От Ренессанса до Барокко - Долгополов Игорь Викторович

Тридцатитрехлетний Буонарроти уединился в четырех стенах Сикстинской капеллы и вступил один на один в битву с единственным в мире искусства замыслом. Но гулкая тишина капеллы не спасала мастера от грохота времени, проникавшего сквозь толстые стены в душу живописца.

Ведро с известкой, большой деревянный утюг для разглаживания поверхности штукатурки. Краски, кисти – вот все немудреное оружие, с которым победил Микеланджело. Но едва ли росписи Сикстины получили бы такой титанический размах, такой пафос в решении, если бы на вооружении мастера не было строк Данте, речей Савонаролы, а главное – любви к родине. Одиночество художника было лишь кажущимся. В тишину капеллы врывались известия о войнах, о разгуле жестокости, о нищете, повальном море, вандализме, голоде. Микеланджело, как никто, остро чувствовал атмосферу предательства, лести, коварства, цинизма, царившую при папском дворе, он ежедневно ощущал на себе все непостоянство, всю зыбкость папского благоволения. Никто так, как великий Буонарроти, не чувствовал приближения сил зла и тьмы. И он создает бессмертный «Страшный суд».

Я гляжу на лица людей, устремленные к «Страшному суду», и ясно чувствую, как звучит у них в ушах яростный рев труб, эхом разносящийся по пустынным скалам, по глухим водам Стикса. Я вижу в глазах зрителей отблески зловещего света того страшного, последнего дня… Не участники великолепного спектакля, не статисты из роскошного исторического маскарада, облаченные в сверкающие шлемы и латы, в величественные тоги. Нет, обнаженные души людские мечутся перед нами, терзаемые ужасом, страхом, смятенные ощущением осознанности своей вины и неотвратимости ответа и расплаты. Какую бездну чувств показал Микеланджело в «Страшном суде» – покорность, унижение, ужас, леденящий душу страх, смирение, ярость… Все эти состояния отражены в движениях, взорах несчастных, ждущих своей участи. И над всей этой пучиной людского горя и страдания – грозный судия, осиянный святым гневом. Грозный и карающий. Подъята его мощная длань. Еще минута, и случится нечто ужасное, нежданное. Но мгновение, одно мгновение все же осталось до этого еще не прозвучавшего грома господня, и вот смертные, окружавшие всевышнего, застыли в трепете.

Микеланджело Буонарроти. Люнет Сикстинской капеллы 1508–1512. Сикстинская капелла, Ватикан. Фрагмент

Орут, орут неистовые трубы. Клубится голубое марево, окружающее бога. Звучат струны лютни, славящие творца. Плещутся волны Стикса у бортов лодки Харона, перевозящего грешников. Сверкают блицы, застыли в их мертвящем ослепительном блеске лица юношей и девушек, пожилых и старых людей, взирающих неотступно на судьбу своих братьев и сестер. Со всех концов Земли привела их сюда, в капеллу, любовь к прекрасному, и все они знали, что их ожидает нечто необыкновенное, прославленное в веках, но в силу природного скепсиса, заложенного в душу человеческую, каждый где-то в глубине сознания не верил в это чудо или почти не верил. И вот они увидели этот никогда доселе не виданный огромный мир обнаженных человеческих страстей, и они узнали себя.

Золотой свет щедро лился из окон. Он озарил вдруг «Страшный суд», и будто ожила мертвая стена. Завихрились зловещие клубы дыма, заметались складки драпировок, засверкали влажные от холодного пота людские тела… Микеланджело создал мир, который вдохновляет по сей день тысячи, тысячи художников, поэтов, композиторов.

Вглядитесь во фреску «Страшный суд», и вы увидите Гойю, Жерико, Делакруа, Домье, услышите музыку Бетховена, Берлиоза, Чайковского, Скрябина.

Вся сила, вся мощь Гёте, Байрона поет в мазках кисти Микеланджело Буанарроти.

Мимо меня проехала маленькая коляска, в которой полулежала старая индианка в розовом сари, ее везла молодая огнеокая соотечественница. Их взоры были устремлены на фрески плафона. В их взглядах я увидел восторг, признательность и какую-то чудесную озаренность, которая приходит к людям в момент особого душевного подъема.

И вдруг я будто услышал неистовый стук в маленькую дверь капеллы и в какое-то мгновение перенесся в тот далекий век, когда мастер писал плафон. Я вдруг представил себе искаженное от негодования лицо Микеланджело, бросившего в гневе кисть. Папа, сам папа римский пожаловал в капеллу. Мастер спускается с лесов, сдерживая отчаяние. Еще минута – и тишину взрывает крик Юлия П. Он негодует, он грозит, он, наконец, просит быстрее кончить роспись. Юлий спрашивает художника, когда же наконец будет финал этой работе. «Когда окончу!» – твердо отвечает Буонарроти. Никто в мире не мог в ту пору сказать подобное.

Ведь Италия того времени совсем не была эдемом, созданным для великих художников, и напрасно представлять себе Ренессанс лишь как некий рай, в котором свободно расцветали искусства – ваяние, живопись и зодчество.

Никколо Макиавелли в своих сочинениях остро характеризует полный интриг, заговоров, кровавых предательств мир папского двора: «Так папы то из ревности к религии, то из личного честолюбия беспрерывно призывали в Италию чужеземцев и затевали новые войны. Не успевали они возвысить какого-нибудь государя, как тотчас же раскаивались в этом и искали его погибели, так невыносимо было для них, чтобы в этой стране, для владычества над которой у них самих не хватало сил, властвовал кто-либо другой».

Нередко восшествие на престол очередного святого отца сопровождалось мрачными и кровавыми злодеяниями. Яд, кинжал, кровь сопутствовали правлению властителей Ватикана. Жизнь каждого подданного была во всевластных руках римского папы. И однако Микеланджело прямо глядел в лицо грозных владык.

Микеланжело Буонарроти. Дельфийская Сивилла. 1508–1512. Сикстинская капелла, Ватикан

Вот как Вазари описывает одну из сцен столкновения художника с папой Юлием II:

«Все же приходилось Микеланджело иногда и жаловаться на то, как торопил его папа назойливыми запросами, когда же он кончит, не давая ему закончить по-своему, как ему хотелось. И на один из многочисленных запросов он однажды ответил, что конец будет тогда, когда он сам будет удовлетворен своим искусством. “А мы желаем, – возразил папа, – чтобы было удовлетворено наше желание, которое состоит в том, чтобы сделать это быстро”. И в заключение прибавил, что, если он не сделает это быстро, он прикажет столкнуть его с лесов вниз».

Микеланджело Буонарроти. Потолок Сикстинской капеллы 1508–1512. Сикстинская капелла, Ватикан. Фрагмент

Я представил себе, как хлопнула дверь, как замерли звуки шагов взбешенного Юлия. Гулкая тишина воцарилась в огромном, пустынном зале.

Все затихло, будто умерло. Только веселые золотые пылинки плясали в лучах летнего солнца.

Жизнь продолжалась, Микеланджело нагнулся. Поднял кисть с мраморного пола и устало полез на леса. Надо было писать. Работа не ждала. Штукатурка быстро сохла. Ведь стояло жаркое римское лето.

Поразительные стихи сочинены самим Микеланджело о его невыносимом, страшном труде в Сикстинской капелле: