Стефан Кларк - Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга
И лишь на следующее утро англичане смогли оценить масштаб своей победы. Изможденные после боя, они так и уснули, сохраняя боевые порядки, а когда проснулись, увидели, что долина затянута густым туманом. Ночь вряд ли была тихой — раненые воины и лошади наверняка громко стонали, — но даже Эдуард испытал потрясение, когда его скауты принесли известие о том, что поле завалено грудами мертвых французов (поверх генуэзцев).
Эдуард тотчас отправил дополнительные силы для идентификации убитых. Это был молчаливый приказ добить тех, кто недостаточно богат, чтобы требовать за него выкуп, или слишком тяжело ранен, чтобы брать его в плен. Для этого использовали «мизерикорды», кинжалы милосердия, узкие и длинные лезвия которых можно было просунуть между пластинами доспехов в незащищенные подмышечные впадины или в щели для глаз, чтобы проткнуть сердце рыцаря или мозг.
Черный принц отправился оценить кровавый результат своей первой битвы, и ему показали слепого короля Иоанна в связке с телами его оруженосцев. Принц был так тронут, что украл (или, возможно, правильнее сказать, позаимствовал) плюмаж Иоанна из трех белых перьев и его девиз: Ich dien — «Я служу…» [37]
Закончив пересчет убитых, англичане подвели итог: 1542 французских аристократа и около 10 000 представителей других сословий.
Вот эти десять тысяч не слишком-то печалили Францию, но в списке убитых аристократов оказалось много знатных рыцарей — всякие там Генрихи, Людовики, Карлы, — которые составляли цвет цвета нации. И больше всего французов шокировало то, что почти все они пали от стрел лучников или бойцов с ножами — тех, кого один из хронистов без всякого смущения называет gent de nulle valeur — ничтожествами. Это как если бы французская сборная по футболу проиграла пятерке пьяных английских хулиганов. Как и следовало ожидать, во всем дружно винили тренера команды, Филиппа VI. Но его кошмарный игровой сезон только начинался.
Передышка на бургеры
«Бургеры из Кале» [38], каков бы ни был смысл этого названия, не значатся в ресторанном меню парома через Ла-Манш. После битвы при Креси они — герои Франции. Однако, как и в случае со многими другими героями, включая появившуюся вскоре Жанну д’Арк, существует французская версия событий и версия правдивая.
По французской версии, в 1347 году шесть жителей Кале спасли свой город от англичан. Правда же заключается в том, что они его сдали.
Французы стараются уверить нас в том, что бюргеры предложили себя Эдуарду III в качестве жертв в обмен на обещание, что город оставят в покое. При этом никто не обмолвился о том, что те самые бюргеры, представители богатого сословия города Кале, уже успели пожертвовать сотнями городских бедняков ради собственного спасения.
Рискуя вызвать недовольство французских читателей, позволю себе обратиться к фактам.
После Креси Эдуард III решил не закреплять свой успех маршем на Париж. Ему не хватало людей даже для полноценной оккупации Северо-Восточной Франции. Поэтому он направился к побережью и, через неделю после битвы, достиг ближайшего порта, Кале. Он взял город в осаду и даже построил большой крытый лагерь, который постепенно превратился в настоящий город, с рынком, где местные могли продавать продукты, еще не разграбленные англичанами. К весне 1347 года в лагере у стен Кале находилось около 30 000 человек, и даже были отстроены фортификационные сооружения по внешнему периметру на случай, если Филиппу VI удастся собрать войско и повести его на спасение города.
Английский флот стоял на якоре в прибрежной зоне, преграждая путь поставкам продуктов с моря, и к июню жители Кале уже вовсю голодали. В отчаянии главы общины, в числе коих были известные бюргеры, приняли решение изгнать пятьсот горожан, которых сочли балластом. В основном это были старики и дети, и, разумеется, самые бедные горожане. В осажденном городе вся имеющаяся еда распределяется правящей верхушкой, и прежде всего достается тем, кто может за нее заплатить, так что неимущим приходится труднее всего.
Прежде король Эдуард был снисходителен и даже разрешал мирным жителям покидать город, чтобы избежать голодной смерти, но теперь, после девяти месяцев осады, его позиция ужесточилась, и он отказался выпустить пять сотен бедняков, требуя полной капитуляции города. Горожане не впустили этих несчастных обратно, и они остались умирать голодной смертью под городскими стенами, с высоты которых на них наверняка взирали шесть бюргеров, жующих отварную собачатину.
