'Сине-фантом' Журнал - Сине-фантом No 10
- 78
ликая иллюзия,- кажется, что если убрать из фильмов эпизоды с участием этих актеров, то фильмы станут лучше. Но парадокс, если убрать эти эпизоды, то фильмы станут откровенно плохими. Когда же эти эпизоды присутствуют, кажется, что фильмы могли быть и лучше. Здесь именно и осознаешь, что в кино главное не то, что видишь, а то, что кажется. Еще Дебил говорил, что хочет снять такой фильм, после просмотра которого у зрителя возникнет вопрос: "Видел я только что фильм или мне это лишь показалось?"
При отсутствии неудавшихся актеров Ленинград может похвастаться неудавшимся режиссером и детищем этого режиссера фильмом. Фильм Дениса Кузьмина "Последний глюк" был признан на первом фестивале параллельного кино в Москве лучшим дебютом.
Чем примечателен фильм? Здесь я не хочу обсуждать концептуальную сторону фильма, лишь напомню, что фильм посвящен кинологическим проблемам (кинология - наука о собаках) здесь все ясно. Меня поразило другое - фильм оказался неудачным со всех традиционных точек зрения критики. Неудачно выстроен сюжет, довольно неудачна операторская работа, неудачно использована хроника, неудача постигла идеологию фильма,фильм в изобилии напичкан наглейшим цинизмом, а между тем Денис Кузьмин признался после просмотра перед зрительным залом, что хотел снять наоборот жалостливую картину о собаках. Очень неудачно выстроена фонограмма. Но, к сожалению, есть и некоторые удачи. Это сцена с участием Юфы и игра Андрея Мертвого. В целом же фильм вызвал у зала откровенное недоумение.
Знаменателен тот факт, что когда Денис попросил своего старшего и более опытного товарища Юфу сделать замечания к фильму, Юфа лишь развел руками и произнес крылатую фразу: "К этому фильму не может быть никаких замечаний."
В заключении я хочу сказать, что все же неудачники еще не полностью развернулись. Очень большие надежды все возлагают на Евг. Дебила, сейчас в Сибири, в своем родном городе он
- 79
продолжает разрабатывать концепцию "неправильного кино". Сам же я могу похвастаться пока лишь неудачной операторской работой, которую мне доверили провести на съемках эпизода фильма "Трактора" (некотолрые профессиональные операторы признали этот эпизод откровенно неудачным).
Надеюсь, что после этой заметки интерес зрителя к неудачникам обострится.
*/ Здесь произошло недоразумение. Фильм "Презрение" Годара не начинается с черного кадра. Действие происходит в полутемной комнате. Просто автор видел качественно плохую копию фильма и сделал поспешные выводы.
- 80
Глеб Алейников
ОЖИДАНИЕ де БИЛА
Это был довольно традиционный поступок. В чем-то он, конечно, оказался банален. Здесь мой знакомый граф не совершил ничего нового. Впрочем, о чем я размышлял? Новый - не новый. В этом не существовало разницы? Ведь дышать становилось все труднее - словно пыльные частички в воздухе кишели миллиарды слов - "новый","новость", "новейший", "новый новый". Под сводом храма зависала лишь одна молитва: "Это уже было, было, было, было..." Я всегда ждал будущего, предвидя в нем нечто "новое". Но стоило ли оно, будущее моих желаний? Вот так и в искусстве я предполагал делать "новое" предвидя в нем будущее.
Но я писал все это, между прочем, теми же словами, какими Толстой писал "Анну Каренину". Пожалуй лишь слово "Толстой" не встречалось внутри романа, хотя мой сосед, известный всем профессор-филолог-педогог (я не назвал его фамилию, чтобы вы не решили, будто я жил в особом доме) говорил, что это слово зашифровано в романе (художники любили прятать себя в своих произведениях, наивно полагая, что при этом обретут вечное будущее) на 201 стр. в третьей строке снизу. Судите сами: "...от того графиня слегка растроилась и уронила пустой..." Я не брался судить, прав ли профессор, потому что в другом издании вместо "от того" было напечатано "от чего", в связи с чем дебаты профессора с его противниками не прекращались в стенах университета несколько лет.
Интересен был другой факт. Каждый раз, когда мы встречались, я приветствовал профессора словом "здравствуйте", в ответ он поднимал известную всем шляпу с засаленными полями и произносил тоже самое слово. Почему-то я злился, мне каза
- 81
лось, что профессор должен был отвечать иначе. Но он был постоянен в своих ответах. (Я даже не задумывался над тем, что также произносил одно и тоже слово). Смутное желание однажды подбило меня немного схитрить, эта мысль пришла перед сном. Все мысли приходили перед сном. (Вот и это все я писал перед сном).
