Александр Архангельский - Эффект бабочки
В принципе, это должно было стать предметом спора для театроведов и продвинутых зрителей: удачна постановка или нет, нашел ли Тимофей Кулябин верное решение, или грубо промахнулся. Но об эстетике никто не соприт; культура снова в центре политических процессов. На ней, на ее материале, на ее площадке отрабатывается модель нашего дальнейшего существования. Что можно, что нельзя, что хорошо, что плохо – и на какой планете мы живем. Так было и с основами государственной культурной политики, когда Минкульт аккуратно забежал вперед и пиаровски вбросил собственный проект, которого ему никто не поручал; в этом проекте поражала дикая смесь православия, самодержавия, народности, чекизма и автаркии. Так было с законом о защите чувств верующих. Так было с «рашкой-говняшкой», знаменитой формулой Мединского о критериях поддержки русского кино. Так было с отказом финансировать фестиваль Артдокфест, поскольку современная документалистика не соответствует высоким представлениям министра. Так было со скандалом вокруг «Левиафана», финальной сценой из которого обернулась новосибирская реальность. Так было с миллионным стоянием в двухсотпятидесятитысячном Грозном – не против террора, а против карикатуристов.
Поднимаясь над конкретными сюжетами, мы четко различаем контур обсуждаемой проблемы. Что впереди: торжествующая архаика и неуклонное сползание в мифологическое небытие? Туда, где бродят тени Рюрика и государей, злобные и нанятые Западом декабристы покушаются на самое святое, а православие не существует без опоры на народность? Или все-таки период заморозки завершится и будет медленное и мучительное, но движение вперед? Вот, собственно, в чем дело. Все остальное – мелкие детали. Получился фильм у Звягинцева или не очень. Правильно переписал либретто Кулябин, или нет. Допустим ли ефрейторский юмор «Эбдо» или нет.
И дело тут не в конкретном митрополите, казаках в лампасах или государственном министре; они всего лишь вольные или невольные участники гораздо более важного, гораздо более страшного процесса. Процесса выбора судьбы. И тут главный вопрос не о том, кто выступает в роли настоящего левиафана: минкульт, метрополия или Валуев. А в том, что формируется запрос на разрушение главного принципа современного общества; принципа автономии.
Если мы хотим гражданского разнообразия, не допускаем мысли о запрете на чужое, но при этом не готовы воевать ежеминутно, то мы стремимся соблюдать границы. Вот это ваше, а это наше. Вы здесь, а мы тут. Вам запрещено изображать людей, а нам позволено. Мы постимся, а вы хотите отбивную. Мы свободные художники, а вы монахи. Мы добровольно подчиняемся установлениям собора, а вам подавай манифест. Мы ставим резкий спектакль, а вы не приходите. Но все мы вместе живем в одной стране и солидарно движемся в том хаотическом пространстве, которое и называется – СЕГОДНЯ.
Принцип автономии удобен всем, кроме таких, как я – сидящих на двух стульях и считающих оба пространства своим, и пространство веры, и пространство искусства. Но это уж наша проблема, как выходит из тупика и как разрываться на части. А по существу, если принцип автономии, когда каждый отвечает за свое и никогда не отвечает за чужое, будет уничтожен, мы потеряем не только искусство. За искусством в очереди университет, чья автономия – условие его существования. За ним – все неформальные объединения. Но знаете, что будет дальше, после этого? Мы рано или поздно потеряем Церковь. Потому что нынешние руководители ей благоволят, но когда-нибудь придут совсем другие. Похожие на тех, что были полстолетия лет назад. И снова начнется вмешательство в церковные дела – не мягкое, как ныне, не давлением, а кровью. Так что на самом деле Церковь нуждается в идее автономии не меньше, а больше, чем театр, музей, университет. Это ее охранная грамота на все времена. И тот, кто сегодня хочет разгромить чужую автономию, заранее сжигает свою.
Началось все это не сейчас. Давным-давно, в доисторические времена, открылась выставка «Осторожно, религия!». На которой были разные работы, некоторые замечательные, некоторые дурные, в том числе и крайне неприятные для верующего. Но чтоб узнать о неприятном, верующий должен был прийти на выставку и посмотреть картинки; если не пришел – не оскорбился, предоставил дело Страшному Суду. Однако выставку немножко погромили, забыв о том, что есть отдельное музейное пространство, автономное от исповедания культа. Это все равно как строгий моралист отправится громить общественную баню, поскольку голым ходить неприлично. Вообще-то говоря, он прав. Совершенно неприлично. Но только за пределом бани. С монастырским уставом в парнУю не лезь.
