Василий Ершов - Аэрофобия
То, что машина не приспособлена к выходу из какого-то плоского штопора, о котором я, старый линейный пилот, практически не имею понятия, вовсе не означает, что летать на машинах этого типа опасно.
Ну, вот заехали вы в лес за грибами, на обычной шоссейной машине. Она не приспособлена для езды вне асфальта… но грибов-то хочется. Но — не приспособлена! Не выводится она из ям, как тот Ту-154 из плоского штопора. А вы лезете. С женой, с детьми, понимая, что если застрянешь в яме, ночевать придется в лесу.
Не лезьте в яму. И будет вам безопасно. Или купите себе внедорожник.
А если бы самолет был приспособлен к выводу из штопора, а пилот владел методикой — что, безопаснее было бы лететь через грозовой фронт? И можно было бы лезть прямо в облако — ведь если машина свалится, пилот выведет.
Нет, не полез бы пилот в грозу. Это его решение не зависело бы от возможностей самолета выйти из штопора, а было бы продуктом анализа всех факторов ситуации, из которых способность к выводу из штопора стояла бы на последнем месте. А на первом месте стояла бы только и только безопасность пассажиров. И он нашел бы безопасный вариант.
«Я боюсь»
Вот сели вы в самолет, утряслись с вещами, отрегулировали ремень, огляделись. Кто-то прилип к иллюминатору, кто-то открыл ноут-бук, кто-то книгу, кто-то ушел в себя… молится.
Самолет задрожал; слышно, как идет раскрутка двигателей, зазвенели турбины, под полом срабатывают какие-то механизмы… поехали. Крыло разверзлось, задняя кромка опустилась… какие-то сквозные щели, все трясется на железочках, качается.
Боже мой — и на этом мы должны держаться в воздухе!
Да, именно на этом. Крыло современного самолета есть шедевр инженерной мысли. Оно легкое, прочное и гибкое. Притом, оно является вместилищем топлива, авиационного керосина. Внутри этой конструкции размещаются десятки тонн топлива, трудно даже представить, где же там эти баки.
Баки там — пустотелые кессоны, вдоль всего крыла, а в них еще куча насосов, трубок, проводов и датчиков.
Передняя кромка крыла на взлете и посадке отклоняется чуть вперед и вниз таким образом, что между этим предкрылком и крылом появляется узкая щель. Струя воздуха, врываясь в эту щель, сглаживает поток над крылом и не дает ему сорваться, а значит, можно взлетать и садиться на чуть больших углах атаки; при этом немного увеличивается подъемная сила.
А сзади крыла таким же образом выдвигаются закрылки. В выпущенном положении они так загребают воздух, что подъемная сила крыла возрастает очень значительно, а значит, при разбеге самолет оторвется от бетона гораздо раньше, на меньшей скорости. Значит, можно взлетать с более короткой полосы.
Те щели, что появились в задней части крыла при выпуске закрылков, предназначены для такого же сглаживания потока за закрылками, что и у предкрылка, а это немного уменьшает лобовое сопротивление, которое при выпущенных закрылках значительно увеличивается.
Все механизмы, управляющие механизацией крыла, эти винтовые подъемники, шарниры и кривые рельсы, рассчитаны на очень большие нагрузки и вибрации. Пускай себе трясутся.
Наступает страшная минута. Самолет, дрожа, увеличивает обороты; можно зримо представить, как тяга двигателей толкает его вперед, а мощные тормоза крепко удерживают на месте.
Крепко, хорошо пристегнулись?
Вы скажете, что на разбеге же вас вожмет в кресло — и зачем тот ремень?
Но на разбеге пилот готов к любой неожиданности: от отказа двигателя до коровы, каким-то непостижимым образом выскочившей на полосу. Тысячи всяких причин за долгий срок развития авиации заставили летчиков быть всегда готовыми к прерванному взлету.
Мы как-то взлетали в Самаре, и на разбеге поступил четкий доклад бортинженера:
— Двигатель номер три, экстренно!
Пришлось очень энергично прекратить взлет. Оказалось — ложное срабатывание аппаратуры, измеряющей вибрацию двигателя. Автоматика по сигналу той аппаратуры выключила двигатель.
Дело в том, что вибрация, появившаяся на двигателе, где турбина вращается с частотой 15000 оборотов в минуту, может вдребезги разнести двигатель за секунды. Вибрация означает разрушение одной из множества лопаток на рабочем колесе. Это как снаряд из пушки. И на каждом двигателе установлена следящая автоматика, при первом подозрении она отключает двигатель. От греха.
