Газета Завтра Газета - Газета Завтра 518 (43 2003)
И хотя бы частичное очищение можно получить, убежав с "корабля дураков" в спасительный мир русской провинции. Там, на берегах еще не совсем уничтоженных и загрязненных водоемов, на тихих городских улицах, в глуши лесов и среди бескрайних полевых просторов, обретаешь на время "покой и волю", подобно прикасающемуся к земле Антею.
Конечно, и провинция российская сегодня далеко не похожа на тот уже нереальный мир, который посчастливилось мне тридцать лет назад застать в патриархальных Вологде, Суздале, Костроме, Ярославле и других, не до конца перестроенных, а скорее уничтоженных молохом революции очагах нашей государственности. Дискотеки, порновидео, юготорговцы и атрибуты иностранного туризма сделали свое грязное дело. Отцы и деды ушли из жизни, унеся в могилу вековые заветы и традиции, а потомки не в силах устоять перед всепоглощающим шквалом массовой культуры, навязанной смутным временем.
И, несмотря на все эти удручающие обстоятельства, именно в провинции русской вижу я надежду на спасение Отечества. Здесь созданы в наше время беловский "Лад", распутинское "Прощание с Матерой", астафьевская "Царь-рыба". Классическая литература такой чистоты и мощи на пустом месте не рождается и без народных корней не произрастает. Провинциальным музеям, хранящим историко-культурное наследие и объединяющим вокруг себя современных художников, историков, археологов, могут позавидовать столичные собратья, легко поддавшиеся на внешние соблазны и подобострастно принимающие сомнительные дары зарубежного и отечественного "авангарда", лишенного зачастую не только духовности, но и целомудрия.
Именно в российской глубинке зажигают первые свечи истинные ревнители Православия, возрождающие могучие традиции церковной истории и культуры. Напрочь лишенные поверхностного благолепия, театральности, а главное, неискренности уверовавших в Бога ради всесильной моды закоренелых номенклатурщиков и атеистов, провинциальные подвижники делом, а не словами и пышными религиозными шоу, доказывают свою приверженность учению Иисуса Христа.
Тихую силу нравственного очищения почувствовал я и в селе Григорове на торжествах открытия памятника протопопу Аввакуму, и на первом богослужении в десятилетиями заброшенном соборе Иоанна Предтечи в Пскове, и наблюдая, как создает свои иконописные образы насельник Печерской обители архимандрит Зинон, и во многих других уголках необъятной России, обращающей свой лик к истокам былого величия и славы. Да поможет Бог не загаснуть этим первым свечам, возжженным подвижниками русской провинции на пронизывающих ветрах повседневной суеты и безверия".
Последнее десятилетие-лихолетье еще сильнее убедило меня, что спасение России зависит от людей, сохранивших свою пассионарность, данную Богом и подкрепленную прочными связями с истоками русской духовности и чистоты человеческого мышления.
"Когда не стало Родины моей,
воспряла смерть во всем подлунном мире,
рукой костлявой на железной лире
бряцая песнь раздора и цепей.
Когда не стало Родины моей,
Тот, кто явился к нам из Назарета,
осиротел не менее поэта
Последних сроков Родины моей".
Эти провидческие строки одареннейшей русской поэтессы Татьяны Глушковой растворились в дурмане пошлой телевизионной отравы, заменились дешевенькой литературой, выдаваемой ее "корифеями" за конечную истину, утонули в смрадной атмосфере, насаждаемой "играющими, праздно болтающими". Но не прошли они незамеченными для праведников, не дающих упасть родному селу. Именно эти стойкие, скромные и убежденные в своей правоте люди не позволяют России скатиться в пропасть, разделить участь Содома и Гоморры.
Уверен, что подвижников таких на Руси немало, но и тех, с кем мне посчастливилось общаться, достаточно, чтобы сбылись пророческие мысли Преподобного Серафима Саровского о Богоизбранности России, которой предстоят тяжкие испытания на пути к спасению собственному и вселенскому. Александр Солженицын, Валентин Распутин, Николай Рыжков, Василий Белов, Анатолий Лукьянов, архимандрит Зинон, Николай Кормашов, Георгий Жженов, Максим Шостакович, Валентин Курбатов, Виктор Правдюк, Валентин Лазуткин, Владимир Поветкин, Кронид Гоголев, Николай Федышин, Владимир Толстой, а из ушедших — Юрий Селиверстов, Сергей Купреев, архимандрит Алипий, Дмитрий Балашов, Лев Гумилев, Николай Сычев, Леонид Творогов, Василий Пушкарев, Виктор Астафьев, да простит ему Бог людские слабости и очарование сиюминутными соблазнами, Владимир Максимов, Павел Толстой-Милославский — такой мощный отряд мыслителей один способен противостоять мелким растлителям, смеющимся над патриотизмом, плюющим в колодец, из которого им еще захочется испить чистой воды после тяжелой пищи "пира во время чумы".
