Александр Хаминский - Пейсбук
Время… Единственное мерило, нивелирующее наши различия, взгляды и привычки. Я никогда не жил в стране, где семейный капитал и семейные традиции передаются из поколения в поколение. Все, что у нас есть, создавалось здесь и сейчас, ну, может быть, в течение последних двадцати лет. Для вечности – миг. Но для жизни – возможно, то самое поколение, которое, как минимум, должно смениться, чтобы прежняя эпоха считалась уже историей.
Помните в детстве: камень, ножницы, бумага? Нехитрая, в принципе, игра-считалка учила нас сноровке, смекалке и, самое главное, правильному позиционированию себя как личности сначала в компании соседских мальчишек, затем в школе-институте, да и вообще в жизни как таковой.
Дилеммы нам всегда было мало. Нам трилемму подавай. Чтобы монетку подбросить на удачу уже было нельзя: орел ли, решка, но на ребро не становится.
Всем известный Цезарь два тысячелетия назад произнес veni vidi vici и оказался, по-моему, первым, последним и единственным, у кого все получалось одновременно и одинаково хорошо. Ко всем прочим в полной мере применима поговорка про охотника и двух зайцев. Кстати, тоже трилемма. Но почему, пока существует мир, нас так тянет объять необъятное, заработать все деньги или, к примеру, жениться на королеве? Я знаю парочку испанцев, которые в прошлом веке смогли смешать реальную жизнь и ирреальное искусство, но они скорее исключение, чем правило.
А может, это все оттого, что из двух точек фигура не складывается? Но существуют ли какие-то объективные взаимосвязи кроме сложившихся в нашем воспаленном мозге?
Тем не менее, очень многое в мире тяготеет к тройственности.
Два капитана, Саня Григорьев и Миша Ромашов, вместе с Катей Татариновой образовали треугольник. Ленин. Крупская и Арманд. Менелай, Елена и Парис. Антанта. Президент, Правительство и Федеральное собрание, кстати, тоже триптих, а не тандем.
Карты, деньги, два ствола. Охотники на привале. Три мушкетера. Три товарища…
Или нам равновесие 50/50 уже кажется слишком обыденным и неинтересным? Или очень нестабильным?
Гемма, Гемма, Вита. Кровь, Камень, Жизнь. Можно построить любой ребус, загадку, лабиринт. Три вещи, а вариантов миллион. Но почему тогда все сводится к банальному «дай-дай-дай»? Конечно, формула «кошелек или жизнь» обрастает все новыми подробностями, но суть от этого не меняется.
Интересно, как устроена система ценностей и как она видоизменяется со временем, которое сегодня течет настолько быстро, что не изобрети Эйнштейн в середине прошлого века свою теорию относительности, нынче это могло бы оказаться по плечу любому аспиранту?
Вспоминаю себя двадцатилетнего. Если камнями считать бриллианты, то я их не видел и ничего о них не знал. Ювелирные магазины казались мне к уда дальше и недоступнее, чем Марс. И хотя все в мире относительно, меня беспокоили совсем другие вещи. Имея на руках старую, полностью парализованную бабушку, вся семья думала о двух взаимоисключающих вещах: как продлить ей жизнь (вернее, отдалить наступление горя, которое непременно наступит, когда ее не станет), и попытаться облегчить ее страдания, связанные с невозможностью не то что пошевелиться, а произнести хотя бы одно слово. Но нам удалось еще и третье: победив обстоятельства, мы каким-то неимоверным образом научились отпускать друг друга отдохнуть, причем далеко за пределы Москвы. Я улетел последним, но мне пришлось вернуться на неделю раньше, уже на похороны. Тогда я сделал для себя первый очень важный вывод: если ощущение себя зарождается с первым глотком материнского молока, то понять что, как и зачем должно быть в этой жизни я смог к тем самым двадцати годам.
Мне двадцать пять. Под колеса бросается полубезумная женщина. Не успел открыть рот, чтобы сказать все, что о ней думаю, как она уже оказалась в моей машине. Разбился муж, лежит в реанимации в двадцатой, нужно ее отвезти домой в Бибирево за какими-то то ли вещами, то ли документами, а потом опять в больницу. Отказаться было нереально, да я и не задумывался об этом. Уже на подъезде к больнице выяснилось, что у мужа существенная потеря крови, а нужной, первой отрицательной, как всегда просто нет. Зато у меня ее было сколько хочешь, минимум литров пять! Уже потом, в процедурной, врач, отводя глаза, спросил: а может, грамм 600–700? Стандартных 400 может не хватить. Так, значит так. Видимо наверху уже решили, чтобы покалеченного татарского парня спасет моя еврейская кровь.
А когда у отца признали онкологию, я ничего не смог сделать. Хотя цеплялся за его жизнь ногтями, зубами, всеми своими мыслями. Не удержал. Отец подарил мне умение мыслить и право поступать по своему разумению. И научил отвечать за свои поступки. Только не оставил свою жизнь. Конечно, все десять лет, как его не стало, он живет со мной, я с ним советуюсь, спорю, не всегда соглашаюсь. Пользуясь его рекомендациями, достигаю в жизни чего-то большего, а чего-то, наоборот, меньшего. Вырастил сына, посадил лес и построил дом. Заработал деньги, уважение и авторитет. Но не научился возвращать жизнь.
