Журнал Русская жизнь - Интеллигенция (февраль 2008)
Я от пятиклассниц ответа на этот вопрос вообще-то не ждала, потому что сегодня, когда все смешалось в доме Обломовых, и в пять раз их постарше люди, да и с двумя высшими, то и дело именно что шокируют своей причудливой речью. Но Юля написала, что первый случай - это «удивительно-неожиданно», а второй - «восхитительно-неожиданно». Может, тут что-то есть? Какой-то местный, сибирский извод?
Но вообще-то подростков взрослые так запутали, давно пребывая «в шоке» от всего решительно на свете, что мало где в моем долгом путешествии встречался мне внятный, не шокирующий ответ. А когда-то, давно-давно, в 70-е годы прошлого века, употребляли эти выражения только те, кто их понимали.
II.
А красиво пишут порой наши пятнадцатилетние! И драйв, и экстрим определяют, например, как ощущение чего-то захватывающего и незабываемого.
И умеют выпутаться из депутатской фразы, из которой далеко не каждый взрослый выберется с честью (разве что с доблестью и геройством). Ну, как, действительно, исправить уже нами раньше упомянутое - Сталин олицетворил себя с социализмом? Барнаульская десятиклассница (та же, что про драйв и экстрим) предлагает вполне проходной вариант - «Сталин олицетворил собой социализм».
Но, читая работы сегодняшних младоносителей русского языка, расслабляться нельзя. Потому что на следующей странице, где предложено просклонять в единственном и множественном числе давно уже не иностранное слово туфли, расставив при этом ударения, вы прочитаете твердой девичьей рукой написанное - «ЕДИНСТВЕННОГО ЧИСЛА СЛОВА „ТУФЛИ“ НЕ СУЩЕСТВУЕТ».
…Удивительны все-таки наши отношения с родным языком! Не одна ведь и не две девицы ответили таким образом. А ведь туфли-то они все-таки еще носят, не полностью перешли на сапоги и кроссовки. И в своей речи перед объявлением победителей я взывала к ним:
- Как же это - «не существует»? А если у одной вашей туфли каблук сломался? Или одна туфля дома куда-то завалилась? Как вы про нее скажете?
Правда, смышленая Ольга еще не доросла до того, чтоб забыть за обилием обуви единственное число. Зато множественное у нее звучало трогательно - «туфельки».
Наблюдение без объяснения: пятнадцатилетние-шестнадцатилетние юноши чаще знают правильное единственное число от злосчастных туфель - и, заметьте, с правильным ударением. А барышни предпочитают - туфель. И даже - туфль. Если же все-таки туфля - то уж ударение выставят непременно на последнем слоге. Буду благодарна, если кто-нибудь проведет блиц-опрос среди знакомых разнополых подростков и любезно сообщит о результатах. Хочу понять, от чего тут больше зависимость - от пола, климата или меридиана?
III.
График у нас был такой. В тот же день - уезжать из Алтайского края в Республику Алтай, чтобы наутро проводить конкурс в городской школе, а через несколько часов - в сельской. А езды на машине из Барнаула до Горно-Алтайска - единственного в горной республике города, он же столица - не меньше четырех часов. А оттуда до Чемала - еще два.
Проведя в Чемале конкурс, за ночь проверить работы двух школ. На другой день, подведя итоги и вручив премии победителям, мчаться опрометью обратно в Алтайский край - в Бийск (час от Горно-Алтайска), где дочь председателя ВИНТа Андрея Мосина Алина уже вела в это время огромную оргработу, чтобы в первый день каникул (!) собрать людей из разных классов на конкурс. Сама же она, лучшая ученица в школе, обладательница грамот на всех мыслимых олимпиадах, оставалась в сплошном убытке - на семейном совете было решено, что в конкурсе она участвовать будет, но из претендентов на премии исключается, поскольку конкурс проводит организация под председательством ее отца. Но Алина уверяла нас всех, что нисколько не огорчается - ей все это интересно независимо от премий.
Опять- таки за ночь в Бийске я должна была проверить работы бийские и барнаульские, наутро подвести итоги в бийской школе, затем мчаться в Барнаул, в машине в течение двух с лишком часов проверяя остатние работы. Подвести итоги; затем провести конкурс у студентов (еще неясно было -у каких, в Барнауле этим занимались молодые члены СПС), и в ночь с 3-го на 4-е, никак не позже, выехать на машине из Барнаула в Москву. 4 с половиной тысячи километров. А дома ждали нас уже взятые загодя на 9-е ноября авиабилеты в Республику Саха - в Якутск. С тою же задачей. А по возвращении из Якутии - Красноярский край и Томск…
IV.
