Гор Видал - Почему нас ненавидят?
Администрация заявляла, что Ирак не имеет права накапливать химическое или биологическое оружие… главным образом потому, что он его исполь-зовал в прошлом. Что ж, если это стандарт для решения подобных проблем, то США — страна, создавшая прецедент. Соединенные Штаты накапливают такое же оружие (и другое тоже) более сорока лет. Соединенные Штаты утверждают, что делалось это в целях создания баланса в годы «холодной войны» с Советским Союзом. Почему же тогда это неприменимо к Ираку, выдвигающему ту же причину (отпор) в его (реальной) войне с соседним Ираном, откуда для него исходит постоянная угроза?..
Однако всякий раз, когда спор касается Ирака, любой детский сад в правительственном здании немедленно становится «щитом». Подумайте об этом. (На самом деле тут есть разница. Администрация США признавала свою осведомленность о наличии детей в иракских правительственных зданиях или около них, но продолжала осуществлять план бомбардировок и заявляла, что не берет на себя ответственность за гибель детей. Доказательств того, что было известно о наличии детей в федеральном здании Оклахома-Сити, не существует.) Таким образом, Маквей отрицает, что знал о присутствии детей в здании Марра, в отличие от ФБР, которое было отлично осведомлено, что в помещении «Ветви Давидовой» находились дети, и 27 из них погибли.
Маквей снова цитирует члена Верховного суда Брандей-са: «Наше правительство — всесильный и вездесущий наставник. К лучшему это или к худшему, оно учит своим примером весь народ». Здесь он прерывает цитату. Но вот что пишет Брандейс о своем несогласии с решением по судебному делу: «Преступление заразительно. Если правительство становится нарушителем закона, оно порождает презрение к закону, оно как бы призывает каждого стать законом самому себе». Итак, добропорядочный образцовый солдат обнажил страшный карающий меч, и невиновный пал замертво. Но ведь беззаконное правительство, пишет Брандейс, «порождает анархию. Объявить, что в правовом уголовном процессе цель оправдывает средства — объявить, что правительство может совершить преступление ради того, чтобы добиться осуждения отдельного преступника, — такое может повлечь за собой ужасные последствия».
Интересно, задумывалось ли нынешнее большинство «Опус Деи» в Верховном суде над этими словами, столь непохожими на высказывание одного из их любимых мыслителей, Макиавелли, который прежде всего настаивал на том, что Государя надлежит бояться.
Наконец, Маквей прислал мне три страницы, написанные от руки и датированные 4 апреля 2001 года, за несколько недель до первоначально установленной даты казни. Они адресованы «С. Дж.» (?), инициалы перечеркнуты.
«Настоящим хочу объяснить, почему я взорвал федеральное здание Марра в Оклахома-Сити. Я объясняю это не для публики, не для того, чтобы привести победный аргумент в споре. Я делаю это для того, чтобы осталась ясная запись о моем образе мыслей и мотивах подрыва правительственного сооружения.
Я решил взорвать федеральное правительственное здание, потому что именно такая акция наиболее полно отвечала моим намерениям. Прежде всего взрыв был актом возмездия, контрударом в ответ на бесчисленные облавы (связанные с насилием и ущербом), которые осуществляли федеральные службы в предшествующие годы (в том числе, но не только, в Уэйко). С образованием таких формирований, как группа «Освобождение заложников» ФБР и других штурмовых отрядов федеральных агентств на протяжении 80-х годов, деятельность которых достигла пика в Уэйко, действия федерального правительства принимают все более милитаристский и насильственный характер, вплоть до развертывания в Уэйко танковых подразделений — подобно китайцам на площади Тяньаньмынь — против своих собственных граждан.
…Какими бы ни были их намерения, федеральные агенты превратились в «солдат» (они проводили военные учения, применяли военную тактику и технику, военное снаряжение, пользовались военной терминологией, носили военную форму, были по-военному организованы и мыслили как военные), действия которых становились все более угрожающими. Поэтому взрыв был задуман как упреждающий и предупредительный удар против этих сил, их центров командования и управления, располагавшихся в федеральном правительственном здании. Когда силы агрессора постоянно наносят удары с определенной базы, здравая военная стратегия состоит в том, чтобы обрушиться на эту вражескую базу. Кроме того, заимствуя опыт американской дипломатической службы, я решил дать сигнал все более враждебному правительству, взорвав правительственное здание вместе с правительственными служащими, это правительство представляющими. Взрыв федерального здания Марра был морально и стратегически эквивалентен бомбардировкам Соединенными Штатами правительственных зданий в Сербии, Ираке и других странах. На основании наблюдения за политикой моего собственного правительства я счел свои действия допустимыми и возможными. С этой точки зрения случившееся в Оклахома-Сити ничем не отличается от того, что американцы постоянно обрушивают на головы других, и, таким образом, мой образ мысли отличала абсолютная объективность. (Взрыв здания Марра носил не более личный характер, чем бомбардировка или ракетный обстрел военнослужащими ВВС, армии, военно-морского флота или морской пехоты [36] правительственных зданий и находящихся в них служащих.)
