Алексей Поликовский - Москва против Мордора
Мужчину-инвалида везут на коляске трое его друзей, у них в руках маленькие красные флажки СССР. Обуви на ногах у мужчины нет, больные ноги толсто обмотаны длинными бинтами. Женщина-инвалид на коляске едет мимо. Мужчина кричит неожиданно сильным, глубоким голосом: «Свободу Pussy Riot!» Его клич подхватывают с разных сторон, и женщина со своей коляски поддерживает его.
Вдруг с тротуара в людскую реку врываются типы в черном. Все у них черное, униформы, береты, ботинки. И даже лица их, гладкие и сдавленные, кажутся черными, потому что в них ненависть. Ни слова никому не говоря, они тесной группой ломят сквозь людей, молча отшвыривая их в стороны. Может быть, им так промыли мозги, что они боятся людей, бояться очутиться среди людей, видят в людях врагов. В глазах у них какая-то странная пустота, говорить с ними не только бесполезно, но и опасно. Это и есть провокация в чистом виде, вот так вломиться в толпу с никому не понятными целями и мять ее, ломать и резать. Через несколько минут цель их действий становится ясна: они прорываются к флагам «Левого фронта», на которых название организации заклеено черным стикером со словом «Цензура». Людей с такими флагами они хватают и тащат сквозь толпу, а толпа сама собой смыкается и уплотняется вокруг них, и вот уже это коридор из десятков поднятых рук, в каждой из которых по беспрерывно щелкающей камере, и страшный крик летит в черные фигуры, быстро утаскивающие людей.
«Фашисты! Фашисты!» — это не просто крик, это гнев висит в воздухе, гнев густой и страшный. И я не понимаю, какой дурак одел их в черную эсэсовскую форму? И когда видишь, как отряд людей в черной форме наваливается на одинокого знаменосца с красным флагом и пятиконечной звездой, чувствуешь что-то такое, что к сиюминутным политическим настроениям отношения не имеет. Будь ты либерал, будь ты консерватор, будь ты хоть кто — но в России вид людей в черной форме, нападающих на красное знамя, вызывает тяжелое чувство. И кое-что вспоминается, чего сам не видел, и кое-что мерещится, чего видеть не хочется… «Наели рожи за народный счет! Паразиты!» — в ярости кричат десятки людей прямо в лица этим высоким, здоровенным парням, которые, вытащив знаменосца из толпы и сдав его каким-то типам в штатском, теперь стоят тесной группой на тротуаре. В глаза людям не смотрят. Лица мокрые, по-прежнему темные, мрачные. «Сволочи…» — цедит, проталкиваясь в толпе, пожилой мужчина в скромном сером пиджаке…
Течет река Москва. Под белыми флагами ПАРНАС и оранжевыми «Солидарности» идут сторонники Алексея Навального. Все лозунги, кличи и мантры, придуманные Навальным, они не просто кричат, а запускают сгустками бешеной энергии в наш развинченный, разболтанный, многополярный мир. «Россия без Путина! Россия будет свободной!» Чуть позднее, уже на набережной канала, они ритмично скандируют: «На-вальный! На-вальный! На-вальный наш мэр!» c такой дружной страстью, что понимаешь: тут речь идет о вере. «Яблоко» же несет зеленый плакат с культурным, вежливым лозунгом «Гражданское общество против полицейского государства» — слишком маленький и короткий плакат, сильно проигрывающий в размерах тем гигантским перетяжкам белого, красного и синего цветов, которыми другие партии и движения перегораживают всю улицу. Это ошибка, конечно: огромная перетяжка, которую несут десять человек, производит большее впечатление, чем маленький плакат «Яблока», за которым идет целая колонна. Тут тоже свои песни и мантры. Парень с длинными волнистыми волосами рок-барда, в синих джинсах и с красной курткой, повязанной вокруг пояса, на ходу бренчит на гитаре и громко поет, а яблочный хор подхватывает.
Путин должен уйти!
Явлинский должен прийти!
Хей! Хей!
Собянин должен уйти!
Митрохин должен прийти!
Хей! Хей!
И так до бесконечности. Грузный, широкий Митрохин в светло-зеленом пиджаке, серой спортивной рубашке и в светлых брюках идет во главе колонны. В какой-то момент он не выдерживает, поворачивается лицом к колонне и теперь шагает спиной вперед, одновременно дирижируя. Романтический, длинноволосый гитарист прибавляет жару, веселый яблочный хор расходится вовсю. Глаза у Митрохина маленькие, скрыты под бровями, сидят глубоко и, как ни странно, не смеются. И не улыбаются… Рядом с ним, в идеальном черном костюме, белоснежной рубашке и при красном галстуке, всем своим видом словно бросая вызов жаре, невозмутимо шагает правозащитник Борщев.
А по краю улицы, сама по себе, не присоединяясь ни к каким партийным рядам, идет пожилая женщина с седыми волосами и самодельным плакатом. На плакате фото В. В. Путина и цитата из него: «Не дождетесь!» Ниже ответ женщины: «Дождемся! Мне только 77 лет!»
