Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки
«В Ленинградский ГОРКОМ КП
тов. Лаврикову
Уважаемый Юрий Александрович!
Настоящее письмо я направляю исключительно Вам, оно касается моего сына, молодого поэта Иосифа Бродского, которого Вы не знаете, но о ком, сколь мне известно, слышали.
Судьба его сложилась в последнее время довольно трагически. Не подумайте, что я собираюсь оправдывать его ошибки, промахи и заблуждения, допущенные как в творчестве, так и в жизни. Такие явления присущи юности и достойны сожаления и осуждения. Однако я не могу согласиться с теми преследованиями, которым он подвергается.
Его схватили вечером 13 февраля по выходе из дома, запихнули в темную машину и увезли. Куда? Он не знал, и никто не знал. Следа не оставили и ордера не предъявили. Все сделано тайно. Злобные люди в штатском и милицейской форме втолкнули его в одиночную камеру отделения милиции на улице Маяковского, 27. Протокола не составляли, акта о задержании тоже. Все-таки след.
Мы приходили, спрашивали. Следа нет, нет и человека. Опять искали по городу, в больницах, в “Скорой помощи”. Прошел целый день. И снова милиция на улице Маяковского. Один человек сказал: “Да. Здесь”.
Здесь, но почему? Начальник милиции молодой, но важный. Дает понять свое превосходство. Он ничего не позволит, ничего. Впрочем, пожалуй, разрешит на десять минут после приговора. Приговор он выносит здесь, у себя в кабинете, заранее. Не удивляйтесь: суд – формальность. Закон… Едкая усмешка, здесь не то место, где произносят это слово. Здесь все решает он, Петрунин, у него справка из издательства: молодой поэт мало зарабатывает. Это, по его мнению, уже серьезный повод для серьезного наказания. Своеобразный показатель трудовой деятельности… Трафаретная фраза: “У меня все”, иначе – “Убирайтесь вон”.
Четыре дня сидит молодой поэт в одиночке, без доступа свежего воздуха и дневного света на строгом режиме. Четыре дня подряд он требует прокурора, следователя, бумаги, чтобы написать заявление в суд, и предъявления ему обвинения. Это право каждого заключенного, будь он самый тяжкий преступник. Хотя Иосиф Бродский только “задержанный в обеспечение явки в суд”, в который он не вызывался и по делу которого не предусматривалось лишение свободы.
Но Петрунин запрещает все, что напоминает законность и может помешать произволу. Расчет точный: физические пытки запрещены, и они оставляют след. Предпочтительнее пытки моральные, на интеллигентов это больше действует… На календаре год 1964-й, а на улице Маяковского – 1937-й. Не подумайте, что я жалуюсь Вам на милицию. Это бесполезно. Но я хочу, чтобы Вы знали, что происходит у нас в городе. Вам часто задают вопросы, особенно после докладов.
В эти же дни мне пришлось столкнуться еще с одним обстоятельством, которое меня озадачило. Думаю, оно озадачило бы Вас тоже. Пытаюсь добиться свидания с сыном. Судья не возражает, даже удивлен – какие могут быть препятствия, не возражает и районный прокурор. Но в милиции не соглашаются, требуют еще одну санкцию, и, по-видимому, самую главную – от райкома КПСС. Точно называют фамилию и должность лица, кто это должен сделать.
Все становится предельно ясным. Хотя ни в Уставе, ни в Программе КПСС на партийные органы не возлагаются ни судебные, ни карательные функции, в Дзержинском районе это оказалось возможным. В этом я получил полное подтверждение. Если будет нужно, я назову факты, события, имена.
Потому бесполезно жаловаться на милицию. Потому Иосиф Бродский вне закона. Довольно трудно подобные обстоятельства изложить в нескольких строках, это я бы хотел сделать лично, если Вы, конечно, сочтете нужным меня принять.
Все-таки это партийный вопрос.
Александр Бродский»Милиция требовала, как видим, не санкцию КГБ – хотя это была акция КГБ, но партийную визу. Все сошлось.
Обращения Александра Ивановича, естественно, никакого результата не дали…
18 февраля 1964 года в Дзержинском районном суде началось слушание дела по обвинению в злостном тунеядстве Иосифа Александровича Бродского – при судье Савельевой, общественном обвинителе Сорокине и адвокате Топоровой.
Фрида Абрамовна Вигдорова, взяв командировку от «Литературной газеты», приехала в Ленинград. Вот ее запись первого судебного заседания:
«Судья. Чем вы занимаетесь?
Бродский. Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…
Судья. Никаких “я полагаю”. Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! (Мне.) Сейчас же прекратите записывать! А то выведу из зала. (Бродскому.) У вас есть постоянная работа?
Бродский. Я думал, что это постоянная работа.
Судья. Отвечайте точно!
Бродский. Я писал стихи! Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…
Судья. Нас не интересует “я полагаю”. Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский. Я работал. Я писал стихи.
Судья. Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.
Бродский. У меня были договоры с издательством.
Судья. У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите: какие, от какого числа, на какую сумму?
Бродский. Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.
Судья. Я спрашиваю вас.
Бродский. В Москве вышли две книги с моими переводами… (Перечисляет.)
Судья. Ваш трудовой стаж?
Бродский. Примерно…
Судья. Нас не интересует “примерно”!
Бродский. Пять лет.
Судья. Где вы работали?
Бродский. На заводе. В геологических партиях…
Судья. Сколько вы работали на заводе?
Бродский. Год.
Судья. Кем?
Бродский. Фрезеровщиком.
Судья. А вообще какая ваша специальность?
Бродский. Поэт. Поэт-переводчик.
Судья. А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский. Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья. А вы учились этому?
Бродский. Чему?
Судья. Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…
Бродский. Я не думал, что это дается образованием.
Судья. А чем же?
Бродский. Я думаю, это… (растерянно) от Бога…
Судья. У вас есть ходатайства к суду?
Бродский. Я хотел бы знать, за что меня арестовали?
Судья. Это вопрос, а не ходатайство.
Бродский. Тогда у меня ходатайства нет.
Судья. Есть вопросы у защиты?
Защитник. Есть. Гражданин Бродский, ваш заработок вы вносите в семью?
Бродский. Да.
Защитник. Ваши родители тоже зарабатывают?
Бродский. Они пенсионеры.
Защитник. Вы живете одной семьей?
Бродский. Да.
Защитник. Следовательно, ваши средства вносились в семейный бюджет?
Судья. Вы не задаете вопросы, а обобщаете. Вы помогаете ему отвечать. Не обобщайте, а спрашивайте.
Защитник. Вы находитесь на учете в психиатрическом диспансере?
Бродский. Да.
Защитник. Проходили ли вы стационарное лечение?
Бродский. Да, с конца декабря 63 года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко в Москве.
Защитник. Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешает вам подолгу работать на одном месте?
Бродский. Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.
Защитник. Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?
Бродский. Да.
Защитник. Вы переводили испанские романсеро?
Бродский. Да.
Защитник. Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?
Бродский. Да.
Защитник. Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции переводчиков… Список опубликованных стихотворений… Копии договоров, телеграмму: “Просим ускорить подписание договора”. (Перечисляет.) И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том, препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно освободить Бродского из-под стражи. Считаю, что он не совершил никаких преступлений и что его содержание под стражей незаконно. Он имеет постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.
(Суд удаляется на совещание. А потом возвращается, и судья зачитывает постановление):
