Сюзанна Кэхалан - Разум в огне. Месяц моего безумия
Но уже через несколько секунд сверху раздалась ужасная ругань и звуки ударов. Бах, бах, бах. Я предпочла не обращать внимания.
Я пошла в зал, где хранилось оружие, взяла меч времен Войны за независимость, вынула его из ножен и как завороженная уставилась на лезвие. Затем вставила обратно в ножны. А потом услышала голос Жизель. Та молила отца: «Прошу, не бей меня. Не бей меня из-за нее!»
И снова воображаемые удары – бах, бах, бах!
Я вернулась в кабинет и села на кожаный диван. Картина, изображавшая подписание Декларации независимости, вдруг ожила пред моими глазами. Большое полотно, висевшее над камином и изображавшее сцену на железной дороге, зашевелилось: поезд выпустил клубы угольного дыма. Мне показалось, что бюст Линкольна следит за мной своими впалыми глазницами. В кукольном доме, который отец смастерил для меня, когда я была маленькой, мелькали какие-то фигуры.
Бах, бах, бах!
Это был звук кулаков, ударяющих по чему-то твердому – по черепу? Картина ясно нарисовалась перед глазами. Он бьет ее, потому что расстроился из-за меня!
Бах, бах, бах!
Я должна выбраться отсюда. Должен же быть выход.
Я отчаянно царапала входную дверь в квартиру, но та, похоже, была заперта снаружи. Неужели он запер меня здесь, чтобы тоже убить?
Я начала биться в дверь, не обращая внимания на резкую боль, пронзившую правое плечо. Я должна выбраться отсюда. Выпустите меня!
– Выпустите меня! Выпустите! На помощь! – закричала я, барабаня кулаками о дверь.
На лестнице послышались тяжелые шаги отца. Я побежала. Но куда? В ванную. Я заперла дверь и попыталась придвинуть к ней тяжелое двухметровое трюмо, чтобы забаррикадироваться изнутри. Окно из ванной комнаты выходило на улицу; я была на втором этаже; от прыжка с такой высоты не разобьешься, подумала я.
– Сюзанна, с тобой все в порядке? Пожалуйста, открой дверь.
Да, я смогу спрыгнуть. Но тут мне на глаза попалась маленькая статуэтка Будды, стоявшая у Жизель на раковине. Будда улыбался мне. Я улыбнулась в ответ. Все будет хорошо.
14. И снова припадок
Ранним утром следующего дня мама с Алленом приехали меня забрать. Увидев «субару», я выбежала из отцовского дома как ошпаренная.
– Они меня похитили и удерживали против воли. Там творится что-то ужасное. Езжайте скорее!
Отец уже рассказал маме, что произошло ночью. После того как я наговорила ему гадостей и настояла, чтобы он ушел, он поднялся наверх, в комнату, где через тонкое перекрытие было слышно, что происходит внизу (я об этом не догадывалась). Он пытался не спать, но все же задремал. А услышав, что я пытаюсь вырваться из дома, побежал вниз и обнаружил, что я забаррикадировалась в ванной. Ему понадобилось больше часа, чтобы выманить меня оттуда и уложить на диван; там он просидел со мной до рассвета. Затем позвонил маме. Мои родители понимали, что мне нужно в больницу, но одного им совсем не хотелось: чтобы меня положили в психушку.
Аллен сразу же отвез меня к доктору Бейли. Я сидела за заднем сиденье, смирившись с судьбой.
– Но результаты ЭЭГ совершенно нормальные, – возразил Бейли, просмотрев мою историю болезни. – И МРТ без отклонений, и результаты осмотра, и анализ крови… С ней все нормально!
– Нет, с ней явно что-то не так, – огрызнулась мама.
Я сидела молча, вежливо сложив руки на коленях. Мама с Алленом заключили пакт, что не уйдут из кабинета доктора Бейли, пока меня не положат в больницу.
– Как бы это поделикатнее выразиться, – проговорил доктор. – Она слишком много пьет – все это классические симптомы алкогольной ломки. – Симптомы и правда совпадали: тревожность, депрессия, повышенная усталость, раздражительность, скачки настроения, ночные кошмары, головные боли, бессонница, потеря аппетита, тошнота и рвота, спутанность сознания, галлюцинации и припадки. – Я понимаю, как трудно слышать такое о собственной дочери. Но мне действительно нечего больше добавить. Ей просто нужно принимать лекарства и прекратить пить, – закончил он и заговорщически мне подмигнул.
– Алкогольная ломка? – Мама достала заготовленный листок бумаги в красную полоску. – Вот ее симптомы: припадки, бессонница, паранойя. И становится только хуже. Я своими глазами видела, что она больше недели не притрагивалась к алкоголю. Ей нужно в больницу, сейчас же. Не завтра. А сейчас.