Открывается площадь у «Ударника» — сдавливающих ограждений, как год назад, нет, и поэтому поток спокойно и привольно втекает на площадь. Но, как и год назад, стоит впереди, на том конце пустого серого асфальта, двойная цепь солдат внутренних войск в зеленых касках, а за ними оранжевые машины с цистернами, перегораживающие мост. Это — образ неизбывного страха власти перед людьми. Как же надо не понимать Москву и людей и какой же страх должен гнездиться в чьем-то маленьком сухом мозгу, чтобы прятаться в центре города за двойными и тройными цепями войск, за тучами полиции в шлемах и с притороченными к бронежилетам дубинками, за ОМОНом в сером и в черном. Женщина средних лет, с приятным интеллигентным лицом, в длинной юбке и белых туфлях на плоской подошве, медленно, никуда не спеша, обходит цепь, перегородившую площадь и, останавливаясь перед каждым, заглядывает под прозрачный щиток и говорит: «Добрый день! Здравствуйте! Привет вам от Веры Засулич!» И так десять, двадцать, тридцать раз передает она им привет от Веры Засулич, когда-то стрелявшей в полицейского начальника Трепова, велевшего пороть розгами политического заключенного Боголюбова, и оправданной присяжными. «Да не знают они, кто такая Засулич!» — говорят ей проходящие мимо люди. «А ничего. Пускай. Узнают», — отвечает она и продолжает свой обход этой длинной, мрачной, молчаливой цепи.
Они производят странное впечатление, эти парни в сером, обтянутые бронежилетами, парящиеся в шлемах-сферах, исходящие скукой в бессмысленном охранении. Мужчины советуют им, таким здоровым, лучше взять лопаты. Женщины спрашивают, не стыдно ли им получать квартиры за избиение людей. «Вы памперсы сегодня надели?» — издевательски спрашивает кто-то. Они не смотрят на людей, не смотрят друг на друга, смотрят вниз, на лицах у них застыла какая-то упорная, трудная тоска. Из новшеств этого дня — появление прямо в цепях, в руках у омоновцев, маленьких цифровых видеокамер. Они стоят с такими камерами повсюду, и в цепи, перегораживающей выход на набережную, и даже в охранении у станции метро.
А прямо перед этой серой, молчаливой, подневольной цепью на площади выстраивается другая, состоящая из людей вольных, свободных, разномастных, разноодетых, разного возраста и разного вида. Тут и седой человек с усталым лицом ученого, и высокий крепкий парень, и женщины с лицами бескорыстных учительниц, и девушки-активистки. Они держат на высоких штативах, собранных из серых водопроводных труб, два десятка больших портретов. Портреты в оранжевых рамочках, с надписями: «Остановим палачей!» Вот они, выставлены на всеобщее обозрение, эти люди, через которых в нашу жизнь возвращается прежнее, подлое, уже казавшееся изжитым зло политических репрессий. Тянется длинный ряд лиц следователей, которые открывали дела на невинных и закрывали глаза на беспредел полиции, 6 мая 2012 года избивавшей демонстрантов, странной и неуместной кажется веселая улыбка молодой женщины-судьи на портрете крупнозернистой печати… Все это наш позор. Позор то, что ни один следователь не подал в отставку — все предпочли работать винтиками государственного террора. Позор то, что ни один судья не отказался продлевать срок содержания невинных под стражей — не осужденные люди сидят в тюрьме уже год. Ни за что. Что дальше? Предварительное заключение гражданина на всю оставшуюся жизнь для удобства следствия?
Про одну девушку я еще должен рассказать. Маленькая, почти ребенок, она стояла за большим листом ватмана, который закрывал ее почти всю. Сверху, над ватманом, было красивое, ясное лицо с высоким лбом и зачесанными наверх и собранными сзади в длинный хвост пшеничными волосами, снизу, под ватманом, были только босые ступни в простеньких сабо с прозрачной перепонкой. Ах да, еще были большие черные очки, поднятые на макушку, и живые, веселые, улыбающиеся глаза. А на ватмане аккуратными буквами, нарисованными по всем правилам черчения, была написана одна фраза. Вот она: «Когда право становится бесправием, сопротивление становится долгом».
Идет Москва, не согласная с позором политических репрессий. Идет Москва, которая в гневе от того, что у нас в стране снова есть политзаключенные. И двух десятков лет мы не прожили без политзаключенных, и вот снова у нас невинные люди сидят в тюрьмах и лагерях. И снова в квартиры, как в дурном сне, вламываются с обысками, и снова уводят людей, и опять нас пытаются кормить похлебкой из лжи, и вновь наступает время политических процессов. Идут самые разные партии и организации — идет «РОТ ФРОНТ» под «Песню единого фронта», которую когда-то с поднятыми сжатыми кулаками пели в Германии антифашисты и которая теперь звучит из хриплого динамика в центре Москвы, идут националисты из Национально-демократической партии под крики: «Аллах Чечне дает бюджеты, спасибо Путину за это!», идут действительно светлые, миролюбивые и симпатичные «Светлые силы» с желтым плакатом «Светлое будущее» и связками воздушных шариков, и идет суровый военный «Плацдарм» под флагом советских ВМФ, и кто только еще не идет в день России по Якиманке — и все с одним желанием и одной волей: мы не хотим жить в стране, где есть политзаключенные! Свободу политзаключенным!
