Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #7
Что ж теперь - о здоровье заботиться, мол, не одно, так другое, печально глотая снотворное на ночь?
Но - подумал: неужто бесчувственным, словно броня, стал я, дурень, от жизни-жестянки (местами - убойной)? Нет! - По отчеству пусть называют почаще меня: в нём живёт мой отец! Мы по-прежнему вместе, родной мой!
Да, слегка полинял я, дыхалка - не та, и давно
не влюблялся (что - хуже), седею. Подумаешь, "драма"!
…И кричу из окна я: "Абрамыч, бросай домино, заходи помянуть - по-соседски - Петра и. Абрама".
* * *
Даже не думал ещё: "А много ли надо для счастья, чтобы исчезла бесследно срывов моих череда?.. "
"С Богом, сынок, иди, с Богом, сынок, возвращайся!" -
каждое утро мама мне говорит, когда
я ухожу на работу - буднично и торопливо,
или туда, где просто ждут не дождутся меня.
Сердцем вбираю капли утреннего прилива
света небесного, веры в небыстротечность
дня.
Знаю - пройдёт он быстро,
что до минуты роздан
будет хорошим людям,
да только не хватит на
всех,
что не радует.
Если я возвращаюсь поздно, свет пропекает до сердца - из маминого окна.
Ну а какого такого ещё-то мне надобно счастья…
Ночные светила не дышат
под гнётом небесного льда.
"С Богом, сынок, иди, с Богом, сынок, возвращайся." С Богом.
Конечно, родная.
А без тебя мне - куда?..
РОМАН СОЛНЦЕВ ДВА РАССКАЗА
МИХАИЛ, КОТОРЫЙ ЖДЁТ
1
В этом селе давно нет электричества. Здесь осталось всего семь живых изб. Остальные - их с десяток - заколочены, одна изба на холме зияет насквозь выбитыми окнами и вырванной дверью - в позапрошлую весну голодный медведь нахулиганил, заходил, искал еду.
Его потом геологи, проезжавшие на старом бэтээре, пристрелили…
Перед зимою трое старух из своих избенок перебрались в избу побольше к Алле Митрофановне, грузной и доброй старухе, страдающей ногами. Время от времени бабки расходятся по своим халупам, идут, спотыкаясь, пона-ведать, да кто туда сунется? Вокруг безлюдье.
Навестят хозяюшки свои осевшие хоромы, заберут из сеней три-четыре полена и понесут Алле - они же в долю вошли, зима грозной может оказаться, вот уж две зимы подряд кисельные, это не к добру, придется, верно, печь топить со светла до светла…
Но пока что тепло, выпал снег и растаял, даже цветистым паром изошел… на смородине почки новые набухли…
- Наверное, правду говорят по радио, - отчаянно объявляет одна из трех перехожих, Клавдия Петровна, - скоро конец света!
Краснолицая, с носом-бульбой, с плечами-шарнирами, некогда певунья
СОЛНЦЕВ Роман Харисович (1939-2007) родился в с. Кузкеево (Прикамье). В 1962 году окончил физмат Казанского университета и в 1973 году - Высшие литературные курсы в Москве. Работал физиком, радиометристом в геологических партиях, учителем в школе. Автор около двух десятков книг стихов и прозы. Пьесы ставились в театрах Москвы, Ленинграда, Львова, Красноярска
и плясунья, в леспромхозе работавшая учетчицей, ныне движется с палкой, давление замучило.
- Ты преувеличиваешь, радио во все времена занималось пропагандой, - туманно возражает другая бабуля, Ольга Афанасьевна. Строгого, постного вида, с тонкими губками, она когда-то, говорят, была первая красавица. Из-за нее будто бы какой-то начальник партбилета лишился, а потом, крепко запив, утопился в реке в самый ледоход - нырнул рыбкой под льдину.
Третья же бабка, маленькая, как девчонка, Нина Тихоновна, все время, слушая своих подруг, то ли смеется, то ли плачет, не поймешь, голосок тоненький…
- О чем вы спорите? Давайте поговорим о любви… - и снова хихикает.
"Гостиница" Аллы Митрофановны стоит в центре села, рядом со сгоревшим магазином (от него лишь кирпичный черный фундамент сохранился). Окна у Аллы Митрофановны чистые, наличники с узорами по краю вроде птичьих хвостов, крашены голубой краской, крыша железом крыта красным, ворота и калитка не падают, во дворе мотает головой корова Нюра, единственная на все село, мычит и жует комбикорм.
Сама Алла Митрофановна говорит весьма негромко, значительным баском. Скажет фразу, улыбнется и некоторое мгновение молчит, словно ждет, оценил ли собеседник всю глубину ее слов, или нет. Она когда-то была женой председателя лесхоза, председатель давно помер, еще до того, как распался СССР и все колхозы-лесхозы с молотка пустили…
Вечерами эти четверо старух поют.
