Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было
Верити и подельницы, непонятно. На мобильный не отвечают. Тетки из Антальи затоптали?
Что Electrelane нужно привезти, никто не сомневался. Вынуть мозг экстатическим гитарным соло, прополоскать и нежно, щебеча, поставить назад – таких групп, пожалуй, не одна и не десять. Но свежо! Но они барышни! Но обложка журнала Wire! И здешние журналисты – прониклись и написали к концерту, кто по полосе, кто по две. Билетов, правда, продано штук сто. Это в пять раз меньше, чем нужно. У меня теперь арифмометр в голове.
Неужели задержала таможня? Редкое дело, но теоретически возможно. Из-за местных правил (если кому-нибудь на таможне вздумается их соблюдать, конечно) любой ввоз любого музыкального инструмента при небольшом старании таможенника может преспокойно обернуться срывом концерта. Но на мобильный-то почему не отвечают?
Сергей спокоен, как моллюск. Они не виделись месяц: он в Хельсинки, она в туре. Сейчас все будет. Это ж девочки все-таки, не спешат, мобильные по сумкам рассовали – не слышат.
Встречать любимую – ожидание чуда. Встречать начальника, встречать тещу, встречать делегата конференции – любого мифологически не интересного гражданина – просто ожидание. Возможно, нудное. Не более того. Паника в аэропорту – специальный промоутерский жанр. Встречать артиста, прокручивать в голове, что он не сел в самолет, сел не вовремя, забыл паспорт, оставил паспорт в самолете; притом что через четыре часа кровь из носу show time – я к этому адреналину, наверно, никогда не привыкну.
А девочки – вот они. Волоокая Верити извиняется, что долго, – так и есть, бесконечные русско-турецкие отдыхающие оккупировали очередь на паспортный контроль. Только и всего.
До гостиницы «Украина» доезжаем в момент. Хай живе гостиница «Украина» – тонны мозаики о счастливом гопаке под радяньским небом не оставили еще равнодушным ни одного артиста. Очень отвлекает от ржавых щеколд на дверях в туалет и выщербленного паркета.
Въезжаем.
– У вас будет большая кровать, – протягиваю Верити с Сергеем ключ от комнаты с двуспальной кроватью.
Верити меняется в лице. Она растеряна. Она в ярости.
Я понял, я понял, простите, не хотел. Это все круглосуточная переписка с агентами Джорджа Дюка – американцы, понимать, язык-то у меня не родной.
– Я хотел сказать: «У вас дабл».
Верити молча качает головой. Подельницы отвернулись и демонстративно разглядывают кресла в лобби.
Это с американцами можно обсуждать размер их кровати и беспробудно чертыхаться. Попробуйте намекнуть благопристойной английской девушке, что вам известно что-то о ее постели. Не советую.
На мое счастье Сергей подсовывает Верити какую-то гостиничную бумажку, которую надо заполнить, приобнимает любимую, улыбаются – вроде проехали.
Ну и пожалуйста. Зато у вас в Англии краны дурацкие.
– Я бы хотела заехать в книжный магазин, – изящная гитаристка Мия поправляет каре. – Меня Пастернак и Цветаева очень интересуют, было бы просто чудесно купить что-то, что я не читала.
– А я хотела бы купить чаю, – миниатюрная басистка Роз откуда-то с шотландской границы, еле-еле понимаю ее диалект. Улыбается скромно – кажется, она очень милая.
– И, если будет время, конечно, заехать на Красную площадь, – добавляет стриженная под мальчика барабанщица Эмма. Для нее мы месяц искали в Москве ударную установку: редчайшую, и что самое странное, ученическую, полупрофессиональную модель. Эмма, судя по переписке, девушка несговорчивая.
– Да, Красная площадь обязательно! – Верити оттаяла. Улыбается.
Два часа нежнейших препирательств в автобусе. Верочка, это ты хотела на Красную площадь? Но, если книжный рядом, можно мы сначала туда? Миечка, сначала за чаем, если вы, девочки, не против. Как – уже три часа ездим?
А я чувствую себя виноватым перед всеми.
Если с такой скоростью пойдет и на саундчеке – концерт не начнется никогда.
На лестнице у сцены барышень будто подменили. Расчехлялись за пять минут. Воткнулись за три минуты. Тонкая Мия, в девчачьем глухом платье, елозит грифом по микрофонной стойке – этому душераздирающему нойзу позавидовал бы Стефен О'Малли.
– Монитор хрипит, – жалуется. – Но по громкости – можно еще поднять.
Из чего только сделаны девочки – не дай бог показаться рохлями на саундчеке: это мужикам простят, но чем они хуже мужиков. Поэтому организация – солдатская. Укладываются минута в минуту. Судя по чеку – роскошный будет концерт.
