Газета День Литературы - Газета День Литературы # 129 (2007 5)
был вбит, как в стену гвоздь.
И ночь как содержанка
была лицом бела,
когда петербуржанка
вдруг в номер зазвала.
Она стихи читала,
вертелась колесом,
а мне и горя мало,
плыл в танце, невесом.
О чем-то лунном грезил,
белеющий овал
взамен любых поэзий
влюблённо целовал.
Но пьяная истома
подсказывала вдруг,
что оба мы – не дома,
далече милый друг.
Утешусь лунной долькой,
взглянув на миг в окно;
ведь остаётся только
грустить и пить вино.
***
В музее Васильева тихо,
лишь лампа у входа горит.
Зевая, бредёт сторожиха,
смущаясь за заспанный вид.
Ей нужно захлопнуть калитку,
рабочий закончился день;
лишь мне с виноватой улыбкой
слоняться по парку не лень.
Поодаль то львы, то грифоны
гранитно покой берегут…
Напрасно звенят телефоны,
взрывая музейный уют…
Картины закованы в рамы,
и двери уже на замке.
Последний обзор панорамы
в одной уместился строке:
в музее Васильева тихо…
***
Автограф нам являет благо
и то, где автор насолил:
Бетховен рвал пером бумагу,
Бах Божье слово обводил…
Струились красные чернила,
как будто явленная кровь;
и вообще всё очень мило –
судьба, чудачество, любовь.
***
Переживаю своих врагов,
и – удивитесь – переживаю…
Казалось, – радуйся: ещё один готов,
а ты не выдохнешь: весть – рана ножевая!
Что ж, ненависть похожа на любовь,
враги в тебе искалисовершенство,
утяжеляя жизнь и портя кровь,
по-своему дарили и блаженство.
Когда уйдут совсем, замучит пустота…
Возникнет мысль, мол, экая досада!
И красота уже не красота, –
штуковина, манящая де Сада.
***
Год начинаю с чистого листа,
сжёг прежние свои календари.
Душа моя, как свежий снег чиста,
не мусори, мой друг, и не сори.
Иди вперёд, с рассвета до темна,
не повторяя прежней колеи;
и если даже встретится стена,
пройди насквозь, внедрив следы свои.
Георгий Судовцев ВЕРЕТЕНО ВРЕМЕНИ
***
На полустанке
Когда-нибудь поезд её увезёт
туда, где дружны
Лобачевский с Эвклидом…
Но вишни цветут, и дымит креозот,
и рядом подружки, Наташа и Лида.
Их пристальный мир из ракушек и мальв,
в которых до срока таятся принцессы, –
мир маленьких тайн, не имеющих веса
наутро – не знает ещё про печаль…
И грохот составов, и пение птичье,
и кашель машин через их переезд,
где скорый под вечервстречают привычно,
и машут, и машут ладошками вслед…
***
А всё это было – имя!
Светлые, в пояс, косы,
да глаза – больше нету в мире –
весёлых, зелёных, раскосых.
И звали её – Светлана...
Она понимала шутки,
плавала с аквалангом,
прыгала с парашютом,
без промаха в тире стреляла,
знала приёмы самбо,
танцы – от вальса до самбы,
так, что казалось – мало
места ей на планете…
После, уже в перестройку,
эта шальная ракета
рухнула где-то в Нью-Йорке,
угробив с полсотни янки –
только не так и не тех…
Что вам еще о Светланке,
школьной моей мечте?
Открытие Хлебникова
И – всё изменилось. Корова
полем свой короб влекла,
исполненный млека
и всякого влажного блага,
лопнуть готовый,
чтоб солнцем излиться на травы –
отверстые ветру и света врата,
творенья цветов и корней,
буравящих норки
и верноподобных зверью полевому,
чьи тропы – плетенье племён
и азы языка,
где имя имати и слова веслом
пенить бытийные воды,
вскачь запуская
времени веретено…
***
Спелое солнце
висело на ветке.
Пели оконца
весёлую "летку".
Гегеля томик,
Гёте и Манна.
Не было в доме
боли обмана.
И на картине
кисти Ван Гога
шли вы, как тени,
к истине Бога.
***
У страны моей – не судьба.
У страны моей – благодать.
Только нефть залила хлеба.
Только газ не даёт дышать.
Не паши, не сей и не жни,
не люби, не рожай, не строй!
Голубые гудят огни
по развалинам русской Трои.
Что же Господа я прошу,
если прежде даны в ответ
и рубцовской берёзы шум,
и рублёвской Троицы свет?
***
С ветерком в "мерседесе"
по Рублево-Успенке
под Высоцкого песни
и Жванецкого пенки.
От Чукотки до Бреста –
обручей не разжать –
бродит русское тесто
на еврейских дрожжах.
Не мукой – мукой с кровью
захлебнёт через край
небо мира иного…
Здесь мы – хлеб.
Там мы – рай.
***
Не говори: "Мы канем
в небытие без боли".
Был я лежачим камнем,
был я и ветром в поле.
Слово мое у Бога
шло сквозь огонь и воду,
не разбирая дороги,
не вызнавая броду,
чтоб по следам слагалась
жизни простая повесть:
вся, до конца от начала, –
с верой,
надеждой,
любовью…
Александр Костюнин КОЛЕМЖА
Посвящается сыну Леониду
Белое море.
Уже от самого названия веет чем-то далёким, суровым. Произнесу эти слова торжественно – и будто холодная сыпь солёной морской волны обдаст с головой.
Туда, на северные острова, поехал я в начале ноября со своим приятелем Сергеем Буровым на лосиную охоту.
В Беломорье все мужики морехоцци. Вот к одному из них, Савве Никитичу Некрасову, в Колежму, мы и отправились.
Сергей в двух словах объяснил:
– Савка – мой очень хороший давний друг. Истый помор. Моряк. Горлопан. Они все горлопаны из-за этого моря – его ведь перекричать надо. К Савве приезжаешь, чувствуешь, он тебе рад. В душе у человека никаких тёмных закутков. Да там по-другому и нельзя. Сама природа к этому обязывает.
Колежма – старинный посёлок на берегу Онежской губы Белого моря. Ещё при Иване Грозном перешли колежемские земли вместе с рыбными ловицами и соляными варницами в собственность Соловецкого монастыря.
