Газета Завтра Газета - Газета Завтра 40 (1089 2014)
Не можем же мы, приняв наш вывод (а перед этим говорилось о единстве и красоте народа - В.К.), толковать вместе с вами, например, о таких вещах, как Le Pravoslavie и какое-то будет бы особое значение его. Надеемся, что вы от нас хоть этого не потребуете?" (А-а! Чувствуете как в этом пропасть иронии - хоть этого-то не потребуете?" - В.К.).".
Даже у Валентина Распутина сердце от таких постоянных нападок нашей либеральщины устало, не желает слушать, а наш тихий псковский кудесник не позабудет вновь напомнить об особенном значении русской Церкви, о целительности Православия, и о мистической силе русского Слова. Сила в статьях и книгах Валентина Курбатова не в борьбе его, не в постоянном тереблении души, а в желании успокоить, обрадовать, исцелить читателя и слушателя, вернуть ему чувство света. Он знает о важности писательского умения окликать друг друга через все границы и препоны, с опытом людей, одинаково знавших страдание и любовь Неслучайно многие писатели считают Валентина Курбатова как бы самым умеренным критиком русского патриотического направления, а его давнего сотоварища Льва Аннинского - таким же самым умеренным критиком либерального направления. Так ли это, или не так, но и на самом деле это наши связующие нити между либеральным, прозападным и консервативным, государственническим направлениями отечественной словесности. Вот они и собрались в жюри Ясной Поляны, под крылом советника президента Владимира Толстого.
Не будь юбилея, небось, и не вспомнил бы Валентин Курбатов о своем возрасте, столько дел наваливается, только отчитаешь всех номинантов "Ясной поляны", выберешь три-четыре достойных кандидатуры, тут уже и другое жюри на очереди, другие книжные новинки ждут своего отзыва. Для критика не так страшно писать, особенно, если у тебя такое легкое перо, как у Курбатова, что бы ни написал, все выглядит изящно, природный эстет, не иначе. Но вот читать груду книг с каждым годом все сложнее, тем более мастер старой школы не умеет пробегать по страницам, даже самую дрянную книжку надо помусолить до конца. А надо ли все это на самом деле, когда читатели от тебя ждут рассказов о русской классике, узорного слова о литературе, бесед с знаменитыми современниками. Но куда критику деваться от поденщины? Кто еще сегодня читает внимательно книги? Критик, как последний читатель на земле. Всегда живой, всегда этакий массовик-затейник в самом наивысшем смысле этого слова. Да он и не скрывает своей любви к балагурству:
"Когда в Красноярске снимали фильм про Астафьева "Жизнь на миру", тоже сначала не могли разговорить Виктора Петровича и позвали меня. Я там трещал, плясал, ходил колесом. Когда Виктор Петрович заговаривал, включалась камера. Позвали меня на премьеру, а там в конце титры: "В фильме снимались выдающийся писатель Виктор Астафьев и критик Валентин Курбатов"". Еще затейливее была роль Курбатова во время съемок фильма с Распутиным, тем более сразу же после гибели его дочки. "А отменить уже было ничего нельзя. Вот и надо было быть рядом, шутить, смеяться, сводить с людьми. А как фильм увидел Матушки мои! Прямо в кадре хожу, шучу, посмеиваюсь. Оказывается, режиссер увидел потом в материале возможность подчеркнуть печаль Валентина Григорьевича моей беспечностью - Пьеро и Арлекин. Я так и не смог досмотреть фильм от стыда". Не стыдись, Валентин, твое скоморошничество лишь украшает тебя, также как изящные словеса твои точные литературные портреты. Лишь красотою слова и спасется мир. И вся курбатовская беспечность и шутовство - ради главного, спасения людей. "Мы действительно встанем под колокольный звон, и тогда уже с нами ничего нельзя будет сделать. Другого пути спасения нет вернуть себе духовное устроение можем. А это куда более надежная защита, чем ракеты и прочее тяжелое вооружение.
Вручают в этом году государственные премии, лауреаты сплошь зенитчики и ракетчики, "Росатом" - название-то какое угрожающее, - а в конце выходит Валентин Григорьевич Распутин, и зал хлопает ему, как никому не хлопал. Интуитивно понимают люди, что не "Росатом" спасет Россию, а дух и свет. Вопрос только, захотим ли мы идти этим путем, предпочесть крест временному земному благополучию".
Вот и к юбилею своему Валентин Яковлевич Курбатов презентует новую, только что вышедшую книгу "Пушкин на каждый день". В этой книге собраны все эссе и заметки разных лет, посвященные нашему великому гению. Впрочем, и Пушкин по-своему отблагодарил критика, в 2003 году Валентину Курбатову была вручена медаль Пушкина, в 2010 году он получил "Новую Пушкинскую премию". Да и в этом, 2014 году Курбатову была вручена Патриаршая литературная премия, не иначе, как с пушкинского благословления. Издана книга в Пскове, и потому вряд ли доберется до Москвы.