То, что в Церкви – это дело Церкви. То, что в театре и музее – дело театра и музея. Смейтесь над клерикалами на сцене; обличайте вольномыслие на солее. Выражайте несогласие публично – для этого есть критика и публицистика. Но не входите в чужой монастырь. Не требуйте, чтоб ваш устав соблюдали в этой несвятой обители…
Встает вопрос: что делать? Не уверен, что пройдет бойкот Минкульта,; слишком разрозненно, слишком маргинализировано культурное сообщество, договориться совместных действиях вряд ли удастся. Хотя счастлив буду ошибиться; судя по реакции театрального сообщества, какая-то координация возможна. Но писательница Мария Голованивская как бы между делом пробросила в своем фейсбуке: «Разумно было бы всем уволенным или травимым тангейзерам объединиться в группу. Называться она могла бы „Отверженные“. Легко запомнить. И что-то делать вместе, написать манифест, что ли, сделать совместные проекты, акции и т. д. Красота ведь получится (или нет). Все делается для того, чтобы было создана и институализирована группа. Унавожена почва, выкопаны грядки.»
Так в русском искусстве бывало. Академические живописцы не дают работать? Ответом становится пул передвижников. Что-то в музыкальном мире нет так? Вот вам «Могучая кучка». Не принимают авангард в Москве? Имеется Витебск. Нет государственного запроса на экспертное сообщество? Значит, нужно создавать альтернативное, проявлять низовую солидарность. И так далее.
Справимся ли – вопрос. Но шанс, как мне кажется, есть.
4. Развилка31
Сюжет развивался стремительно. Перед майскими праздниками завершилась проверка двух некоммерческих фондов – «Династии» Дмитрия Зимина и «Либеральной миссии» Евгения Ясина. Оба были сочтены иностранными агентами. Вчера, 25 мая, во второй половине дня на сайте минюста появилась официальная запись об их включении в реестр. При том, что «Династия» занимается наукой и финансируется исключительно из средств гражданина России Зимина, которые находятся – в рамках закона – на его зарубежных счетах. А «Либеральная миссия» сосредоточена на экономических, политологических и просветительских проектах и получает деньги только от российских бизнесменов, в частности, того же Зимина.
Казалось бы, сюжет печальный, но вполне типовой: по этой схеме был объявлен агентом «Мемориал», другие славные организации, погруженные в историю и историческую память и не участвующие в борьбе за нынешнюю власть. Закон об иностранных агентах для того и принимался, чтобы подвесить любое независимое от государства, не встроенное в его систему общественное дело; он шествует путем своим железным и уничтожает без разбору все, что выпадает из магического круга. Грустно, противно, опасно, но без принципиальной новизны. Когда-то Зимин на заседании РСПП пошутил – говоря о своем уходе в благотворительность: «Все там будете». Теперь все будут там, куда запишут. Или не будут вообще.
Но на самом деле все, происходящее с «Династией» (и тем самым с «Либеральной миссией»), резко отличается от происходившего до мая 2015 года. Не только потому, что фонд крупнейший – в среднем 10 млн долларов в год на поддержку молодых и не молодых ученых, научных проектов, изданий, переводов и т. д. Не только потому, что по целому ряду направлений он был дублером государства, закрывая бреши – и мотивируя ученых на работу во благо российской науки, в мировом контексте и масштабе. Но и потому, что Зимин, при всей его гражданской активности, сдувал с фонда пылинки, чтобы, не дай Бог, тот не пересекался ни с какой политикой. Не страха ради иудейска, а потому что наука, рациональное знание, эксперимент, свободная мысль не допускают примесей извне. Ни слева, ни справа, ни сверху, ни сбоку. Крупный ученый может быть и часто бывает «политическим животным», но сам процесс познания вне партий, идеологий и позиций.
И поэтому на фонд – даже в рамках этого опасного закона – невозможно распространить правило об иностранных агентах. А если возможно, то это значит, что закона уже нет. Да, кошмарного, да, полицейского, да, закомплексованного. Но хотя бы писаного. То, что «Мемориал» политическая организация, могло присниться только в страшном сне, но можно было сделать вид, сказать – а мы считаем. Здесь и этого сказать нельзя. Нечему казаться. Нечего считать. Бьют не по фонду, к которому придраться невозможно; бьют по Зимину, который чем-то не понравился кому-то; бьют безо всякого формального закона; бьют для того, чтобы другие боялись. Поздним вечером 25 мая его фейсбучный блог был взломан и в нем появилась фейковая запись – мол, раз вы так, то я открыто заявляю, что финансировал врагов кровавого режима, список прилагается, причем не сам, а вместе с «американскими друзьями». Причем некоторые детали фейкового текста указывают на то, что работали не любители, а профессионалы. А значит, Зимину прислали метку. Лично. Без посредников. Мы тут.