Надеюсь, это разъяснение полностью отвечает на ваш вопрос.
Искренне ваш, Т.М., заключенный. Тюрьма США в Терре-Хоте».
я сказал, что Маквей страдал от чрезмерного чувства справедливости, на меня посыпались возмущенные письма и высказывания в печати. На самом деле эта характеристика была излишней, поскольку я всегда знал: мало кто из американцев верит, что кто-то способен что-либо сделать иначе как из эгоистического интереса. А тот, кто готов рискнуть — и пожертвовать — своей жизнью, чтобы предупредить сограждан об опасности, исходящей от злонамеренного правительства, воспринимается как истинный безумец. Но умница доктор Смит представил картину в подлинной перспективе: Маквей не сумасшедший. Он действовал продуманно.
Сегодня 16 июня. Такое впечатление, что со дня казни прошло не пять дней, а пять лет. Накануне казни «Нью-Йорк тайме» развернула дискуссию «Будущее американского терроризма». Очевидно, у терроризма есть будущее, а потому нам надлежит не забывать о скинхедах и «дырах» нашей глубинки. «Нью-Йорк тайме» время от времени бывает, хоть и ненамеренно, права. К примеру, нынешнее здравомыслие этой газеты состоит в распространении иллюзии, что, дескать, «Маквей — это просто пешка обширного заговора, руководимого группой неких Джонов Доу [37], у которых могут быть и правительственные связи. Но мало кто может долго верить в эту теорию». Благодарение Богу, а то вдруг слухи о большем по размаху заговоре укоренятся и перед нашими глазами замаячит звездно-полосатый флаг. Скорее в гневе, нежели в печали «Нью-Йорк тайме» осознает, что Маквей отверг мученичество, сначала не признав себя виновным, а затем отказавшись использовать судебный процесс как трибуну для «политического заявления о Руби-Ридже и Уэйко». Маквей согласился с «Тайме» и возложил вину на своего первого адвоката Стивена Джонса, который в бесчестном тандеме с судьей предал его. В ходе апелляции его новые защитники утверждали, что такая сделка имела место, когда Джонс из тщеславия встретился с корреспондентом «Тайме» Пэмом Беллаком. Вина Маквея была тихо признана, что объясняет, почему защита действовала столь слабо. (Джонс уверяет, что не сделал ничего непорядочного.)
, (На самом деле, соглашается «Тайме», сразу вслед за взрывом движение ополченцев резко активизировалось, число антиправительственных групп подскочило с 220 в 1995 году до более чем 850 в конце 1996-го. Одним из факторов, способствующих этому росту, было распространенное в среде ополченческих групп убеждение, «что бомбу установили правительственные агенты для обоснования антитеррористического законодательства. Даже генерал ВВС в отставке поддержал теорию о том, что в дополнение к бомбе в грузовике Маквея в здании были еще бомбы». Хотя «Нью-Йорк тайме» любит проводить аналогии с нацистской Германией, она забавным образом избегает сравнения, скажем, с поджогом рейхстага в 1933 году (Геринг позднее приписал себе заслугу за это творческое преступление), позволившим Гитлеру провести закон, наделяющий его всеми диктаторскими полномочиями «для защиты народа и государства» и так далее вплоть да Аушвица. Проницательный редактор «Портленд фри» Эйс Хейс заметил, что в каждом случае проявления терроризма обязательно должна залаять хотя бы одна собака. Смысл любого террористического акта состоит в принятии ответственности и распространении настроений тревоги и страха по стране. Но ответственность никто на себя не взял, пока этого не сделал Маквей после суда, который приговорил его к смерти на основании косвенных доказательств, представленных обвинением. Эйс Хейс писал: «Если взрыв — не терроризм, то что же это? Это был псевдотерроризм, сотворенный тайными агентами в интересах полицейского государства». Что касается вывода Хейса, то Адам Пар-фри писал в «Калт рэпчур»: «[38] ничем не отличается от действий фиктивных подразделений Вьетконга, которым поручалось убивать и насиловать вьетнамцев для дискредитации Фронта национального освобождения. Он ничем не отличается от «находок» фиктивных коммунистических складов оружия в Сальвадоре. Он ничем не отличается от фиктивной Симбионистской армии освобождения, созданной ЦРУ/ФБР для дискредитации подлинных революционеров». Свидетельства заговора? Гэри Такман на Си-эн-эн 23 мая 1995 года взял интервью у Идай Смит. Она должным образом отметила, что семнадцать сотрудников Бюро КАТО на девятом этаже не пострадали. На самом деле в тот день они не вышли на работу. Джим Кейт сообщил в книге «О'кей-бомба!» некоторые подробности, а И. Смит с телеэкрана заметила: «Может быть, КАТО предупредили? Я хочу сказать, может, они решили, что в этот день лучше не выходить на работу? У них была возможность остаться дома, а вот у моих детей такой возможности не было». Во время взрыва она потеряла двоих детей. КАТО представило объяснения. Вот самое последнее: пять сотрудников были в помещении, но не пострадали.
