Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Коллектив авторов

Необходимо понимать также, что каждое поколение по-своему использует моду, чтобы бороться с пороками общества. Иногда эта мода ассоциируется с дурным поведением, что отчасти популяризирует криминальную деятельность. История показывает, однако, что по мере развития социума каждое новое поколение привносит в его жизнь нечто новое, будь то искусство, музыка или стиль, и конфликты в подобных случаях неизбежны. В каждом поколении были люди, которых считали преступниками из-за их гардероба. Проблема в том, что социум в целом судит о людях по первой устойчивой ассоциации. Между тем за человека представительствуют его поведение и поступки, а не приспущенные штаны. Сегодняшние родители, которые в молодости сами отдали дань этой моде, надеялись, что со временем она пройдет — однако ее подхватило новое поколение рэперов и подростков. То же можно сказать и о хип-хопе. Этому движению уже сорок лет, а его продолжают переизобретать и придумывать заново, и ничто не указывает на скорое окончание этого процесса.

Мифы, витающие вокруг моды на приспущенные штаны, вызывают беспокойство родителей: им не хочется, чтобы их ребенок вызывал негативную реакцию окружающих [109]. Однако ни история бытования приспущенных штанов, ни законодательные запреты не могут заставить подростков обоих полов отказаться от любимого тренда. Как упоминалось выше, многие молодые люди надевают такие штаны с длинной рубашкой или футболкой, прикрывая нижнее белье, а те, кто носит брюки сильно приспущенными, не видят в этом никакой связи с криминальной и тюремной культурой. Э. Монтгомери замечает:

Гангстерская культура, похоже, утратила былую привлекательность, и приверженность ей воспринимается сегодня как ребячество. Быть в банде больше не круто. Люди, которые цепляются за эту культуру, отстали от жизни и не успели осознать, что эра банд давно закончилась [110].

3.2. Сын автора статьи в приспущенных штанах. Из личного архива автора

Итак, с точки зрения представителей нового поколения, приспущенные штаны — просто крутой тренд (ил. 3.2). «В конце концов я перестану их носить… когда стану постарше, — сказал ученик средней школы, с которым мы разговаривали в местном кинотеатре в Вирджинии. — Я знаю, что не смогу так одеваться на работу» [111]. На нем были брюки, сползающие ниже попы и подпоясанные ремнем. Возможно, со временем он их подтянет. Свидетельство тому — Шон «Паффи» Комбс и Джей Зи, два рэпера, которые способствовали популяризации тренда. Они подтянули штаны и теперь отдают предпочтение костюму и галстуку. Они также стали старше, и у них появилось больше обязанностей, больше ответственности. Возможно, когда нынешние молодые люди повзрослеют, они будут с гордостью вспоминать моду своей юности. Не исключено, впрочем, что и они, в свою очередь, будут орать на своих сыновей и дочерей и пытаться заставить их подтянуть штаны.

4

СТЕФАНИ САДРЕ-ОРАФАИ

Фотография под арестом

Четкие очертания профиля, портрет анфас крупным планом и фотография в полный рост — это снимки Чарльза Аллена Рида в полицейском досье, из которых мы можем узнать очень мало. Маркировка на стене за спиной человека фиксирует рост (6 футов), на небольшой дощечке перед грудью написано, где и когда были сделаны снимки (пятница, 24 июня 1960 года, полицейское управление Цинциннати), стрелки циферблата часов справа показывают время (15:47). Вместо имени — номер 77373. Мы не находим никакой информации о судебном процессе, обвинениях, приговоре или оправдании (ил. 4.1). Всё здесь — лишь возможность и потенциал. Мы перебираем вероятные сценарии, которые привели к этой фотосессии, и думаем, что же случилось потом. Мы вглядываемся в детали: рассматриваем прическу, одежду, позу, выражение лица. У снимков, однако, есть вполне определенный контекст: перед нами тюремные, или опознавательные, фотографии (англ. mugshot), портреты преступника, и они ассоциируются с опасностью и отклонением от нормы.

Эта серия фотопортретов — одна из сотен собранных, предъявленных и воспроизведенных М. Майклсоном и С. Кашером в книге «Не разыскиваются: столетие американской тюремной фотографии» (Least Wanted: A Century of American Mug Shots, 2006) [112]. Просматривая их материалы, я поражалась тому, как похожи эти фотоснимки (в том числе портреты человека, о котором шла речь выше, — в футболке-поло с торчащим вверх воротничком, с аккуратно уложенными волосами и, казалось бы, спокойным взглядом) на те, что спустя полстолетия циркулируют в принципиально ином контексте — в индустрии моды. Речь идет о кастинговой фотографии. У нее действительно много общего со снимками из тюремного досье: освещение, позы, маркеры бренда (название кастингового агентства vs название полицейского управления). В обоих случаях тщательно фиксируются антропометрические параметры модели и даты съемки. Совпадают не только формальные эстетические характеристики, но и эпистемологические предпосылки фотосессий. Иконические, мгновенно считываемые, эти фотографии представляют собой документальные портреты, которые вносятся в базу данных и используются для репрезентации идентичности, спроецированной в гипотетическое будущее и обещающей метаморфозу. Кастинговая фотография представляет нам потенциальную гламурную модель; опознавательное фото предупреждает о вероятном рецидивисте. И то и другое — образы потенциальных возможностей с соответствующими ассоциациями.

4.1. Фотографии из тюремного досье, Аллен Рид, 1960. Публикуется с любезного разрешения Steven Kasher Gallery, Нью-Йорк

Настоящая глава посвящена сравнительному анализу фотографий, сделанных для баз данных, которые используются в криминальном и модном контекстах. Анализируя кастинговые фотографии в сопоставлении с опознавательными снимками из полицейских досье, я ставлю перед собой задачу переосмыслить кастинг и сопутствующие ему фотографические практики как нечто большее, нежели просто начальный этап производства модных иконографических образов. Вместо этого я задаюсь вопросом, как процесс создания кастинговых портфолио соотносится с другими формами реализации экспертного знания, также предполагающими эмпирический подход, проведение фотосессий и классификацию. Материал для этого исследования собирался в течение одиннадцати месяцев, которые я провела в LVX, ведущем модном кастинговом агентстве Нью-Йорка. Я наблюдала за работой агентов и сама участвовала в кастинге, начиная с подбора моделей для работы в сфере высокой моды и заканчивая рекрутингом обычных людей, или непрофессиональных моделей, для рекламы и модных изданий [113].

Прежде всего, меня занимают темпоральные и прагматические аспекты этой деятельности. Какое место занимает фотография в создании объективного персонального досье и как она используется для разработки принципиально неустойчивой типологизации? Как мне представляется, ключевую роль здесь играет прогнозирование задним числом и осмысление конкретных внешних атрибутов (ассоциирующихся с опасностью и девиантностью или с красотой и притягательностью) в разных контекстах. Корреляции между человеческой внешностью и культурными категориями морали, справедливости и неравенства устанавливаются в процессе обсуждения и преподносятся в качестве экспертного знания [114].

Глава начинается с обзора литературы, посвященной фотографии в связи с практиками идентификации и классификации; особое внимание уделяется институциональным контекстам. Я постулирую, что, несмотря на развитие современных биометрических технологий, которые превращают тело в данные, в сфере общественной безопасности, как и за ее пределами, лицо по-прежнему играет важную роль [115]. Затем я перехожу к рассмотрению тех же проблем идентификации, классификации и смысла «лица» в модном кастинге. Я исследую кастинг как репрезентацию профессиональной оптики и анализирую, как именно агенты заполняют свои базы данных. Пользуясь материалом, собранным в процессе этнографической работы, я развиваю некоторые предположения о природе визибильности, количестве и эстетическом качестве социальных типов, а также о том, как агенты интерпретируют и преподносят данные своим клиентам. В заключение речь пойдет о том, как обнаружение точек пересечения между опознавательной и кастинговой фотографией помогает нам точнее отследить динамику наших привычных представлений о социальных различиях и понять, какими маркерами мы при этом пользуемся.