Между мной юным и мной взрослым уместилось целое поколение. И стало как-то очень тревожно от случайной догадки: а вдруг это то самое поколение, которое разделило нашу жизнь на «до» и «после»? Все еще помнят, что Пушкин был поэт, но почти никто не читал «Евгения Онегина». Да и Толстого уже не всегда ассоциируют как автора той самой «Анны Карениной», по которой в Голливуде сняли блестящий фильм. И невдомек, что будь Толстой не столь категоричен в своих суждениях, первая в мире Нобелевская премия по литературе досталась бы именно Льву Николаевичу.
Мельчаем. Главный вопрос вместо «быть или не быть?» теперь «сколько?». Пытаемся всему найти эквивалент, гребем под одну гребенку: конфета, игрушка, джинсы, машина, квартира, родина, совесть, любовь, жизнь. Этот список можно уверенно разделить на две части: на то, что можно купить, и то, что не продается, сколько не предлагай. Ни первый, ни сто первый миллион здесь ничего не решают. У Стива Джобса не получилось.
Я не призываю отменить деньги. Нет. Но, только достигнув зрелости, начал осознавать: деньги имеют ценность только тогда, когда приносят радость или спокойствие. Не знаю, что конкретно мне понадобится в старости, но немного лишних денег не явно помешает.
Но пока до старости далеко, я все-таки рискнул. Видимо, захотелось в какой-то момент стать ближе к Богу. Научиться возвращать жизни. Вот так. Ни больше, ни меньше.
Сколько времени, сил, нервов и денег потрачено, уже и не сосчитать. Но теперь у меня есть собственная психиатрическая клиника. И там у нас получается возвращать живым в общем-то людям их старую жизнь, а кому-то, наоборот, дарить новую.
До сих пор не понял, что меня толкнуло на это: попытка договориться с совестью, попросить налоговую амнистию или купить билет в рай?
Возможно, в этот раз я чересчур задрал планку. Надеюсь, Бог поймет. И простит.
Кому нужен холодный мертвый бриллиант? Это раньше за него проливали кровь и отдавали жизнь. Чтобы в итоге он достался кому-нибудь другому.
Кому нужна бесцельно прожитая жизнь и испорченная сгоревшими нервами кровь? Разве найдется такой бриллиант, который был бы способен компенсировать утраченные любовь, спокойствие и радость?
А может, я просто созрел для того, чтобы сказать самому себе, своим и чужим, друзьям и врагам, и вообще всем людям на Земле:
– Мы живем в этом мире только для своих близких, любимых людей. Никто, как они, не сможет радоваться за нас, тревожиться за нас, охранять нас и плакать по нам, когда мы уйдем. Никакие золото и бриллианты, нефть и газ, газеты, пароходы и небоскребы мы не возьмем в другой мир, потому что другого мира, скорее всего, уже не будет. И самый главный, самый дорогой алмаз на свете – это сама жизнь. И дай Бог каждому камней на последней плите не меньше, чем число славных дел, оставленных после себя.
Чтобы никогда не задаваться вопросом: кому нужен холодный мертвый олигарх?
Москва – не город для джентльменов
Сага о глаженых рубашках и хамах на дорогах
Быть джентльменом – состояние души.
Это как еврейская красота: сначала внутренняя и лишь потом внешняя. При всей своей немногочисленности джентльмены – украшение любого цивилизованного общества. Я встречал подобных господ практически во всех европейских столицах: в Париже, Вене, Амстердаме, Таллинне… Бывая в Лондоне, люблю рано утром выйти из Ритца и, прогулявшись вдоль Арлингтон и Беннет, оказаться на Джермин. Кафе Франко’с, коих в английской столице тысячи – мой наблюдательный пункт за местными джентльменами. И, глядя, как они одеваются, как разговаривают, в конце концов, как заказывают кофе или омлет, я понимаю: хочу так же!
Но можно ли вообще быть джентльменом в Москве?
Можно, если соблюсти 3 условия: нужно родиться в приличной семье, уметь отличить Моне от Мане и при этом подобающе выглядеть и себя вести. Допустим, с первым тебе повезло. Со вторым ты справился сам. Остается третье, как говорится, десерт. Вот в этом вся проблема. Я не сторонник формального стиля, но предпочитаю пиджаки, рубашки, брюки. И очень не люблю кофты и свитеры. Потому каждое утро испытываю 40 минут ада. Поясню. Когда умылся, побрился, позавтракал – необходимо одеться. В том числе, выбрать свежую рубашку. В этом вся загвоздка! Надеваю одну – мала, вторую – мала, третью – мала, четвертую – перекошена… Я, конечно, хожу в спортзал три раза в неделю, но это еще не повод вырастать на размер от тренировки к тренировке. «Если я не расту, – подумал Штирлиц, – значит, рубашки становятся меньше». Логично!