– Спасибо за барабаны, я знаю, что их трудно найти, – техничная, как иглоукалыватель, барабанщица Эмма спускается со сцены и с размаху ударяется головой о притолоку. Когда же мы ее переделаем! – Если честно, я на других установках просто не умею. Пробовала пару раз – совсем не то получается.
Ну какой парень с обложки в этом признается? И на притолоку не пожалуется?
Роскошный будет концерт.
Приходит менеджер Катя, спрашивает, можно ли отпустить половину официантов – продано сто с чем-то билетов, кот наплакал. В три раза меньше, чем на «Хуй Забей». И все известные журналисты в списке – еще максимум десять человек.
– Кому здесь нужен журнал Wire, – чешу в затылке.
– Какой журнал? – безучастно спрашивает Катя. Официантов – по домам.
***
Пятый терминал стокгольмского аэропорта Арланда – нескладная гримаса скандинавской авиационной политики. По причине нечеловеческой кооперации все мало-мальски серьезные дальнобойные рейсы летают из Копенгагена. Шведы и норвежцы пересаживаются там. Странное дело – столица, из которой не улететь в Дели, Пекин или Токио.
Еще более странно на этом фоне, что аэропорт в Стокгольме – без пяти минут JFK: большое, бестолковое нагромождение терминалов, вполне столичное по размаху и беспомощное по реализации, – аэропорт по сути пригородный, внутриевропейский. Зачем они себе такое построили? Комплекс маленькой страны? Их все же девять миллионов, не так и мало. Пока доберешься по пустынным коридорам до одинокого московского рейса в пустом терминале – пора и на посадку.
Шведский приятель, часто летающий в Москву, как-то сообщил со смешком, что гейт, с которого отправляется московский рейс, можно вычислить по местонахождению Доктора Албана. Как увидишь в аэропорту – иди за ним. Доктор Албан-де все время в Москву летает. Куда же ему еще летать на заработки? Доктора Албана не вижу – зато вижу перед собой бритый череп и копну светлых кудрей. Привет, Александр. Привет, Мартин. Летим с вами вместе в Москву.
Затея с Bodies Without Organs, очередным детищем непобедимого Александра Барда, – очень наша история. Сладкий попе Army of Lovers, достояние новоарбатских казино девяностых, должен принадлежать народу. Мы же, к счастью, не рок-клуб. В нашем сумасшедшем интерьере, с лилиями на стенах и в вазах, с пожарными кранами в оправе из страз, с драным золоченым диваном, навсегда одолженным из мебельного цеха Театра Гоголя, – Александр Бард должен чувствовать себя как дома.
У Барда в руках лэптоп. В лэптопе расписание.
– В 9.30 завтра у нас «Европа Плюс» – сингл на втором месте, это хорошо; в 11.00 и 12.00 встречи; саундчек, ты писал, в 15.00, так? Мартин, предлагаю сделать прессу с 13.30 до 14.30. Поскольку Марина прилетит из Копенгагена в 15.20, мы делаем прессу без нее.
Бардова борода шевелится вслед за его быстрыми губами – отчего кажется, что в ней кто-то живет.
– А! – односложно кивает Мартин. «А» – по-шведски значит «ага».
Зачем Барду компьютер – не понимаю. Он наизусть помнит расписание своих и чужих рейсов, расстояние от «Мариотта» до Останкино, не говоря о положении собственных синглов в русских или украинских чартах восемь лет назад. Его голова устроена лучше любого компьютера. Это первый швед в моей практике, отвечающий на письмо минута в минуту (шведы – народ неторопливый), и первый, кого цитирует на своей лекции про судьбы промоушна Олег Нестеров. В случае отсутствия новостей о творчестве Александра Барда в шведских газетах внезапно появляются сообщения об авиакатастрофе, которая чуть было не случилась и в которую чуть было не попал Александр Бард.
Бард – высокоточная машина, гениальный технолог, нанимающий на работу секс-бомб, коверных, натуральных красавцев гей-наружности и прощающийся с ними, как только ресурс очередного проекта оказывается выработан.
Мне кажется, Bodies Without Organs – слишком сложное название. Для уха слушателя «Европы Плюс» уж точно.
– Поэтому мы сейчас везде, где можно, сокращаем до BWO, – Бард невозмутимо пристегивается в кресле.
Концепция: гей, выглядящий Тарасом Бульбой, сахарный гетеросексуал – мечта гей-прайда – и безумная инопланетянка, усиленные ремейком Army of Lovers, – не слишком ли сложно? В наш-то век сверхскоростных технологий и поющих трусов.
Под «пристегните ремни» Мартин успевает поймать последний звонок:
– Завтра тренировку пропущу – концерт в Москве, а послезавтра вечером буду обязательно. В Васа-парке и увидимся.