Я называю своих единомышленников "Русским сопротивлением". Нет, это не та форма протеста, которой боятся нашкодившие шоумены от культуры, рубящие иконы в Манеже "Геростраты", порочащие своего учителя сахаровские последователи, глумящиеся над православием. От страха придумали эти разложившиеся персонажи "русский фашизм, который страшнее немецкого", забыв, что еще Пушкин предупреждал о кровавости и бессмысленности отечественного бунта.
Куда надежнее и прочнее духовное "Русское сопротивление", дающее людям надежду в самые трудные минуты, удерживающее их от отчаяния. Представители "Русского сопротивления" — люди, отмеченные Богом, творящие прекрасное без эпатажа и трепливости, наделенные скромностью от рождения. К наиболее одаренным и последовательным, тихим, на первый взгляд, борцам "Русского сопротивления" отношу я первоклассного фотографа, тонкого мыслителя, лирика и одновременно бунтаря — светописца России Павла Кривцова.
ХАРАКТЕР РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА МНОГООБРАЗЕН, глубок, динамичен и необычайно отзывчив на происходящее вокруг. Отзывчивость эта может быть взрывной, как у меня, например, а может проявляться незаметно, и на первый взгляд тихость и скромность людей с таким характером граничит с инертностью и безразличием. Но только на первый взгляд, а на самом деле за внешним спокойствием скрывается огромный духовный потенциал, творческое горение, обдуманность каждого поступка и величайшая заповедь "не навреди", Павел Кривцов относится именно к этой категории русских людей — великих тружеников, убежденных в необходимости своего присутствия на земле, беззаветно служащих идее, которая отпущена им от Бога, и никогда не сворачивающих с основной дороги жизни.
Павла Павловича Кривцова я знаю не один десяток лет. Он не входит в мое ближнее окружение, мы с ним не делим застолий, а если беседуем на близкие нам обоим темы, то беседы эти носят характер конструктивный и немногословный. Мне всегда нравилась обстоятельность этого человека, его сосредоточенность на событиях, в которых он принимал участие и как действующее лицо, и как сторонний наблюдатель.
С большинством фотографий, снятых Кривцовым, я тем или иным образом был знаком до того момента, когда мы договорились, что напишу я текст к его альбому. Но, положа руку на сердце, чувствуя высокий профессионализм мастера, скрупулезность в работе, переходящую иногда на взгляд непосвященного человека в определенное занудство, и ни на кого не похожую манеру светописи, возведенную им в абсолют, знакомство мое с творчеством Павла Кривцова было поверхностным, ограниченным разглядыванием его снимков в периодической печати, чей уровень всегда оставляет желать лучшего, да немногих оригинальных отпечатков, показанных мне скуповатым, требовательно относящимся к своим работам мастером.
Доводилось и мне попадать в кривцовский объектив, когда снимал он открытие реставрационных выставок, встречи в редакции "Советской России" — лучшей отечественной газеты в семидесятые-восьмидесятые годы. Получая иногда от автора в дар отпечатки, я ни разу не усомнился в высоком качестве фотоматериалов, вышедших из лаборатории Кривцова.
Минувшей осенью, после многих лет болезни и вынужденного одиночества, оценив, как высший Господень дар, возможность двигаться, словно заново рожденный и бесконечно счастливый, отправился я в длительное путешествие по России, по которой не просто соскучился, а в прямом смысле этого слова истосковался.
В свой маршрут включил я и посещение заповедных мест Тульской губернии — музеи в Поленове и Ясной Поляне. Пока я болел, ушел из жизни Федор Дмитриевич Поленов, с которым меня связывали годы совместной работы во Всероссийском обществе охраны памятников. Помолившись на его могиле, положив цветы к захоронению одного из моих учителей — выдающегося русского балетмейстера и художника Касьяна Ярославовича Голейзовского, отправился я в гости к графу Владимиру Толстому, пригласившему меня в имение по случаю очередного дня рождения своего великого предка.