В Барнауле истек 1 час 15 минут - младшие сдали работы и весело побежали домой (на другой день в школах России, как уже было сказано, начинались осенние каникулы). Всем было объявлено - через три дня приходите на подведение итогов конкурса.
Старшеклассников же ждало еще одно задание. Теперь я читала им вслух отрывки из прозы русских классиков ХIХ-ХХ веков.
Всего 5 фрагментов. Предупредила, что писатели входят в школьную программу, но произведения, откуда отрывки, - не обязательно. От них требовалось определить только автора.
Честно говоря, наслушавшись за последние годы от всех и каждого, что школьники ничего не читают, а играют в компьютерные игры, я результатов почти не ждала. Задача моя была другая - пусть послушают звучание хотя бы классической русской речи.
«…Когда, подставивши стул, взобрался он на постель, она опустилась под ним почти до самого пола, и перья, вытесненные им из их пределов, разлетелись во все углы комнаты».
«…Он видел, что глубина ее души, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него. Мало того, по тону ее он видел, что она и не смущалась этим, а прямо как бы говорила ему: да, закрыта, и это так должно быть и будет вперед. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, возвратившийся домой и находящий дом свой запертым».
Пусть послушают, думала я, о чем и каким языком говорили их соотечественники около полутора веков назад, и сами поразмыслят - слишком ли отличались темы, способ рассуждения и самый язык от сегодняшних наших речей. Жаль только, думала также, нету у школьников материала, чтоб дополнительно сравнить еще и с отечественными речами двадцатипятилетней давности.
«- …И вот еще что прошу заметить. Сойдется, например, десять англичан, они тотчас заговорят о подводном телеграфе, о налоге на бумагу, о способе выделывать крысьи шкуры, то есть о чем-нибудь положительном, определенном; сойдется десять немцев, ну, тут, разумеется, Шлезвиг-Гольштейн и единство Германии явятся на сцену; десять французов сойдется, беседа неизбежно коснется „клубнички“, как они там ни виляй; а сойдется десять русских, мгновенно возникает вопрос… о значении, о будущности России, да в таких общих чертах, от яиц Леды, бездоказательно, безвыходно. Жуют, жуют они этот несчастный вопрос, словно дети кусок гуммиластика (тогдашняя жвачка - пояснила я моим слушателям): ни соку, ни толку. Ну, и конечно, тут же достанется и гнилому Западу. Экая притча, подумаешь! Бьет он нас на всех пунктах, этот Запад, - а гнил! И хоть бы мы действительно его презирали… а то ведь это все фраза и ложь».
Как они слушали!
Я сказала: это трудная задача. (О трудности, кстати, можно было судить по лицам слушавших учителей. Сложная гамма чувств была на этих лицах.) Не смущайтесь, что не сумели определить всех авторов. Определите трех - это будет очень хорошо. Двух - очень неплохо. Неплохо и одного определить - но точно. Вот если уж никого не определите - ну, что ж, значит, перед вами загорится невидимый дисплей, на котором замигает надпись: «Мало читаешь, мало читаешь!»
…И когда, едучи уже из Барнаула, стала я с огромным любопытством (ведь не знала еще совсем, чего ждать) читать первые ответы и встречать первые замечательные выдумки (к древнерусскому глаголу ясти подбирался однокоренной - растрясти, а к слову явь - не корявь), то заглянула и в конец - как там с именами писателей?
И все оказалось - представьте себе! - много лучше, чем все мы сегодня ожидаем. Но были и нулевые ответы. И в конце одного такого ответа юноша написал крупными печатными буквами: «Мало читаю, мало читаю!» - и рядом круглую грустную мордочку - антипод смайлика.
Дмитрий Ольшанский
Верховенский-папа, Верховенский-сын
Проповедники девяностых и проходимцы двухтысячных
Степана Трофимовича постигло окончательное fiasco. На последнем чтении своем он задумал подействовать гражданским красноречием, воображая тронуть сердца и рассчитывая на почтение к своему «изгнанию». Он бесспорно согласился в бесполезности и комичности слова «отечество»; согласился и с мыслию о вреде религии, но громко и твердо заявил, что сапоги ниже Пушкина и даже гораздо. Его безжалостно освистали, так что он тут же, публично, не сойдя с эстрады, расплакался.
