Иоанна Хмелевская - Шутить и говорить я начала одновременно
Кроме того, эта Боженка, дочь директора гимназии (поэтому мать считала, что она подходящее для меня общество), была, на мой взгляд, слишком хорошо воспитана. Приходила к нам в гости, начинали ее угощать, а она в ответ на все – «благодарю» и не угощалась. И какое бы ни было торжество, именины или детский бал, все силы приходилось бросать на то, чтобы уговорить Боженку взять что-нибудь в рот. Спятить можно! А если человек не выдерживал и переставал ее уговаривать, она смертельно обижалась. Так я с ней намучилась в поте лица, что у меня выработался на всю жизнь рефлекс – не уговаривать гостей, и из-за этого, боюсь, мои гости страдали, потому что я совсем перестала угощать, действуя по принципу: на стол поставлено, а там поступайте как знаете.
Ну так вот, Боженка приехала ко мне в деревню в гости. Не знаю, может, она никогда до сих пор не была в настоящей деревне, только отколола чудовищный номер. А именно: заявила, что желает идти на прогулку. Жара дикая, воздух неподвижен, ни малейшего ветерка, хлеб стоит стеной, не шелохнется, солнце льет вниз расплавленный огонь, а этой приспичило прогуляться! Езус-Мария! Я и так не засиживалась в доме, не знала куда деваться от избытка свежего воздуха и постоянной беготни по хозяйству, такой редкий случай посидеть в тени, в холодке, поплескаться у колодца, в крайнем случае в овин забраться.
Ну ладно, в конце концов, она гостья, приехала из города, пошли мы с ней на эту холерную прогулку. Прогуливаться решили вдоль сада. Участок наш был шириной метров сто, а в длину тянулся вдоль дороги метров на семьсот. Там, где он кончался, росла у дороги огромная старая береза. К ней я и повела прогуливаться свою гостью.
Сначала я то и дело намекала, что неплохо бы вернуться, но Боженка твердо стояла на своем – прогулка! Вообще-то ее можно было понять: васильки во ржи, у дороги маки и прочие цветочки, у меня же после лебеды и крапивы цветочки энтузиазма не вызывали. Очень хотелось посидеть в тенечке, а не бродить на солнцепеке, и мне пришла в голову дьявольская мысль.
– Я дальше не иду! – заявила я, когда мы прошли березу. – И тебе не советую. Надо скорее вернуться, чтобы успеть до двенадцати.
– А что? – заинтересовалась гостья.
– Да тут, с этой березой такая история... Знаешь, там живет кикимора и ровно в поддень она вылезает.
Рассказывала я дрожащим от страха голосом и при этом боязливо оглядывалась по сторонам. Наверное, получилось убедительно, во всяком случае, Боженка поверила. Здраво рассуждая, в моей выдумке не было никакой логики. Если допустить, что кикимора и в самом деле вылезает из-под березы ровно в полдень, не станет же она сидеть там до вечера, посидит и спрячется, можно немного подождать или вообще возвращаться по другой дороге, не обязательно проходить рядом с березой. Да, видно, в нашем возрасте девчонки мыслят не очень логично.
– Успеем? – только и спросила Боженка, немедленно поворачивая к дому.
– Лучше бегом, – посоветовала я.
И в эту жуткую жару мы помчались во всю прыть, так что за нами только пыль поднялась столбом. Пробегая мимо березы, я взглянула на часы. У меня уже были новые, после тех, серебряных, которые искупались в Буге.
– Двенадцать! – жутким голосом завопила я, потому что и меня заразил страх подружки.
Пробежав сколько хватило сил, мы, тяжело дыша, остановились и оглянулись. Под березой все было спокойно, никто там не шевелился. Я собралась сообщить Боженке, что, когда нет поблизости человека, на которого можно напасть, кикимора сидит под корнями дерева и не вылезает, как вдруг краем глаза увидела кровь на растущем поблизости желтеньком цветочке. В ту же секунду поняла – вовсе не кровь, просто коричневое пятнышко, но тут раздался кошмарный вопль моей подружки, и она бросилась бежать к дому без оглядки. Не спрашивая, что с ней, я кинулась следом, дрожа от неимоверного ужаса. Остановились мы только у нашей избы, судорожно вцепившись в плетень и задыхаясь от быстрого бега.
– Что... что случилось? – стуча зубами с трудом выговорила я.
Боженка не могла ответить сразу, голос ей не повиновался. Лишь немного придя в себя, она поинтересовалась:
– Что?.. Что ты там увидела?
Немало прошло времени, пока до нас дошло, что же все-таки произошло. Оказалось, я с таким ужасом взглянула на оставленную сзади березу, что Боженка решила не рисковать, выясняя, что там, а молча кинулась наутек. Я же кинулась бежать потому, что она заорала и побежала. Объяснение о пятнышке крови на цветочке подействовало на нее не успокаивающе, а совсем наоборот, и больше мне прогулки не грозили. Впрочем, больше она к нам в гости не приезжала.