В июле король Франции Филипп VI наконец решил, что неплохо было бы освободить свой стратегический порт, поэтому привел армию, остановился в миле от английских укреплений и бросил вызов Эдуарду. Однако Эдуард сознавал, что находится в куда более выигрышном положении и что город долго не продержится. Поэтому просто позволил Филиппу атаковать.
Верный себе, Филипп приказал своим людям отступить и, говорят, даже заткнул уши, чтобы не слышать криков горожан, которых он бросил на произвол судьбы. Воины городского гарнизона сняли с флагштока французский флаг — с личным гербом Филиппа — и в знак презрения сбросили его с крепостной стены.
На следующий же день командующий гарнизоном Кале, рыцарь Жан де Вьен, подал сигнал, что готов сдаться. Эдуард согласился, но предупредил, что пленные будут освобождены за выкуп или убиты — как это принято на войне. Короче говоря, богатые останутся в живых, а бедных ждет смерть. В конце концов английский рыцарь, сэр Уолтер Мауни, убедил Эдуарда принять в жертву жизнь всего шести бюргеров.
Один из старейших и богатейших горожан, Эсташ де Сен- Пьер, первым предложил себя, и его примеру последовали еще пятеро добровольцев. Подчиняясь приказу короля Эдуарда, они сняли с себя дорогие одежды и вышли из города лишь в рубашке и коротких штанах (читай, в исподнем) и с петлей на шее. Именно так представил их в своей известной групповой скульптуре Огюст Роден, скульптор XIX века, — истощенными, затравленными жертвами, не побоявшимися выйти навстречу собственной смерти. Верно то, что, наслышанные о шевоше Эдуарда, бюргеры не рассчитывали умирать, они надеялись, что их ценность как богатых заложников гарантирует им жизнь.
В большинстве версий этой истории рассказывается, что Филиппа, беременная жена Эдуарда, умоляла мужа не убивать бюргеров, дабы не навлечь несчастья на их еще не родившегося ребенка. Говорят также, что сэр Уолтер Мауни предупреждал короля о том, что хладнокровная казнь богатых пленников, которых в иных обстоятельствах оставили бы в живых, создаст плохой прецедент и в будущем обернется для англичан множеством смертей.
Как бы то ни было, Эдуард не привел в действие свою угрозу. Он изгнал из города всех богатых граждан и отдал их дома и должности англичанам, которых вызвал с английского берега Ла-Манша. Все это лишний раз доказывает, что, как бы ни старались французы представить бюргеров Кале героями патриотами, правда заключается в том, что они были причастны к катастрофическому поражению и стали символами самопожертвования после того, как попытались спасти самих себя, бросив бедняков умирать в осажденном городе.
Роден, похоже, кое-что угадал. Когда в 1884 году городской совет Кале заказал ему скульптурную композицию, он нарушил традицию и, вместо того чтобы изобразить бюргеров в героической позе, показал их поверженными. Он настаивал и на том, чтобы его скульптура стояла на земле, а не на подиуме. Нет нужды говорить о том, что Кале проигнорировал его требование, и скульптуру водрузили перед ратушей на богато украшенный каменный пьедестал.
Англичане, впрочем, торжествовали. В 1911 году британское правительство купило один из двенадцати слепков роденовской скульптуры и установило его прямо у здания парламента, в саду перед башней Виктории. И по сей день любой британский парламентарий, выходя в парк подышать свежим воздухом, имеет шанс столкнуться лицом к лицу с символом французского малодушия и покорности.
«Черная смерть» — не так уж плохо для Англии (в конечном итоге)
И, словно Филиппу было мало напастей, в 1348 году во Францию пожаловала чума, «Черная смерть».
Эта азиатская болезнь пришла в страну из Италии и распространилась к северу. В ней видели еще один знак того, что Бог отвернулся от Франции. Смертность в Авиньоне была столь высока, что Папа (который обосновался здесь, а не в Риме) освятил реку Рону, чтобы в нее могли сбрасывать трупы, и разрешил умирающим исповедоваться мирянам и «даже женщине». Вот уж поистине чрезвычайные меры.
В попытке остановить распространение чумы король Филипп ввел суровые наказания за богохульство. За первое прегрешение отрезали губу, повторный проступок карался отсечением второй губы, а потом и языка. Между тем жители Страсбурга обвинили во всем иудеев и вырезали целую общину — две тысячи человек. Разумеется, это не помогло справиться с болезнью, и в течение года чума свирепствовала по всей Франции.
