Николай Лесков - С людьми древлего благочестия
„О державный и грозный кесарю, послушай нас раб своих: закон убо наш не судит убити человека. Но аще кто сам ся творит царем, той смертию да умрет. Мы убы обретохом человека сего разоряюща закон наш и царем себе именующа, того ради емше Его и приведохом к Понтийскому Пилату, он же испытав Его обрете повинна и предаде на распятие. Тогда кесарь рече к Пилату: не аз ли тя послах во Иерусалим и повелех ти право судити, ты же возложил еси руки своя на спасителя Христа, и неповинно пролия кровь Его, и за сие сам да приимеши смерть, со всеми советники твоими, от них же мзду приял еси“».
«Пилат же нача молити кесаря, глаголя: господине державный кесарю, повели мне дати велие мучение, да отпустятся греси мои, понеже зле аз окаянныи сотворих праведному тому Исусу. Кесарь же повеле тако сотворити, и мучиша Его различными муками. Пилат же моляшеся ко Господу глаголя: помилуй мя Христе царю, сыне Бога[15] живаго, и творче всесилие. Согреших аз пред тобою, предав Тя на распятие неповинна суща. И се глас бысть с небесе к нему глаголя: радуйся Пилате, яко мене ради страсть сию приемлеши, вниди убо во обитель Отца моего, се бо отверзошася тебе врата райския, и ангельское воинство стретает тя, держаще венец. И по многих муках мечник отсече главу Пилатову. Ангел же Господень сшед с небесе, и взят главу его, и паки взыде с нею на небо. Сие же чюдо видев кесарь, вельми удивися и погребе тело его с великою честию.[16] Анну же и Каиафина тестя повеле в кожу воловую обшити и повесити противу солнца, да тако умрет. И сотвориша тако по глаголу его, и вся внутренняя его изыде из него, и тако умре. Видевша же сие архиерей Каиафа и книжники, и реша в себе друг ко другу: бежим от лица кесарева, да не погубит и нас, и бежаша до некоего места и скрышася в разселинах земных. Свитающу же дню и се множество вой идуще к кесарю, и творяще на пути ловление зверей, и обретоша тех мужей, и познаша их яко от июдейския страны, и избиша их, и пришедше возвестиша кесарю. Кесарь же сие слышав и угодно бысть ему. Каиафа же скрыся в некоей пещере хотя избыти смерти. По смотрению же Божию Тиверий кесарь изыде на лов зверей, и видев еленя вельми красна, и бежа за ним хотя убити ú, и стрелив стрелою по елени, и абие она стрела вниде в пещеру ону, и устрели Каиафу в сердце, и тако скончася Каиафа. Искаху стрелы кесаревы везде и не обретоша ю. И шедше в пещеру, обретоша стрелу ону в сердцы Каиафине и Каиафу мертва лежаща, и возвестиша сие кесарю. Он же слышав и вельми удивися, и прослави бога творящаго дивная чюдеса. Посем прогневася кесарь на вся безбожныя Июдея и повеле написати писание Лукиану, обладающему восточными странами, сице глаголя: великий кесарь, всея вселенныя обладатель, князю Лукиану, первовластнику восточныя земли, радоватися. В настоящее сие время бывшее дерзновение от живущих во Иерусалиме и в прочих градах Июдейских и беззаконное оных действо, иже сотвориша, познах, яко Бога[17] некоего, глаголемаго Исуса, с Пилатом распяша. Сия согрешения их великая виде, солнце и померче, и земля разседеся, и весь мир погиб бы, аще не бы Он своим повелением укрепил. Тем же ты повелением моим множество воин собери, и шед с силою расплени и поработи весь еврейский род, и постави их на порабощение во всех языках, и умали и смири всю землю Июдейскую порабощением, да не явится на земли их от рода своего ни царства, ни княжения».[18] (Гл. 31-я, листы 170—176-й.)
Заключаю этими выписками мое первое письмо о житье с людьми древлего благочестия. Во втором письме я перейду к усердно распространяемым в новой павловской секте сочинениям и сборникам эмигрировавшего из отечества инока Павла. Расскажу, что знаю, о его замечательной личности и пройду его проповедь об отношении человека к женщине, к семье, к власти и вообще ко многим вопросам, занимающим сызранского доморощенного философа, устроивающего нынче в Прусской Померании русские скиты, типографии и школы. Далее же, пойдем далее, и что далее пойдем в этот древлий лес, то, как водится, увидим там больше дров. А может быть, встретим и поделочный материал. Будем писать обо всем, что привелось видеть, «ни что же сумняся, а токмо правды шукаючи», как говорит в своей редкой книге Захарий Копыстенский.
(Второе письмо к редак<тору> «Б<иблиотеки> д<ля> ч<тения>»)[19]
ИНОК ПАВЕЛ И ЕГО КНИГИ
«От наблюдения малой вещи сопровождаются самомнители к разрушению уставов естества и разорению человеческих прав и погубляют чрез то слабые и необразованные души».
