Валерий Сдобняков - В предчувствии апокалипсиса
B. C. Я знаю, что у тебя очень добрые отношения с замечательным поэтом Глебом Горбовским. Он даже писал вступление к одной из твоих книжек. Расскажи о своих встречах с ним и о тех новых публикациях этого поэта, которые мы можем ожидать на страницах «Всерусского собора».
В. Ш. Мы с Глебом Горбовским дружим. Иногда часов по пять читаем друг другу стихи. Он зимой вообще из дома не выходит и страдает от одиночества. Летом он живёт на даче в Комарово. Стихи он пишет «каждый трезвый день» – это он так о себе сам говорит. Печатается много. Кто следит за периодикой, тот знает. Он недавно дал мне пачку своих стихов, чтобы я на свой вкус отобрал и разослал в журналы. Я разослал. Скоро увидим их напечатанными.
B. C. Отдельный разговор – бардовская песня. Ты входишь в руководство известных фестивалей. Расскажи о них. Сейчас многие оценивают бардовское движение как некий анахронизм. Можно ли с этим согласиться?
В. Ш. Бардовское движение – это такой же анахронизм, как и стихосложение. У нас души словесные. Русский язык – язык поэтический. У нас по Волге-речке обязательно плывут не что иное, как дощечки. И с этим ничего сделать нельзя. Бардовская песня – это устное народное творчество, то бишь фольклор. При этом никто никого не заставляет. Не хочешь – не мешай другим. Меня тошнит от нытья наших «поэтов», как-то: кому это всё надо, никому это не нужно… Тебе не нужно – не пиши, иди и занимайся более достойным и прибыльным делом. Мне часто приходится выступать со стихами и песнями перед людьми в разных регионах России. Люди приходят и слушают, и готовы за это отщипывать от своего скудного бюджета какую-то копейку. Не хлебом единым жив человек – это актуально. Главное – не обмануть их ожиданий. Ты выходишь к людям и говоришь: «Люди, я вам хочу сказать…» Если тебе нечего сказать, то молчи в тряпочку.
Сейчас многие идут по простому пути: с миру по строчке, с миру по нотке – автору песенка. Этакая среднестатистическая жвачка. В стихосложении – то же самое. Поэтому везде, где мне приходится работать, я насаждаю поэтические мастерские и стараюсь объяснять, что до них это уже написано и написано значительно лучше. Сижу и делаю себе врагов. Но меня утешает то, что я считаю себя цепным псом, в последнем окопе, на последнем рубеже обороны русской словесности. Кто-то же должен быть «кровавой собакой». Так пусть ей буду я.
B. C. Недавно ты побывал в Иркутске на литературном празднике. Поделись впечатлениями. Как сибиряки ощущают себя в русском общелитературном пространстве?
В. Ш. Русского общелитературного пространства не существует. Нет объединяющей силы. Существуют острова, островки и болотные кочки. Сибиряки обижаются на столичных, что те, приезжая к ним, разговаривают с ними «через губу», а то и вообще считают это ниже своего достоинства. И постепенно наступает тьма – это когда совсем нет света. В итоге центральный книжный магазин Иркутска называется «Лас Книгас», а вокруг всё Эльдорады, Манхеттены и прочая англосаксонская латынь. Я называю это бытовым провинциальным сатанизмом. Учебным процессом в ВУЗах в основном руководят представители маленького гордого народа, откуда вытекают и литературные приоритеты. Но самое страшное, что сейчас происходит в нашей литературе – это подмена понятий. Ничтожество выдаётся за идеал, а настоящее замалчивается и, более того, втаптывается в грязь. Есть такой истинно русский промысел – еврейская экспертиза.
Никто кроме нас в этом не виноват. Там промолчали, тут отступного взяли, здесь бездарность поощрили. Глядь, а капитан Лебядкин – уже гений, да плюс к тому и руководит писательской организацией и пользуется поддержкой руководства. После такого «литературная трава» ещё лет 20 расти не будет. А имя им – легион. И всё-таки – стоять надо. Будем стоять.
Санкт-Петербург. 2010 г.Сегодня бьют иные пушки!
В жаркое и пожарное, удушливо-дымное лето 2010 года мы встретились в Москве с Анатолием Анатольевичем Парпарой – поэтом и историком, лауреатом Государственной премии РСФСР имени A. M. Горького, профессором, главным редактором «Исторической газеты». На следующий день он уезжал на Кавказ. Мы уединились с Анатолием Анатольевичем в пустынный подвальчик небольшого, но очень уютного кафе. В зальчике мы были одни. Обедали, и разговор наш незаметно перешёл на важные и принципиальные темы – художник и его ответственность перед своим народом, поэзия и осмысление исторического пути России. Вот тогда я и включил свой диктофон.
