Газета День Литературы - Газета День Литературы # 122 (2006 10)
Важно сохранить дар сострадания в литературе, а искренность и услужливость-увертливость — качества существенно разные.
Алексей Варламов ИЛИОДОР. исторический очерк. Продолжение, начало в № 9–2006
"В конце 1903 года я принял монашество — из Сергея меня обратили в Илиодора. 16 декабря я шел по темному академическому коридору, со взором, опущенным книзу, согласно учению святых отцов. Вдруг меня кто-то деликатно потрепал за плечо. Я поднял взор и увидел отца Феофана и какого-то улыбающегося мужика. "Вот и отец Григорий, из Сибири", — застенчиво сказал Феофан, указывая на мужика, перебиравшего в это время ногами, как будто готовился пойти танцевать в галоп. "А", — в смущении протянул я и подал мужику руку и начал с ним целоваться."
Этим танцующим мужиком был набиравший силу Григорий Распутин. В 1909 году, когда позиции Распутина во дворе укрепились, Илиодор встретился с ним вновь.
" — Ну, что, дружок, голову-то повесил? А? В Царицын небось хочешь?
— Хочу, очень хочу, — ответил я.
— Хорошо, хорошо, голубчик! Ты будешь в Царицыне…"
И в другом месте, описывая посещение салона графини Игнатьевой, уговаривавшей его подчиниться решению Синода и отправиться в Минск, Илиодор вспоминал:
"Тут в разговор вмешался Распутин. Он дрожал, как в лихорадке, пальцы и губы тряслись, лицо сделалось бледным, а нос даже каким-то прозрачным; задвигавшись в кресле, он приблизил свое лицо к лицу графини, поднес свой указательный палец к самому ее носу и, грозя пальцем, отрывисто, с большим волнением заговорил:
— Я тебе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, что он будет в Царицыне! Понимаешь? Много на себя берешь, ведь ты же баба!.."
Говорил так Распутин или не говорил, утверждать на основании столь сомнительного источника, как "мемуары" Илиодора, разумеется, не приходится, но существуют объективные свидетельства того, что Илиодор Распутина публично благодарил, а, следовательно — было за что благодарить.
… Примерно к этому времени относятся воспоминания об Илиодоре заместителя Столыпина П.Г. Курлова: "Как-то, несмотря на очень поздний час вечера, графиня С.С. Игнатьева просила меня немедленно ее принять. После моего согласия она приехала через несколько минут. Я был очень удивлен, встречая ее, что за ней виднелась фигура какого-то монаха.
"Позвольте вам представить страшного человека, иеромонаха Илиодора, который только что приехал, и я хотела, чтобы вы могли лично составить о нем правильное мнение", — с такими словами обратилась ко мне графиня Игнатьева.
Я увидел высокого, худощавого инока с горевшими, безумными глазами. С первых же слов он экзальтированно стал мне жаловаться на саратовскую администрацию, а в особенности на полковника Семигановского, который все время на него клевещет. На моем письменном столе лежала только что полученная последняя проповедь иеромонаха Илиодора, где он прямо призывал народ к открытому сопротивлению властям и даже к насилию. Я показал ее моему собеседнику и спросил, не является ли имевшийся у меня текст его проповеди искаженным, на что он, ознакомившись с содержанием, ответил, что это — его подлинные слова, а на мое замечание, что мы не можем терпеть открытых призывов к бунту и что я не понимаю, как совмещается подобная проповедь с его монархическим и крайне правым направлением, Илиодор, возвысив голос, продолжал, что он не поднимает народ на мятеж, а только себя считает вправе так относиться к представителям власти, ибо они — изменники Государю. Дальнейший разговор с явным маньяком я считал излишним: мое мнение о нем было составлено, но, очевидно, оно не совпадало с убеждениями графини Игнатьевой. Мне было ясно, что иеромонах Илиодор — тип появившегося в последние годы духовного карьериста, не останавливающегося в целях популярности среди народа ни перед какими средствами, и что всякая надежда воздействовать на него разумным путем являлась совершенно тщетною."
Поскольку разъяснительные беседы не действовали, а духовные власти по-прежнему пребывали в замешательстве, в 1911 году в судьбу Илиодора вмешался Столыпин, который через Синод решил добиться удаления распутинского друга из Царицына. Причем делалось все поначалу достаточно деликатно. Мерой наказания непослушному иеромонаху стало назначение на должность настоятеля(!) Новосильского Свято-Духова монастыря Тульской епархии. Однако повиноваться светским властям Илиодор отказался так же, как и духовным.