Любители эстетской изящной эссеистики Валентина Курбатова и родословную его ведут прямо из дворянства, из нежного воспитания с гувернерами. Не тут-то было. Родился кудесник критического пера в семье путевых рабочих 29 сентября 1939 года в Ульяновской области, рос первые годы вообще в сыром подвале, и лишь после войны мать с сыном переезжают на Урал, к отцу, в город Чусовой. После окончания школы в 1957 году Курбатов работает столяром на производственном комбинате. В 1959 году призван на службу во флот. Во время морской службы на Севере работает радиотелеграфистом, типографским наборщиком, библиотекарем корабельной библиотеки. В 1962 год приезжает во Псков, где уже остается навсегда. Работает сначала грузчиком на чулочной фабрике, потом корректором районной газеты "Ленинская Искра", литературным сотрудником газеты "Молодой Ленинец". Заочно заканчивает в 1972 году ВГИК, факультет киноведения. А дальше уже начинается активная литературная жизнь, которую уже ни в какой формат биографии не вставить. Лишь какие-то вехи. Жюри, премии, редколлегии. Выбиться провинциальному критику из Пскова в первые ряды современной русской литературы не так-то просто. Заставить себя услышать - еще труднее. Не у каждого нашего критика такая боевая биография, тут тебе и столяр, и четыре года на флоте, и районная журналистика. Как прорваться сквозь все эти заслоны в литературу? Да еще если ты не стихи, не прозу пишешь, а какие-то литературные размышления?! Трогательно его признание: "Не знаю, почему, я все время стеснялся, когда меня представляли "критиком". Все казалось, что занят чем-то другим, менее прикладным и сиюминутным. Ну, а теперь вижу, что "диагноз" был верен. Как все критики я не доверял слову, рожденному одним чувством, одной интуицией, и потому не был поэтом. Как все критики, я не доверял чистой мысли, жалея приносить ей в жертву сопротивляющееся сердце, и потому не был философом. Как все критики, я торопился договорить предложения до точки, не оставляя ничего на догадку и сердечное сотворчество читателей, и потому не был прозаиком".
Он автор книг об Астафьеве, Пришвине, Распутине, Гейченко, Селиверстове, не менее интересны его размышления и записки путешественника, его любимые эссе: "Подорожник", "Наше небесное Отечество", "Нечаянный портрет". Курбатова читать интересно даже вне конкретного предмета его исследования, сами его мысли вслух. Кого оставят равнодушными даже такие автобиографические этюды: "Как это Александр Сергеевич в "Капитанской-то дочке" писал: "Когда еще матушка была мною брюхата, я уже был записан сержантом в Семеновский полк". Ну, да иные дни, иные сословия - и все по-другому. Когда матушка собиралась рожать меня, я отчего-то упрямился - видать, в сержанты хотел: война уж была на горизонте - шел 39-й год. И уж акушерка искричалась вся: "Корову пора встречать - вечер уже, а она тут". И матушка уж устала, а рожала дома в будке путевого обходчика, где мы тогда жили. Ну и я, наконец, устыдился - и матушку жалко, и акушерку: кто корову-то встретит? И только явился, как вспыхнула проводка - сентябрь, дожди, всё на живую нитку. Слава Богу, тут явился отец, увидел, хватил топором по проводу, лампочка взорвалась, я заорал и начал жить.
А потом было все как у всех. До семи лет жизнь в землянке - бывшем погребе. В средней России (а я родился под Ульяновском) их рыли во дворах. Дом у деда отняли. Как же - кулак, дюжина детей спят на полу - даровая рабочая сила. Но все-таки устыдились и погреб оставили. В нем мы и жили под неустанную дедову молитву. А потом был Урал, Чусовой, где уже жил Астафьев, пионерство с зашитым в кармане куртки крестиком. А там комсомол, флот, грузчик, журналист, певчий церковного хора, писатель. Я же говорю - как у всех. Просто жизнь в стране и со страной, которая всем нам матушка и всеми нами брюхата, а уж родимся ли мы ей на радость - это от нашей любви".
Тут тебе заодно и Пушкин с "Капитанской дочкой", и Астафьев, и пионер с зашитым в кармане крестиком, в который веришь, и вся твоя родная страна целиком. А уж по красочности языка и впрямь, никто из нынешних критиков не сравнится с Валентином Яковлевичем.
И, конечно же, о ком бы он ни писал в своих портретах и эссе, как и всякий писатель, (а критика - это тоже литература), он пишет о себе, что и не скрывает: "Все мы видим мир по-своему, и каждый из "героев" скажет, что все было не так, и не узнает себя. Но мы ведь все с вами - только система зеркал, и нас столько, сколько людей нас видят. Все мы заложники чужого взгляда. Это осколки моего зеркала, и что в нем отразилось, то отразилось в силу моего зрения и разумения. И это ведь не портреты насельников монастыря, отцов и владык, и моих товарищей. Это в известной и даже в большей степени автопортрет моей души, моего понимания мира, моей веры и моего неверия"