Летят утки, летят у-утки И два гуся…
Кого люблю, кого люблю, Не дожду-уся…
Если миновать соседний огород с заколоченной вертикальными досками, как забором, избушкой, то можно увидеть совсем рядом с овражком добротный домик с топориком и ведром, подвешенными к стене, которая смотрит на улицу, над крышей стрекочет флюгер. Здесь обитает Софья Григорьевна, язвительная и умная старушка в очках, с сургучной родинкой на щеке. Мать Героя Соцтруда, который до сих пор что-то строит в далекой дружественной Индии.
У нее вечерами подолгу горит керосиновая лампа - старушка, усмехаясь, читает книги. У нее их - сотни на прогнувшихся стеллажах.
Это она и включает порою очень громко свой радиоприемник на батарейках, выставив его на подоконник, чтобы знало село, что происходит в стране и мире.
- …чтобы еще выше поднять благосостояние народов Российской Федерации… На этом совещание закончилось. А теперь слушайте музыку.
А по другую сторону овражка, прямо за провисшим деревянным мостиком, который на ветру шатается и скрипит под ногами, если вы решитесь здесь пойти, на серо-зеленой поляне, среди пней и рогатых выворотней, можно сказать, в выкорчеванном лесу, таится новая избенка старика с козлиной бородой по имени Петр Павлович.
Изба не совсем новая - старик с приезжавшим в июле сыном разобрал ее (она стояла у самой воды) и перевез на тракторе дорожкой через дальнее поле, докуда не достает овраг, на новое место.
- Поживу подальше от женщин, - сказал дребезжащим голосом Петр Павлович. Впрочем, Софья Григорьевна, посмеиваясь, уверяет, что раньше он откликался и на Павла Петровича…
А герой нашего рассказа - молодой парень Михаил Честнов, он же и есть тракторист, человек приезжий - устроился, не побоявшись ничего, в избе на берегу, среди ивняка, возле вертлявой речки Беглянки.
Жилье оказалось дешевым, поскольку вода в каждую весну подмывает глину и вот-вот унесет халупу. Но пока что изба цела, даже не накренилась, не поползла, однако до яра всего метра полтора…
4*
Конечно, Михаил мог бы занять в селе любую пустующую избу с заколоченными окнами - хозяева лет десять как не появлялись, да и живы ли… А если бы и появились, вряд ли бы осердились. Дерево без человека гниет. Да и Михаил наш - парень, кажется, хороший, не пьет, по-черному не ругается. У него крепко вылепленное лицо сибиряка, правда, иногда с растерянной улыбкой на губах, как у человека, который умнее своего лица…
Он эту избенку у реки купил у бывшей продавщицы Калерии Потаповой, ныне проживающей в Поселке геологов, та брякнула - назвала сумму, не подумав, из жадности, а брать деньги уж и стеснялась. Деньги, по правде говоря, маленькие, но она думала: ей и этих не предложит бывший горожанин.
А он дал. Дело еще в том, что сама-то изба крепкая, с лиственничным фундаментом и полом, с четырьмя широкими нестандартными окнами, и вид красивый - на плес, на дальний синий бор. В речке внизу рыба какая-никакая, а в бору - грибы да ягоды.
Если Настя приедет, они тут заживут, как в сказке.
2
Только вот не едет случайная его зазноба. Та самая зазноба, что довела его при первой же встрече, вот привязалось слово, до озноба. "Зазноба до озноба" - так и окрестил ее приятель Михаила, артист городского театра Артем, приятель по армии. Он хороший парень, уже сам женатый, он горячо одобрил выбор Михаила.
- Зазноба до озноба, блин!.. До гроба, блин!..
И познакомились-то случайно - в парке, возле колеса обозрения. Стояли Михаил, кучерявый Артем, жена Артема Зоя и их дочка Нюся, ели мороженое и вдруг слышат - наверху, над деревьями, девичий голос визжит и хохочет:
- Ой, не могу, ой, упаду… ой, держите!..
Как увидел ее уже на земле Михаил, так и сказал себе: красивая какая! Волосы соломенные во все стороны, а личико маленькое, сама тоненькая и смеется по любому поводу. Веселый такой одуванчик! Это ничего, что работает официанткой, хорошо, что не в ресторане, где пьянь и где пристают, а в кафе "Чайнворд". Название, конечно, дурацкое…
- Дурацкое!.. - смеясь, соглашается Настя. - Но чай там зеленый пьют. А хочешь - и синий заварим.
- Откуда же синий? - удивляется Михаил. - Чернила, что ли? - И показывает левый кулак, где синие буквы выколоты: МИХА.
- Да ну тебя!.. - отталкивает Настя Михаила ладошкой. - Ежевичный! Смородинный! - И вдруг: - А почему Миха, а не Миша?
Михаил смутился, не сразу нашелся, как объяснить.
- Так пацаны звали… ну, вроде клички.
И не сразу, только через месяц или два, признался Михаил, что он отсидел по глупости два года в колонии, лес пилил и больше с водкой знаться не будет никогда.
