Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Это сегодня 90 % поддерживает то, что я говорю. А тогда, когда я говорил в точности то, что говорю сейчас, — это поддерживали 5 %. А все остальные ненавидели. Любые такие слова — и [тебя обвиняли в том, что] это «позиция номенклатуры»… Номенклатура сама и подбросила всё это дерьмо обществу! А общество орало, что номенклатура — это те, кто говорят: «Ребята, не ешьте эту поганую пищу, это „осуждение пакта Молотов — Риббентроп“».
Можно ли сейчас — по прошествии 20 лет — по-настоящему, экзистенциально, метафизически пережить ад той эпохи? Я не говорю — надо ли это простить. Я спрашиваю — можно ли это понять? И можно ли куда-то выйти из нынешней ситуации, не решив для себя метафизически, экзистенциально, как угодно ещё эту проблему — проблему распахнувшегося тогда ада, который является тем же самым адом потери различения между подлинным и неподлинным? Стёрты грани. Как говорит герой Шиллера: «Иль меж добром и злом, меж правдою и ложью стёрлись грани?»
Кто и как, какой тряпкой стёр эти грани у людей? Что случилось с разумом, с гражданственностью, с моральным, политическим чувством? Что произошло тогда?
То, что гады совершили подлость, понятно. Но почему на эту наживку клюнули? Наживку подбросили несколько людей, находившихся в теснейших связях с международными спецслужбами и чем-нибудь ещё похлеще — ТИГом, транснациональным империалистическим государством, как говорили левые в Италии.
Но все члены Съезда народных депутатов не находились в связях с транснациональным империалистическим государством и не были агентами иностранных спецслужб. Они были сутью своего времени.
И сотни миллионов, шедшие за теми, кто проклинал пакт Молотов — Риббентроп, тоже не были ни агентами, ни прислужниками. Они были сутью своего времени. И сутью своего общества. Великого общества, которое, тем не менее, оказалось в суперпагубном состоянии, про которое, как я уже говорил, было сказано: «Это общество „ням-ням“, которое может зарезать один волк».
Есть ли метафизика, есть ли окончательная опора для подлинности — этот вопрос мы ещё обсудим. Но ад же есть! Вот пахнуло им — и закричал Поэгли. А разве тогда не этим же пахнуло?
Раб от нераба (от гражданина) отличается не положением в обществе, а способностью различать, и не только подлинное и неподлинное, а очень и очень многое. Например, честь и бесчестие.
Читаю текст одного крупного журналиста, который рассуждает о том, будем мы дружить с американцами или не будем. Текст как текст, вполне такой либеральный и рассудительный, не лишённый иронии. А в конце текста говорится: «После того, как мы договоримся об этом, этом и этом, мы подадим американцам на десерт министра иностранных дел Лаврова».
Я это читаю, и у меня в душе что-то переворачивается — наверное, то же самое, что перевернулось в душе Поэгли (хочется в это верить)… Я разворачиваю все свои информационные калибры и по автору этой статьи из них шарахаю. Автор приходит в бешенство. А поскольку он по совместительству главный редактор одной из наших ведущих газет, он орёт: «Кургиняна никогда в газету не пускать!»… И т. д.
Я что, Лаврова защищаю? Мне что есть Лавров, что его нет… Я себя защищаю. Я не могу присутствовать при этой оргии, не отреагировав на неё.
Проходит сколько-то времени. Нахожусь где-то за границей, мне звонят: «Тут про тебя один публицист оранжевый написал не очень уважительно. Ну, ты знаешь, так, чуть-чуть, ничего особенного. Если хочешь, то ответишь ему. Мы его опубликовали — потому что так прикольно!» Это уже патриотическая печать…
Я говорю: «Ну, пришлите статью, я прочитаю».
Читаю — и мне становится дурно. Я беру телефон и начинаю в предельно нецензурных выражениях говорить, что я думаю о газете и обо всём остальном.
— Слушай, да ты такой обидчивый! Тебя задело то, что он там про тебя говорит?
— Да при чём тут то, что он про меня говорит! Он говорит, что Майкл Кентский станет царём России «при участии и под давлением внешних сил». Он говорит об этом в патриотической газете! «При участии и под давлением внешних сил» — это формула оккупации. Пусть он об этом говорит в «Новой газете» (он там упражнялся, кувыркался — и ради бога!), в «Московском комсомольце», где хочет.
— Как? Не может быть! Неужели? Да что же такое?
