Михаил Львов - Каменный пояс, 1985
В свое время корпусные газеты расформировали, и почти вся небольшая редакция «Красного гвардейца» перешла в газету 2-й Гвардейской армии «В атаку!». (В заголовке газеты не было восклицательного знака, но я беру на себя смелость поставить его здесь, — по смыслу названия.)
Так вот, «Девичья песня о Илье Каплунове» появилась уже в армейской газете четвертого июля 1943 года. Она звучала так:
Я его ни разу не встречала,
Он прошел от хаты вдалеке.
Я его не знала, но о нем слыхала,
О веселом дерзком моряке.
Эта песня мне волнует душу:
Вижу я пожары и снега,
Сквозь метель и стужу ты пошел, Илюша,
На броню жестокого врага.
Танки все безжалостней и злее,
Таял лед от крови и огня,
Встал ты у траншеи, жизни не жалея,
И других спасая, и меня.
Почернело небо над Кумскою,
По плечо в крови твоя рука,
От свинца и боя, крови и разбоя
Нас укрыла смелость моряка.
Залпы отгремели над станицей,
Батальоны вышли за Ростов,
Но над степью мчится песня, словно птица,
О тебе, Илюша Каплунов.
Я его не видела у склона,
Где застыли танки на снегу,
Полночью бессонной выйду в степь у Дона, —
Моряка забыть я не могу.
Но вернемся к декабрю 1942 года.
Еще в первой половине месяца и Гитлер, и Манштейн были совершенно уверены в успехе. Трехсоттысячная группировка войск, зажатая в междуречье Волги и Дона, тоже надеялась на спасение. Двадцать четвертого ноября командующему 6-й армией Паулюсу передали приказ Гитлера:
«Войска 6-й армии временно окружены русскими… Личный состав армии может быть уверен, что я предприму все для того, чтобы обеспечить нормальное снабжение армии и своевременно освободить ее из окружения. Я знаю храбрый личный состав армии и ее командующего и уверен, что вы все выполните свой долг».
Фриц Эрих фон Манштейн, находившийся в Новочеркасске, в свою очередь, успокаивал Фридриха фон Паулюса:
«Мы идем. Будьте уверены в успехе. Гот вас выручит, будьте готовы к встрече».
В те же дни Манштейн отправил телеграмму румынскому диктатору Иону Антонеску, войска которого дрались рядом с танками Гота:
«Я думаю, что моя личность служит вам гарантией успеха».
Генерал-полковник Герман Гот, командовавший деблокирующей группировкой, непрерывно радировал окруженным войскам:
«Держитесь, освобождение близко!»
Манштейн имел известное основание для приведенной выше самооценки. Один из самых способных полководцев Гитлера, он подготовил план разгрома Франции и осуществил его, командуя 38-м корпусом. Однако генерал-фельдмаршал слишком поздно уразумел, что Советский Союз — не Западная Европа.
Немцы не выдержали гигантского напряжения на реке Мышкове. Двадцать второго декабря они в последний раз попытались прорваться на север, туда, где захлебывалась кровью армия Паулюса, окруженная между Волгой и Доном. Но гвардейцы оборонялись с неслыханным упорством и ожесточением. В самые критические дни боев — двадцатого, двадцать первого и двадцать второго декабря — почти круглые сутки работала на наши гвардейские полки 8-я воздушная армия. На линии Громославка — Васильевка — Нижне-Кумская она беспрерывно бомбила танковые колонны Гота, его передовые позиции и тылы.
Впрочем, 4-й воздушный флот немцев тоже и днем и ночью носился над нашей головой. Поддерживая натиск 16-й дивизии СС «Викинг» и 17-й танковой, бомбовозы и истребители с упорством отчаяния долбили нас сталью и свинцом.
Особенное напряжение испытывали гвардейцы у Громославки, на высоте 146.9, под которой находилась эта станица.
И именно тогда, в конце месяца, измотав немцев, наши корпуса нанесли таранный удар по 4-й танковой и 4-й румынской армиям группы «Гот». Бог знает, что творилось у Громославки, Гремячего, Верхне-Курмоярской и других станиц Дона! Свист бомб и снарядов, рев самолетов, танков, самоходок, тракторов, запаленное дыхание сотен тысяч солдат той и другой стороны — вот что такое был Дон в ту пору! Снег на многие десятки километров почернел от взрывов, был забрызган кровью, завален разбитой техникой и рваной сталью.
Глубочайшие раны наносили немцам наши «катюши».
Я видел первый залп «катюш» на Северо-Западе и дважды наблюдал разрывы сравнительно близко. Что сказать? Враг заслужил своей злобой, своей ненавистью к целым народам, своими зверствами эту нещадную, всесокрушающую смерть.