«Сборник о браках»Из книг, изданных до сих пор в Пруссии иноком Павлом, достойны особенного замечания «Царский путь» и «Сборник сочинений о браках». Обе эти книги суть компиляции, составленные по источникам, давно известным каждому знакомому с древнею церковнославянскою литературою. Хронологической даты и имени компиляторов ни на той, ни на другой книге не обозначено, но достоверно известно, что книга «Царский путь» составлена в Пруссии самим Павлом, написавшим в ней и много собственных рассуждений и замечаний; а «Сборник о браках» — в Москве, поморцем Андреяном Сергеевичем*** еще в 1809 году. «Царский путь» издан первым тиснением в конце 1860 или в начале 1861 года, а «Сборник о браках» (направленный Андреяном Сергеевичем против бракоборов) оставался без издания с 1809 года по 1862 год и был известен Москве только по весьма редким спискам. Один из таких списков, несомненно, сделался собственностью Павла назад тому 17–20 лет, когда Павел еще, будучи простым «рабом» и федосеевцем, жил в Москве на Преображенском кладбище.
«Сборник» Андреяна Сергеевича, надо полагать, имел огромное влияние на развитие инока Павла. В нынешнем направлении прусского отшельника можно шаг за шагом, не теряя непрерывной нити, следить влияние поморского взгляда Андреяна Сергеевича. Несмотря на то что «Сборник» Андреяна Сергеевича издан Павлом год спустя после «Царского пути», ясно, что «Царский путь» составлялся Павлом в то время, когда «Сборник» был им уже пересмотрен, исправлен и лежал совсем готовым к печати. Смотря на обе эти книги строго критическим взглядом и делая из них известные сопоставления и посылки, нельзя не видать, что весь «Царский путь» есть работа, предпринятая Павлом единственно для того, чтобы чтением этой книги расположить умы читателей к принятию убеждений, проповедуемых сборником, который Павел уже имел в виду выпустить через год после «Царского пути».
Несмотря на то что в «Царском пути» нет ничего об отношениях мужчины к женщине и ни одной главы не посвящено вопросу о браках, мне будет очень легко показать, как необходимо чтение «Царского пути» для успеха «Сборника о браках». Прошу только читателей, не знакомых с расколом, припомнить, что федосеевцы живут без браков, в простой любовной связи, потому что «рука освященная рассыпалась и антихрист уже царствует в мире нечувственне» (то есть невидимо, невещественно). А как и любовные связи у них происходят под сурдинкой (любовница называется «посестрием»), связь с нею скрывается, и не только дети, являющиеся последствием этой связи, часто бросаются на произвол судьбы, но и само «посестрие», насытив алчную чувственность своего побратима, весьма нередко безнаказанно оставляется им под самым ничтожным предлогом. Вместо ее поступает новое «посестрие», более молодое, более аппетитное, а бывшая подруга или одна, или еще с «блудно прижитым младенцем» идет в бесприютность. Федосеевцу нужно много твердости воли и свободы духа, чтобы взять к себе в дом свою подругу и детей, которых они вместе прижили, да и то дети иногда до совершеннолетия называют мать «тетенькой». Естественно, что федосеевские женщины, находящиеся целую жизнь в таком эмансипированном положении, в котором уж нет оснований жаловаться на стеснение, чинимое обязательными отношениями, целый век дрожмя дрожат за свой завтрашний день. Они не смеют назвать детьми своих детей, не смеют даже указать виновника рождения этих детей, чтобы его не отлучили от молитвы, и страшно завидуют положению женщин, живущих в браке. Будет ли это православный брак, скрепляемый церковью, или сводный брак, признаваемый обществом единоверцев, — для них все ровно, лишь бы жить в браке, то есть в постоянном, крепком сожительстве с своими детьми и их отцом. Мужчины смолода охотно меняют женщин, а иногда, сжившись с доброй хорошей подругой, тоже начинают сильно симпатизировать возможности открыто жить с нею. Но федосеевщина допускает только «блуд», а не брак, какого бы то ни было вида, опять потому, что «брака честного не может быть без священства, а священство исчезло, и никогда не возобновится, ибо антихрист уже невидимо царствует».
Павлу издавна был ненавистен федосеевский разврат. Родясь в раскольничьей семье, он с раннего детства почувствовал неестественное положение всех членов федосеевской семьи. Рассказывают, что Павел был ребенком очень нервным, нежным и впечатлительным. Детские и материнские слезы, которых он так много видел, глубоко западали в его молодое сердце и оставляли в нем огненные следы. Молодым мальчиком Павел уже не мог выносить всей тягости давившего его безобразия. Он стал стремиться разрешить себе мучительные вопросы: почему это все так? Так ли это непременно должно быть и не может ли быть иначе? Общественное положение любознательного мальчика было довольно выгодное. Он рос в достатке и рано был обучен грамоте и всему составляющему общий курс раскольничьего образования. Жил он тогда в Сызрани с матерью и братьями, из которых один ныне весьма известный купец в этом городе. Обучась чему было можно дома, Павел еще молодым юношею ушел в лесистую сторону северо-восточного края и жил там где-то в уединенной хатке с каким-то пустынником, постоянно занимаясь чтением древних книг. Потом, когда ему было лет около семнадцати, он на короткое время появился домой, но не ужился в Сызрани и после самого короткого там пребывания ушел в Москву и поселился на федосеевском Преображенском кладбище. Здесь так же, как в лесной пустыне, Павел опять взялся за чтение древних книг, выбор которых тут уже был гораздо многоразличнее. Проведя на Преображенском кладбище более десяти лет, Павел сделался большим начетчиком и мало-помалу стал позволять себе выражать некоторые сомнения насчет чистоты федосеевского учения о браке. Сомнения Павла разделяли с ним несколько человек из московских федосеевцев, но, боясь общественного гонения, никто из них открыто в этом не признавался. Павел видел, что здесь общественный гнет слишком тяжело лежит на умах. Он решил, что в Москве ему делать нечего, и пошел «обходить страны».