Оказывается, что в принципе уже нет готовности к различению. За 20 лет жизни случилось нечто: люди, для которых всё произошедшее есть ад, — начали в нём обживаться по законам ада. Они не могут всё время с невероятной остротой, такой, как 20 с лишним лет назад, переживать все пакости эпохи. А те, кто переживают их с такой остротой, невероятно быстро сходят в могилу. И тогда у остальных возникает эффект защиты и привыкания — тот самый, про который Раскольников говорил, обсуждая Соню Мармеладову: «Вечная Сонечка, пока мир стоит!.. Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает».
Привыкает. «При-вык-нет», — говорит герой Чехова, переправляя через реку какую-то группу людей. И сразу видно, что он как Хорон переправляет их на тот берег.
«Привыкнет» — и возникает привыкание. Вот оно и стирает грани между подлинным и неподлинным, между честью и бесчестием.
Всегда было понятно, что не раб — это человек, у которого есть честь. «Ты трус, ты раб, ты мне не сын. Ты бежал с поля брани». Есть честь. А раб — это человек, который не понимает, что такое честь. Он не может ею руководствоваться. Потому что если он начнёт ею руководствоваться, он моментально умрёт, сойдёт с ума. Значит, он её так или иначе замораживает или вырывает из сердца — и тогда в душу проникает низость. Возникает дух предательства, смрад предательства.
Я нечасто читаю интернет… Но тут как-то недели три назад просто заглянул через плечо одного из работников моей организации и вижу (я как раз вёл дискуссию… с Крыловым?.. не помню, с кем, уже пять раз забыл), что на форуме переживающие за меня члены организации «Суть времени» говорят: «Ну, ладно, ладно, если его дискредитируют, то мы всё равно дальше без него пойдём!»
В следующей передаче я поговорил с этими «ребятами» один раз, и ребята решили, что нужно «для прогулок подальше выбрать закоулок».
Но человек-то, который это сказал, он уже раб. Он не понимает, что, с политической точки зрения, он должен сражаться против дискредитации, а не говорить: «Ладно, ладно, если … то мы…» Дальше на этом фоне особенно смешно звучит: «…то мы дальше пойдём». Никуда он не пойдёт, если он с ходу предал.
И тогда возникает самый ключевой и самый главный вопрос: почему же всё-таки гигантские сдвиги в нашем обществе не приводят к политическим результатам? Потому что на сегодняшний день эти сдвиги носят настроенческий характер. Это новые НАСТРОЕНИЯ. Этому надо радоваться. Эти настроения очень много значат. Но эти настроения не превращаются даже в умонастроения, тем более, в мировоззрение. А не превратившись в него, они не могут рождать мотивации. А не рождая мотивации, они не приводят к действию. И это первая проблема нашей эпохи.
Слишком долго, в течение 20 лет, менялись даже настроения. Мы должны быть счастливы, что они изменились. Но мы не должны на этом успокаиваться. Не должны. Потому что дальше идёт превращение настроений эмоциональных, разлитых в воздухе, общих, диффузных, хотя бы в умонастроения, насыщение этих настроений умом и чувством, более серьёзным, чем настроенческие вибрации («интенции», как говорят в науке).
«Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном».
Итак, настроения должны стать устойчивее, эмоционально насыщеннее и соединиться с умом, превратившись в умонастроения.
Умонастроения должны превратиться в мировоззрение.
Мировоззрение должно быть таким, чтобы пробуждать мотивационную сферу и её высшие этажи.
Пробуждённая же всерьёз мотивационная сфера должна быть настолько разогрета, чтобы могли осуществляться правильные, точные, конкретные действия. Причём эти действия должны носить сдержанный, спокойный, холодный и блестяще организованный характер. А для того, чтобы действия могли носить организованный характер, нужна организация не по настроениям, а на совершенно другой основе. И эту основу нам ещё предстоит создать. И к этому мы сейчас приступаем.
Пока что настроения таковы, что они рождают в лучшем случае достаточно слабые импульсы. В организацию входит поразительно много людей. Если бы эти люди разогрели свои настроения хотя бы до определённого мотивационного градуса и до определённой системы действий и могли бы распространять эти настроения из своего сердца и ума в окружающий мир, то всё уже было бы по-другому.
И когда я говорю о том, что это происходит не так в передаче «Суть времени», то я это говорю не потому, что мне что-нибудь нужно. Мне ничего не нужно.