А дьявольская выдумка с кикиморой обернулась против меня же. Я прекрасно отдавала себе отчет, что всю историю с ней сама придумала, а вот поди ж ты! С тех пор береза вызывала во мне какую-то совершенно иррациональную тревогу, и я стала с подозрением посматривать на ни в чем не повинное дерево. К березе вела самая удобная тропинка для езды на велосипеде – вдоль ограды нашего сада, параллельно песчаной проселочной дороге. И мне стало страшно ездить по этой тропинке. Я заставляла себя преодолеть страх, убеждая, что ничего ужасного в березе нет, но страх был сильней меня, и я поворачивала назад, не доезжая до березы. Как-то раз все-таки заставила себя доехать. Приближаясь к страшной березе, глянула и увидела под деревом белочку. Снизив скорость, я проехала еще немного и опять посмотрела. Нет, это была не белочка, а маленькая собачка. Я еще больше сбросила скорость и была совсем близко от березы, когда собачка вдруг с громким шумом взвилась в воздух. Я слетела с велосипеда.
Нет, я не бросилась наутек, взяла себя в руки и вспомнила, что на березе свила гнездо пара каких-то крупных черно-рыжих птиц, не знаю, как они называются. Видимо, одна из птиц сидела под деревом и в знойном мареве показалась мне похожей сначала на белку, а потом на собачку.
Восхищаясь собственным мужеством, я промчалась мимо березы, развернулась, взглянула на березу и чуть не померла на месте. Под березой в клубах пыли металось что-то страшное. От ужаса я не могла бежать, меня парализовало, я стояла, опираясь на велосипед, и не в силах была отвести взгляда от клубящегося ужаса. Благодаря этому ужас получил возможность разъясниться. Два воробья подрались.
Не знаю уж, зачем я выбрала дорогу с березой, могла ведь проехать по другой. Может, хотела проверить собственную храбрость? Но в то лето больше к березе я не ездила.
Тем летом не повезло Тересе, ей раздробил колено жернов, который мы куда-то перетаскивали. Колену ее досталось уже во второй раз, первый оно пострадало, когда еще до войны Тереса съезжала со мной на санках с горки. После жернова в ее колене навсегда поселился ревматизм.
Со мной же в деревне только раз произошел несчастный случай, когда я уронила себе на ногу тяжелую бутылку из темного стекла, не знаю из-под чего. С бутылкой ничего не случилось, а у меня с пальца сошел ноготь. Помню, как я выла, опуская ногу в холодную воду, а Люцина обзывала меня истеричкой. Как-то не отрезала я себе пальцев ни сечкой, ни серпом, и на то спасибо.
А со второй моей подругой мы решили в полночь пойти на кладбище. Мне было уже двенадцать лет, а ей четырнадцать. Не совсем была это полночь, в полночь мне не разрешили бы выйти из дому, а у матери сон был чутким, так что выскользнуть без спросу я не могла. Вот мы и решили: пусть это будет условная полночь, на самом деле оказались на кладбище часов в восемь, для меня крайний срок пребывания на улице. Однако в тот вечер моросил дождь, тучи покрыли небо, и стало совсем темно. На кладбище, ясное дело, не было ни одной живой души. Выглядело оно чрезвычайно мрачно, заросшее, заброшенное. В общем, атмосфера для кладбища самая подходящая. Храбрясь изо всех сил, мы прошли немного по дорожке в глубь кладбища и остановились у какого-то памятника, пугливо озираясь.
Все вокруг было тихо, спокойно, нигде ничего не шевелилось. Вполголоса мы стали говорить о том, что вот, пожалуйста, ничего не происходит, бояться нечего, а столько порассказали о всяких духах и мертвецах, встающих из гроба. И в этот момент за спиной подруги, чуть ли не из-под ее ног, что-то с шумом рванулось. Мне повезло, я стояла к ней лицом и успела разглядеть улепетывающего зайца, она же услышала только страшный шум, нарушивший мертвую тишину. Такого выражения безграничного ужаса на лице человека я не видела никогда ни до, ни после этого. Открыв орущий рот, но не издавая ни звука, она присела от неожиданности, а глаза ее вылезли из орбит. На меня же напал совершенно дикий приступ смеха, которого она так и не смогла мне простить. На этом и кончилась наша дружба, кончилась навсегда, я даже не помню имени этой подруги.
К этому же времени относится наше увлечение игрой в индейцев. Играли мы на Диком поле. Не совсем подходящее место для индейцев, но так уж назывался пустырь за нашим груецким домом. В игре принимали участие Боженка, та самая, что испугалась кикиморы под березой, и еще одна девочка, Виська. Из орехового прута я изготовила себе лук и в процессе изготовления чуть не выколола Боженке глаз, ткнув в него веткой. Я жутко испугалась того, что натворила, и умоляла подружку не реветь. Боженка мужественно перенесла несчастье, не ревела, только подержалась за глаз. К счастью, зрения она из-за меня не потеряла, но играть в индейцев ей почему-то разонравилось. Из лука я стреляла, стрелы летели на целых три метра вперед и замечательно попадали в цель, застревая в оконных занавесках. Индейский головной убор я делала из индюшачьих перьев, и нашему пугливому коту не было никакой жизни. Но об этом я уже рассказывала. Благодаря игре в индейцев я научилась разбираться в следах (это аукнулось в «Романе века»), во всяком случае, легко отличала следы человека от коровьих и собачьих.