Доктор Бейли взглянул на меня, потом на нее. Он не сомневался в своей правоте, но решил не спорить.
– Я позвоню кое-куда, и посмотрим, что можно сделать. Но повторяю: я уверен, что все это – реакция на чрезмерное потребление алкоголя.
Он ненадолго вышел из кабинета и вернулся с новостями.
– В больнице при университете Нью-Йорка есть отделение с круглосуточным контролем ЭЭГ. Вас это устроит?
– Да, – ответила мама.
– В данный момент есть свободное место. Не знаю, как долго оно будет незанятым, так что советую ехать туда немедленно.
– Отлично, – сказала она, забирая сумочку и сворачивая листок с симптомами. – Едем сейчас же.
* * *Миновав вращающиеся двери, мы оказались в многолюдном, недавно отремонтированном лобби медицинского центра Лангона при университете Нью-Йорка. Мимо сновали медсестры в зеленой униформе, а за ними – санитары в униформе фиолетового цвета. Врачи в белых лабораторных халатах болтали на пересечении коридоров, а пациенты, молчаливые, с пустыми глазами – в бинтах, с костылями, в креслах-каталках и на кроватях-носилках, – перемещались из одного конца зала в другой. Неужели здесь мое место? Не может быть.
Мы прошли на регистрацию новых пациентов – кучка стульев, расставленных вокруг небольшого стола, за которым сидела женщина и распределяла больных по разным этажам гигантского медицинского центра.
– Я хочу кофе, – заявила я.
Мама выглядела раздраженной.
– Что, сейчас? Ладно. Но сейчас же возвращайся.
Мама все еще верила, что прежняя ответственная я никуда не делась – все еще думала, что я не попытаюсь сбежать. К счастью, на этот раз она оказалась права.
В небольшом ларьке неподалеку продавали кофе и выпечку. Я спокойно выбрала капучино и йогурт.
– Что это у тебя на губах? – спросила мама, когда я вернулась. – И почему ты так улыбаешься?
У пены на верхней губе был какой-то странный вкус – смесь слюны и кипяченого молока.
Врачи в белых халатах.
Холодный больничный пол.
– У нее припадок! – Мамин голос разнесся по широкому коридору, а над моим трясущимся телом склонились трое врачей.
* * *С этого момента я помню лишь обрывки своего пребывания в больнице – в основном галлюцинации. С этой минуты знакомое «я», Сюзанна, которой я была все прошлые двадцать четыре года, уже не показывала лицо. Хотя моя личность разрушалась постепенно, в течение последних нескольких недель, лишь сейчас разрыв между сознанием и физическим телом стал полным. По сути, меня не стало. Хотелось бы мне понять свое поведение и то, что двигало мной в этот период, но я оказалась за гранью рационального сознания – мне не за что было уцепиться ни тогда, ни сейчас. То было начало моего потерянного времени, моего месяца безумия.
Часть вторая
Часы
Какой сегодня день?
Кто сейчас президент?
Оцените по шкале от 1 до 10, насколько вы опасны?
Что означает «люди, живущие в стеклянных домах»?
Симфония – это отложенное самоубийство? Да или нет?
Следует ли считать каждую отдельную снежинку причиной схода лавины?
Назовите пять рек.
Что вы будете делать через десять минут?
Как насчет сладкой и приятной мелодии торазина?
Будь у вас полчаса наедине с отцом, что бы вы ему сказали?
Что вы сделаете, если я сейчас засну?
Вы все еще следуете по его мастодонтовым стопам?
Какова мораль песенки «У Мэри был барашек»?
Его эверестова тень все еще довлеет над вами?
На что больше похоже ваше воспитание – на болезнь, столь редкую, что ей не болел больше никто, или на намеренное уничтожение коренного населения?
Что кажется вам более странным – существование страдания или его частое отсутствие?
Следует ли приносить небесным богам нечетное число жертв, а богам подземного мира – четное, или наоборот?
Согласились бы вы отправиться в страну, где все молчат?
Что бы вы сделали по-другому?
Почему вы здесь?
Франц Райт «Интервью потребления», из сборника «Мотель на колесах»[8]15. Синдром Капгра
Меня положили в больницу около полудни 23 марта, через десять дней после первого припадка (того, что случился со мной во время просмотра передачи с Гвинет Пэлтроу). В медицинском центре Лангона при университете Нью-Йорка действует одно из крупнейших эпилептических отделений в мире, но в тот день свободное место было лишь в отделении интенсивного наблюдения, в четырехместной палате, где держали пациентов с «решетками» – страдающих тяжелой формой эпилепсии со вживленными в мозг электродами. Иногда из-за нехватки свободных мест здесь размещали других пациентов – таких, как я.
