Газета День Литературы - Газета День Литературы # 182 (2011 10)
И.Г.: Правда ли, что у вас есть не только проза, но и произведения других жанров? Знаю, что вы собираете частушки.
В.К.: Частушка – это мысль и чувство народные. Иногда – боль. Я писал о частушках в "Юности", в большой подборке "Душа-частушка". "Литературная Россия" печатала мои отрывки из книги о частушках, эссе, даже стихи.
Стойкость народа и юмор его в самые страшные времена – всё отражено в частушке. Теперь время не частушечное. Юморком и искромётностью мало кого проймёшь, тем более не ответишь на вызовы современной жизни. Она требует иного отношения. Слишком далеко зашло дело. Николай Старшинов – вот кто умел не только спеть, но и показать частушку. В том числе и остро политическую. Он знал их, кажется, бездну. И очень переживал, что напечатал поспешно и те, что были с матерком. Он рассказывал частушку так, что нельзя было не ахнуть. А уж если брал баян, то задорная прелесть частушки и вовсе начинала искриться и переливаться, как Ока на восходе солнца.
…Эссеистика сегодня не читается. Она "балабольского" толку. Нивелирована как никогда. Прекрасно показал это Вячеслав Лютый в своих публикациях в "Литературной газете".
Сегодня время Димы Быкова, который знает обо всём понемногу, ловко скользит по поверхности и делает смешные кульбиты всем своим весом довольного буржуа. Собеседник всех и вся по своему росту. Но, как известно, "многознание уму не научает". От писателя, если он писатель, останется не болтовня, а дела.
И.Г.: В своих записках писателя "Крест и хлеб" вы пишете об обязательном отражении души во внешности человека. Душа, просвечивающая через грим и пластические операции, всё же проступает и желает быть узнанной. Не трудно ли так ошибиться современному человеку, во многом утратившему "духовное зрение"? Из древности можно привести хрестоматийные примеры несоответствий внешнего и внутреннего: непривлекательная внешность Сократа, например.
В.К.: Обязательно душа видна. Опытный глаз никогда не ошибётся. Человек изменяется, и образ Божий, запечатлённый в нем, изменяется ровно в той же степени. Даже более того – виден человек через слово, через жест, движение. Статичный образ трудно прочесть. Тот же Сократ говорил ученику-новичку, пришедшему к нему на занятия: "Заговори, чтобы я тебя увидел".
Духовное зрение – дело особое. Тут никакие техники, никакая наблюдательность не поможет. Году в 96-м декан Православного Свято-Тихоновского института о.Киприан (Ященко) пригласил меня в Псково-Печерский монастырь на праздник Успения Божьей Матери. Оттуда мы переправились на моторной лодке на остров Залит к отцу Николаю Гурьянову. Я был с пятилетней дочкой. Волны – как на море. Лодку едва не перевернуло. Я уже пожалел, что предпринял это путешествие – боялся за ребёнка. И вот приехали. О. Николай отвел меня в сторону, сказал несколько слов, вложил в руку карамельку, а я чувствую, как у меня слёзы подступают. Человек такую струну увидел и такое слово сказал, что после разговора не то что обратно на лодке, а хоть бы и в космос, за пределы нашей солнечной галактики унестись. Потрясённый, я спросил тогда у о.Киприана: "Он святой?". "Да, ты разговаривал со святым человеком…", – был ответ. Им, таким людям, небо звучит, звёзды говорят. Они ангелов слышат. И, само собой, слышат сердце человеческое.
И.Г.: В записках "С миру по нитке" есть эпизод, в котором переданы чувства по отношению к одному из "князьков" мира сего: "С каким бы удовольствием я удавил его тогда. (…) Я давил бы его медленно и с наслаждением. Катал бы его по земле, в его модном до пят демисезонном пальтишке из бутика… И додавил бы. Чтобы он так и остался навсегда: глядя на небо, на звёзды. Только так, верно, и можно было его заставить увидеть вечность… И Человека рядом, Человека!" Были ли это реальные чувства, которые вы на самом деле испытывали? Можете ли вы объяснить этот эпизод? В нём видится отнюдь не христианский пафос, скорее, даже выход за рамки традиций русской литературы, которая никогда не уподоблялась злу в борьбе с ним.
В.К.: Есть некоторые моменты, в которых мне не хотелось бы признаваться самому. Бездны сердца человеческого требуют правды. Даже неприглядной. И это тоже метод моего самопознания. Раз уж душа моя, дух мой наполнился в ту минуту именно таким дымом и такой яростью, надо выписать и понять: зачем, почему. Это "стоп-кадр" совести. Но как этот "дым" наполнил меня, помутил сознание – не знаю. Мы разучились прислушиваться к себе. Это подлинный эпизод, я так чувствовал.
…Эта запись – "додавил бы…" – сделана в 90-х, когда я ушёл в "личную охрану", ушёл из госструктур, чтобы прокормить семью. Я ездил с ним, с этим "новым русским", хорошенько разглядывая его окружение; перемещался с ним по ресторанам ночным, по бардакам с рулетками, с боевым "ПМ" в оперативной кобуре под мышкой. Делёжка в 90-е шла нешуточная. Я тогда не был готов к тому, что увидел сегодня от предпринятых ими усилий. Они сотворили "великий кидок". Я не знал тогда, что возврата нет, и не будет. Я тогда ещё теплил надежду на возрождение страны в самое скорое время. Быть может, это его и спасло…
И.Г.: Вы нелестно отозвались об "Опавших листьях" вашего тёзки в заметках "С миру по нитке". Мне казалось, что ваши записки созданы вполне в духе размышлений В.В. Розанова – и по стилю, и по сути. Или есть нечто принципиально неприемлемое, заставляющее вас отворотиться от автора "Апокалипсиса нашего времени"?
В.К.: В.В. Розанов несказанно угодил "либералам". Они же и опубликовали его с охотой, весьма щедро. Выпустили даже тридцатитомник. Скажите, почему? Он был очень грамотный человек, профессор, но "навтыкал" столько кощунств в свои писания, что говорить неприлично. У него всё "Около церковных стен". Отчего же он не входил в храм, не приблизился к алтарю до самой смерти? Он ушёл из жизни православным. Причастился, исповедовался. Ушёл, сваленный двумя инсультами, но в твёрдой памяти. А чудил при жизни, как пьяный. "Опавшие листья" – это же не листья, это кизяк какой-то. Не годится для православного человека. "Уединённое" – экзальтированные переживания, "свой бог", редко-редко мелькнёт значительная философская, религиозная мысль. Писатель должен знать наверняка то, о чем говорит, и – стоит ли вообще об этом говорить. Частные разговоры не должны быть предметом писания. "Опавшие листья" – странная книга. Дело даже не в том, что она бесформенна. Хуже, что она бессодержательна.
"Записками" писали многие: Астафьев ("Затеси"), Солоухин ("Смех за левым плечом", "Камешки на ладони")… Можно вспомнить и Монтеня, и Алена… Но моя задача – другая: дать сокровенное через внутреннее. Моя цель – пройти по лезвию ножа между душой и духом. Ни больше, ни меньше. Без гримас, пританцовываний, попыток понравиться публике.
И.Г.: Задам классический вопрос о состоянии современной литературы. На ваш взгляд, происходит какое-либо её качественное развитие?
В.К.: На этом вопросе даже перо Пушкина – и то остановилось. Сколько вынесла с 80-х. гг. русская словесность, как только не пытались подломить её! Но она жива. Правда, мы и сегодня недооцениваем тот "подлом", ту войну, которая происходила и продолжается. Я лично знал людей из молодых и новых с "той" стороны, которых воспитывали и натаскивали, помогали оттачивать им перо (читай – зубы). Для них, заручившихся поддержкой даже того же Астафьева, Солженицына, было многое: двери всех издательств распахивались настежь. Натаскивали – кого против А.Проханова, кого – против В.Личутина Их питали долларами, им выделяли стипендии. Откармливали их, как боевых псов. На них возлагались большие надежды. Сколько их было – и где они сейчас?..
Время как "млат", который, "дробя стекло, куёт булат". И все же надо делать выводы, надо знать, что без опыта и выводов мы безоружны. Надо собрать стекло, переплавить. Это стекло – наши память и опыт. Переплавить и вылить в форму, в потир, в светлую причастную чашу. ...Мы должны научиться прощать, держаться вместе, и помнить то бурное море – озеро Галиллейское, – которое переплывали апостолы. Море бушевало, а Христос спал. Спал, но не отсутствовал.
Надо ввериться Его воле, грести и держать кормило. "Делай, что должно, и пусть будет, что будет" – это про нас. Все мы плывём в одной лодке, под одним парусом, хотим мы этого или нет. Всё будет. Впереди ещё много тревог и радости.
Вероника КУНГУРЦЕВА ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ ЛЕВЕНТАЛЮ, ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ОРГКОМИТЕТА ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРЕМИИ "НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР"
Уважаемый, господин Левенталь!
В 2009-м году на конкурс "Национальный бестселлер" в рукописи был номинирован мой роман "Дроздово поле, или Ваня Житный на войне". В соответствии с правилами конкурса на произведения писали рецензии члены Большого жюри. В том числе, некая госпожа Беломлинская. Я, сколько живу на свете, не читала таких рецензий, да и никто, наверное, не читал… Вот несколько цитат из неё: "Написана она (книжка) редкой злобности гнидою", "Личико такое на увядшую поганочку смахивает", "В общем, очередная натуральная фашистка, которую радостно пытается впарить миру – окончательно свихнувшийся Данилкин".