Повстречав профессора, я только открыл рот, чтобы произнести остроту (а это была, беспорно осторота, к тому же довольно дерзкая), как он, профессор-филолог-педогог, хитро улыбнулся и, опередив меня, произнес новое слово: "Привет". Я побледнел, покраснел и позеленел одновременно, от чего цвет моего лица совершенно не изменился (запись банального предложения отразила суть прошедшего состояния). Но ведь это было то самое слово, которое я хотел сказать профессору первым. Я предполагал увидеть его пораженным. Мне даже казалось некоторое время, что это слово придумал я, а профессор бессовестнейшим образом меня обокрал, зная мою полную беззащзитность от телепатии. В ответ я оскорбил профессора при дамах, которые как назло оказались рядом. Описывать эту сцену и вытекающие последствия подробно для меня не имело смысла, это было скучно. Состоялась дуэль, разумеется мы выбрали словестную дуэль в форме диктанта в письменной форме. Дуэль закончилась неожиданно быстро на слове "блядь", в котором профессор (старик волновался) допустил две ошибки, он написал слово через запятую; уж слишком хорошо профессор знал свою профессию, чтобы не знать, что такое "ять".
Победа не заставила меня радоваться. Я понимал, что теперь между мной и стариком не могло быть даже столь незначительного контакта, какой существовал.
Несколько раз я порывался возобновить наше общение, но на мои приветствия профессор в ответ лишь попердывал; впрочем это ощущалось лишь после того, как он исчезал из поля зрения (хотя я был полон уверенности, что профессор тужился издать звенящий звук для моего уха, но всесильная старость...). Когда профессор исчезал, я молил бога, чтобы в эти мгновенья ря
- 82
дом не оказались дамы; беспорно, они бы обвинили меня в том, что воздух становился далеко не свежим, и тогда я бы в их глазах с геройского пьедестала (-Как же, он победил, бля, самого профессора!- Шутили дамы в своих коллективах. Я был популярен.) повергнулся бы в навозные бездны дамского презрения. Никто не мог даже предположить, что профессор-филолог-педогог был способен на такое. Господи, как люди выглядели наивно, а между тем мой нос ясно различал в этом тухлом запахе молекулы вазелина.
В профессорской квартире жил кобель по кличке Бобр (говорили, кобель вселился в квартиру до приезда профессора), профессор был очень к нему добр.- Кобель не рвался на улицу и весной. Впрочем, судя по виду Бобра, который был выбрит до розовой кожи, и потому как у кобеля ярко блестел при лунном свете (а профессор выгуливал Бобрище - так он его звал - лишь когда темнело) пятачок под хвостом (случайный прохожий мог даже обмануться, увидев пса сзади и предположив, что это малоизвестное науке циклопообразное существо), а это был пятак размером с одноименную монету времен царизма, можно было предположить, что и пес обладал покладистым характером.
История с профессором увлекла меня, оторвала от главного... Так вот, граф совершил поступок известный и в более ранние времена. Решил ли он последовать примеру Дега (впрочем, я не был уверен, что граф знал историю Дега) или примеру графа де Толстого или ныне безвестного Демократова Петра Семеновича, не знаю. Возможно здесь де Стоевский повлиял, недаром последние годы мой знакомый граф жил в Петербурге. Не берусь судить однозначно. Но вот каковы все же эти слова (я имею ввиду свойства слов). Некоторые люди (в том числе и мои ближайшие друзья), не зная происхождения графа, стали называть его (я заметил - не в лицо ему) по имени с маленькой буквы. Порой люди выглядели глупо.
Мне захотелось закончить мысль о профессоре. Вскоре он исчез, и больше его никто не видел. Профессор просто помер в своей квартире (инфаркт?), а его четвероногий друг с голоду
- 83
сожрал тело своего любимого хозяина.
Недаром я некоторое время слышал за стеной, а профессор жил за стеной, громкое чавканье вперемежку с всхлипываниями (собаки были очень душевыными животными). Впрочем, и собака сдохла через некоторое время (от голода и тоски), а ее труп, видимо, склевали влетающие через открытую форточку вороны. Порой мне казалось, что я слышал и вороньи каркающие пиршества.
Когда все же квартиру профессора удосужились вскрыть, то ничего не обнаружили кроме кусочков собачьего кала (бедный профессор) и пятен вороньего помета (несчастный пес).
2.
Я все чаще и чаще вспоминал, как судьба соблаговолила познакомить меня с графом Дебилом (далее я перестал называть его графом, поскольку приставка, содержащаяся в его имени, говорила сама об этом). Вы бы спросили: "Слышал ли я раньше о Дебиле?" Конечно, слышал и не раз. Мне много рассказывал о нем один из моих многочисленных братьев (история о многочисленности моих братьев заняла бы увесистую книгу). Его рассказы были несколько расплывчаты, но они доставляли мне много светлых впечатлений, возможно потому что я слушал эти истории перед сном. А впечатления перед сном, как известно, сильно обострены, если не сказать, что они обострены только перед сном. И рассказы эти, возможно, находили логичное продолжение в моих снах.