Валерий Сдобняков. Для меня всегда было некой загадкой то, как люди окунаются своим сознанием в глубину далёких веков, в историческое прошлое. Почему их тянет разобраться в том, что происходило задолго до нас? Почему, наконец, некоторые поэты становятся историками? Я могу привести тому целый ряд замечательных примеров от Державина до… Парпары! Почему они пишут не только стихи и статьи по истории России, но проводят глубокие исследования, издают основательные исторические труды, популяризируют историю через созданную для этого «Историческую газету»? В итоге история для поэтов становится смыслом жизни. В чём здесь скрытая взаимосвязь?
Анатолий Парпара. Во-первых, мы сами носители истории на генетическом уровне. Другое дело, что заложенное в нас любопытство, которое интересуется, тяготеет к изучению своих корней, в каждом отдельно взятом человеке может реализоваться, а может и нет. Она может забиться последующей человеческой жизнью. Или, напротив, человек начинает её культивировать, взращивать в себе. Ну, к примеру, я с детства полюбил историю. Для меня в школе получить четвёрку по истории было равнозначно наказанию. До сих пор не могу понять, почему это со мной происходило, но история мне всегда была близка. Однако история на таком школьном уровне близка многим. Вот вы спросили, почему я создал и стал редактировать «Историческую газету»? Действительно, по профессии я журналист, служил военным моряком, работал на заводе им. Хруничева, который известен сейчас как космический центр, и вдруг посвятил себя истории, создал необычное издание, которое выходило тринадцать лет.
B. C. Ведь и прецедента нет такой газете. Я здесь могу привести слова уважаемого в исторической науке человека, профессора Ивана Васильевича Лёвочкина, заведующего отделом раритетов Российской государственной библиотеки: «Что греха таить, ведь мы хорошо знаем: «Историческая газета» – это Анатолий Анатольевич Парпара. Он не только блистательный поэт и драматург, но и серьёзный историк. Именно он взялся за создание нового органа печати. Ни Институт истории Академии наук (есть такой на улице Вавилова в Москве), ни кафедра истории МГУ или других вузов, ни министерство образования не додумались и не посмели организовать «Историческую газету», которая необходима не только профессиональным историкам, но и всем тем, кто так или иначе причастен к отечественной истории, кто любит её незабвенно. «Историческая газета» – это очень серьёзное явление. Мы, современники, пока не можем в полной мере оценить сам факт выхода такого издания. Впервые в общественной жизни страны, впервые в исторической науке, впервые в России, впервые в истории европейской журналистики стал выходить в свет такой орган печати».
А. П. Да, газеты не было, но журнал, выпускаемый поэтом Николаем Михайловичем Карамзиным, был. Сегодня есть в Москве красиво издающийся журнал, наследователь карамзинского издания, но он по своему содержанию более краеведческий, чем общественный.
B. C. Согласен – сугубо историческим его назвать сложно. Полное название этого издания звучит так: Литературно-художественный, историко-краеведческий «Московский журнал. История государства российского». Из одной этой мешанины в названии, как мне кажется, видно, что издатели не смогли чётко определить творческие приоритеты своего ежемесячника. Хотя печатается он богато, на хорошей бумаге. И краеведческих сборников выходит в России достаточно. В том числе и у нас в Нижнем Новгороде. А как вообще пришла идея создания такой газеты?
А. П. В 1991 году, после двух лет, проведённых в больнице, я практически заново начинал жить в стране, в которой всё по злой воле резко изменилось. Содержать семью за счёт писательского труда стало невозможно. Работать в либеральных газетах, по причине неприятия их позиции, я не мог. А поэзия, как тогда я писал в интервью «Кавказской здравнице», подобна форели и первой погибает при изменении экологии. Литературные газеты и журналы прекратили выплачивать гонорары.
Положение было катастрофическое. И вот тут один приятель попросил меня написать статью о Джуне, дочери ассирийского народа, для нового журнала «Жизнь национальностей». А я Джуну до этого уже хорошо знал и не раз бывал у неё в гостях. У меня и до сих пор с ней хорошие отношения. Я принял заказ, позвонил Джуне, мы встретились, проговорили до четырёх часов утра, и через неделю я принёс ей готовый материал. Прочитала внимательно, но не сделала ни одного обычного для неё замечания. А когда я уходил от неё, то что-то сунула мне в карман. Это оказались деньги. Джуна, конечно, поняла моё состояние, моё безвыходное материальное положение и решила помочь. Через месяц уже она позвонила и предложила сотрудничать с ней. Я согласился. Года полтора я помогал ей как литературный секретарь. Увидев её не легендарную, а в чёрной, выматывающей душу работе, я с ещё большим уважением стал относиться к Джуне. Она оказалась честным, добрым и бескорыстным человеком, который очень многим людям помог. Несмотря на её всемирную известность, она была проста в обращении, но не терпела лжи и обмана. Когда людская несправедливость или грязь наветов переполняла её, тогда она взрывалась, и горе тем, кто был рядом. Но на следующий день она извинялась перед теми, кого ненароком задела. Личная судьба её во многом трагична: отдавая мощную энергию людям, она была сама беззащитна перед пошлостью и дрязгами быта.