Поэтому, если экипаж решит прекратить взлет — для вашей же безопасности! — будьте готовы к тому, что от резкого торможения вас рванет вперед — и похлеще, чем на автобусе. Пилоту выбирать не приходится — чтобы остаться на полосе, он полностью использует всю силу и все средства торможения.
Так что затягивайте ремень покрепче.
В спорах и взаимных претензиях пассажиров и бортпроводников частенько всплывают факты, когда мама, жалея больного ребенка, разметавшегося во сне на соседнем сиденье, не хочет его будить, а бессердечные бортпроводники заставляют расталкивать и пристегивать как положено.
Будем взаимно принципиальны. Когда, не дай Бог, ребенок слетит и ударится спиной о крепления переднего блока кресел, будет поздно спорить. Вы же потом предъявите претензии к бортпроводникам. А они только пекутся о безопасности, выполняя свои обязанности строго по инструкции.
Думайте, думайте о безопасности малыша! Своевременно принимайте меры! Не рискуйте! Для пассажиров же это так просто, только надо пунктуально выполнить инструкцию: взять ребенка на руки и, будучи туго пристегнутым, крепко удерживать маленькое тельце в руках.
Стронулись, огромная сила вдавила вас в спинку — вот это ускорение!
Таким же может быть и торможение.
Вообще отказы двигателя на самолетах очень редки. Железо там надежнейшее.
Но бывали случаи.
Взлетал как-то из красноярского аэропорта наш Ту-154. В кабине было пять человек: в состав экипажа был включен бортинженер-инструктор; он натаскивал бортинженера-стажера.
На разбеге все было как обычно: двигатели выведены на взлетный режим, отпущены тормоза, пошел отсчет скорости штурманом: «Скорость растет, 160, 180, 200, 220, 240, рубеж!»
Не успел капитан ответить «Взлет продолжаем», как внезапно загорелось табло «Пожар», и сработала сигнализация пожара первого двигателя. Тут же прозвучал четкий доклад стажера о пожаре.
Рубеж — это как раз та скорость, до достижения которой, если внезапно откажет двигатель, дается команда «Стоп!» и прекращается взлет. А после рубежа — только продолжать взлет, потому что остановиться — уже не хватит полосы.
На принятие решения в таких случаях капитану дается три секунды. Это двести метров полосы.
Капитан, Владимир Уккис, получив доклад о пожаре двигателя, быстро опустил уже поднятую было для отрыва переднюю ногу и, несмотря на то, что рубеж уже остался позади, принял решение прекратить взлет, потому что длина полосы была больше расчетной, 3000 метров. А продолжать взлет с пожаром, как рекомендует инструкция, выполнять маневр и посадку на горящем самолете, сами понимаете, не очень приятно.
Мгновенно была дана команда «Стоп!», экипаж сработал как отлаженный механизм (красноярская школа!), и пока капитан, хлопнув по газам, обжимал тормозные педали, второй пилот вздергивал рычаг реверса третьего двигателя, а штурман тянул рукоятку интерцепторов, — бортинженер-инструктор через плечо стажера успел выключить двигатель и генератор, включить последовательно две очереди пожаротушения… Через несколько томительных секунд табло «Пожар» погасло.
Уф-ф… Самолет остановился у самого конца полосы.
Когда капитан после остановки сам открывал входную дверь, чтобы посмотреть, что произошло с первым двигателем, руки у него заметно тряслись. Столь велико было нервное напряжение.
Оказалось, на двигателе прогорела по сварному шву камера сгорания. Заводской дефект — редчайший!
Как капитан готовил и настраивал экипаж на действия в особых случаях перед взлетом, я не знаю, но сработали на едином дыхании.
За это и были награждены: капитану дали нагрудный знак «Отличник Аэрофлота», а экипажу — ценные подарки.
Стук колес по стыкам бетонки, быстрее, быстрее — и вот он, волшебный и ужасный момент отрыва! Вас слегка запрокидывает на спину, чуть вдавливает в кресло — и повисли…
Запас подъемной силы в это время достаточно велик, самолет может одновременно и отходить от полосы вверх, и разгонять скорость. Колеса только надо скорее убрать, а то уж очень сильно мешают разгоняться.
Стук — амортстойки снялись с замков выпущенного положения и пошли в свои гнезда. Распахнулись створки, шасси заняли свои места в нишах, зацепились серьгами за языки замков убранного положения. Стук — замки захватили, створки закрылись. Теперь хоть какая тряска — шасси, многотонные стальные конструкции, с замков не сорвутся.