"В Новосиль же не поеду, не подчинюсь Столыпину; пусть он не обращает церковь в полицейский участок."
Тем не менее назад в Царицын его не пустили, отцепив от состава вагон, в котором Илиодор находился, и в конце концов иеромонах отправился в назначенное ему место. Как раз в это время в саратовской губернии сменился губернатор: вместо С.С. Татищева был назначен П.П. Стремоухов, согласившийся на это назначение только после удаления Илиодора. Позднее в мемуарах, опубликованных в "Архиве русской революции", Стремоухов описал свои разговоры по поводу Илиодора как с императором, так и с Курловым, одинаково уверявшими его, что с мятежным черноризцем покончено:
" — Да уже его нет, он сослан в дальний монастырь.
— На долго ли, Ваше Величество? Царево сердце милостиво, будет очень просить, Вы его простите.
— Нет, больше не прощу, будьте спокойны".
А вот как протекала беседа со столыпинским заместителем:
" — Я пришел просить, Ваше Превосходительство, в случае побега Илиодора…
— Илиодор крепко засажен и убежать не может.
— Охотно верю, тем не менее, если бы он бежал, то я прошу…
— Повторяю Вам, он не убежит…
— Но если он убежит…
— Если товарищ министра, заведывающий полициею, говорит Вашему Превосходительству, что Илиодор не убежит, то он не убежит".
Как и следовало ожидать, товарищ министра ошибся. Илиодор пробыл в Новосиле несколько времени, а потом, обманув филеров (за что поплатился должностью начальник московского охранного отделения П.Заварзин), сбежал обратно в Царицын.
"8-го числа иеромонах Илиодор бежал из Флорищевой пустыни. По всей вероятности, он направляется в Царицын. Благоволите принять меры к недопущению его в город и выехать лично на место для устранения возможных недоразумений. За министра внутренних дел, генерал-лейтенант Курлов", — приводил в своих мемуарах телеграмму из Петербурга Стремоухов.
Окруженный своими приверженцами Илиодор заперся в монастыре, где, по воспоминаниям Стремоухова, произносил проповеди о том, что "Государь находится в руках жидо-масонов-министров, из которых самый опасный сам Столыпин, что министров следует драть розгами, а Столыпина обязательно по средам и пятницам, чтобы он помнил постные дни и чтобы выбить из него масонский дух".
"… не отпускал собравшийся народ ни днем, ни ночью, возбуждая его в духе только что упомянутой проповеди. Губернатору было приказано окружить монастырь полицейской стражей и не допускать дальнейшего притока народа, самого иеромонаха Илиодора не трогать и в церковь не входить, — писал в своих воспоминаниях Курлов. — Одновременно П.А. Столыпин обратился к обер-прокурору святейшего синода с просьбой, чтобы высшая духовная коллегия через посредство епископа Гермогена воздействовала на Илиодора.
И духовные меры не привели ни к какому результату!"
Курлов потребовал от Стремоухова послать на штурм монастыря полицию.
"Предлагаю к неуклонному и немедленному исполнению. Прикажите наряду полиции ночью войти в монастырь, схватить Илиодора. Заготовьте сани и шубу и по Волге отправьте его в Х."
"Неисполнимость приведенного распоряжения била в глаза, — вспоминал Стремоухов. — Как будто бы наряд полиции мог войти в монастырь и взять Илиодора, как барана. Ворота запирались на ночь. Везде были поставлены караулы, как в осажденной крепости, с дубинами и огнестрельным оружием. При малейшей тревоге вся собравшаяся в обители толпа всколыхнулась бы, как один человек. С колокольни забили бы в набат и много тысяч поклонников Илиодора, находившихся еще вне стен монастыря, потекли бы к месту происшествия, имея во главе епископа Гермогена со Святым Крестом в руках. Полиции в лучшем случае пришлось бы позорно ретироваться, а в худшем случае быть избитой или даже перебитой. Пришлось бы вызвать войска."
Стремоухов полагал, что Курлов (впоследствии ответственный за провальную охрану Столыпина в Киеве во время покушения на русского премьера 1 сентября 1911 года) действовал в данном случае не столько против Илиодора, сколько против Столыпина.