Я нашел в степи пушки уральцев, и земляки приняли меня в свою компанию: все-таки лишние руки в этом море огня, грохота, ругани и стонов.
Схватка была долгая и кровавая, и газета «В атаку!» посвятила ей половину страницы. Правда, публикация состоялась не сразу. Дело в том, что редактор считал: такая подборка не подборка, если в ней нет стихов, а я никак не мог выкроить время, чтобы сложить разрозненные, отрывочные строки в одно целое. Наконец это удалось, и подборку напечатали.
Открывала ее корреспонденция гвардии майора И. Сорококенди «Бой батареи с 64 немецкими танками». Офицер подробно, насколько позволяли обстановка и размер газетного листа, рассказал о героях схватки.
Старший сержант Григорий Ильинский, наводчик Александр Жигулин, заряжающий Петр Савин, замковый Михаил Кондрашин и многие другие не склонили гордых голов перед немецкой броней. На почерневшем снегу до конца войны застыли девять мертвых танков с крестами на броне. Уцелевшие пятьдесят пять танков повернули назад и бежали с поля боя. Пятьдесят пять, — представьте себе эту картину!
Рядом с корреспонденцией Ивана Сорококенди стояли мои стихи —
Бессмертие…Пока Ильинский у лафета,
Пока Жигулин у шнура, —
Немецким танкам хода нету,
Ты не прорвешься, немчура!
Черны от пота руки, лица,
Кругом разрывы, пламя, дым.
Ты не достанешься, станица,
Заклятым недругам твоим!
Гвардейской доблести и чести
Не сломят пули и броня,
И танк, попавший в перекрестье,
Уже не выйдет из огня!
Упал Жигулин, мертв Кондрашин,
Разбитый дом объят огнем,
Но уцелевший Савин страшен
В святом неистовстве своем!
Ильинский жив, но сильно ранен.
Ему кричат живые: — Ляг!
Но он стоит и умирает…
Твое предсмертное старанье
Навек запомню я, земляк!
Да будет ваше имя свято,
Как вечный памятник трудам
От крови красного солдата,
Не уступившего врагам!
Ах, как хотелось после войны узнать порой: уцелели ли мои знакомые, мои друзья, мои побратимы в многолетней буре огня. Но это трудно очень, так как мы, за редким исключением, не записывали адресов. Я теперь часто жалею о тех промашках.
А ведь такой адрес — порой единственный путь, на котором можно найти солдата или память о нем.
Но вернемся к сражению в междуречье Волги и Дона, к его чудовищному огню, напряжению, ранам и жертвам. Сбитый с позиций на Мышкове враг, прикрываясь танковыми арьергардами, пятился и отходил за реку Аксай.
Двадцать пятого декабря наши войска вышли к Аксаю, а через два дня 7-й танковый корпус Павла Алексеевича Ротмистрова, которым усилили нашу армию, прорвался на западную окраину Котельникова. Еще через день танкисты захватили там полевой аэродром неприятеля. На взлетных полосах горбились пятнадцать исправных боевых самолетов, рядом громоздились горы боеприпасов и цистерны с горючим…
Побывав на аэродроме вслед за танками, я не замедлил отправить оперативную корреспонденцию в газету.
Двадцать девятого декабря немецкий гарнизон Котельникова был полностью уничтожен и пленен. Остатки группы «Гот» в страхе отходили на запад и юго-запад.
Котельниково, то самое Котельниково, от которого две с половиной недели назад Манштейн и Гот, совершенно уверенные в полном успехе «Зимней грозы», начали свой поход к Сталинграду, теперь праздновало свое освобождение. 7-й танковый корпус генерал-майора Ротмистрова тогда же был преобразован в 3-й Гвардейский, Котельниковский, а сам Павел Алексеевич стал генерал-лейтенантом и одним из первых кавалеров только что учрежденного полководческого ордена Суворова.
За эти дни беспощадных боев Манштейну и, главным образом, Готу были нанесены глубокие раны. Только наши гвардейцы уничтожили и пленили шестнадцать тысяч солдат и офицеров врага, захватили триста семьдесят четыре орудия, семьдесят танков, двадцать самолетов, множество оружия. Дорого обошлась Гитлеру его «Зимняя гроза»!
Нелегок был наш путь от Сталинграда на запад, путь фантастических побед и бесчисленных могил. На нем остались погребальные холмы, над которыми навечно застыли разбитые танки с красными звездами на бортах. Это было великое право красных экипажей — покоиться под броней своего Отечества.
