЯ



Юре Паркаеву


"...В Москву — разгонять тоску."



Постарел, измаялся — увы:


не могу добраться до Москвы.


Сколотить способен на билет,


а, поди ж ты, не был много лет.


Знаю, там, как в сне берестяном,


дышит друг мой в переулочке одном.


Там почиет меж кладбищенских берёз


Свет-Есенин — властелин страстей и грёз.


Там земля как хлеб густая — не пустырь,


православной веры символ —монастырь.


Там клочки разогнанной тоски


и друзей усопших огоньки...


Постарел, извёлся, жив едва.


Но в груди, как колокол — Москва!



ПОДПИСЬ



Меня призвали не благие,


а так — сопение и потность,


и кошельки у них тугие...


И говорят: "Поставьте подпись."



Суют какую-то анкету


под нос, а в пальцы — авторучку.


Но у меня желанья нету


свою поставить закорючку.



Тогда они достали флягу,


распространился дух коньячный...


И тут я плюнул на бумагу


и получил поджопник смачный!



Они ворчат: "Старик проклятый...


Жмот... Жаба в натуральном виде!"


А вы подделайте, ребята, —


я разрешаю... И — валите.



ЗА СТОЛИКОМ



Заглянул, по малому, в пивнушку:


выпить кружку жидкого пивка.


И узрел за столиком... старушку,


что "сушила" кружку в три глотка.



Испросил соседства — разрешила.


После третьей — вспыхнул разговор.


Оказалось, бабушка грешила


по отсидке срока за... топор.



Зарубила мужа-мудозвона:


он ее на стерву променял.


Десять лет ее губила зона,


а теперь за столиком — финал.



...Догадалась, что я ей — не ворог,


не ханыга и не мент в пальто.


Да и лет ей оказалось... сорок,


а не девяносто и не сто.



ОККУПАНТЫ



На что это похоже:


как тучи, как бурьян, —


одни и те же рожи


заволокли экран!



Кто вздыбил муть такую?


Владельцы вилл, "тойот"?


Кто платит, тот банкует,


танцует и поёт.



Народ нахмурил брови:


на кой ему шуты?


Неровен час, неровен —


допляшут до беды.



Народ опять обужен,


обижен, обнесён...


Ему Есенин нужен,


а не старик Кобзон.



СВЯЗКА



На теплоходе в Тихом океане


в подпалубной каюте на двоих...


Он возлежал на замшевом диване,


а я — на койке, утомлён и тих.



Он так храпел нещадно, с завываньем,


стонал во сне, как будто — на костре!

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*