Николай Карамзин - Историческое похвальное слово Екатерине II
Душа Екатерины была тверда, мужественна, истинно геройская. Небо, как бы единственно для славы Ее, несколько раз помрачало тучами горизонт России в царствование великой Монархини, чтобы Она, презирая бури и громы, могла доказать народам крепость души Своей: так искусный мореходец еще более славен опасностями, чрез которые провел он корабль свой в мирное пристанище. Сограждане! Я дерзну напомнить вам то время, когда Россия, сражаясь с сильным внешним неприятелем, видела язву, смерть, волнение в стенах Московских и скоро после – безумный, яростный бунт, который пламенною рекою разливался по обширным странам ее; когда завистники Екатерины, сильные Цари, радовались нашему бедствию и грозили Ей новою войною… тогда, тогда надлежало видеть славу мужественных Ее добродетелей! Она вещает Вождю Своего отдаленного воинства: иди далее и побеждай. Она как солнце взирает с трона на град столичный, и печальный мрак его исчезает; Она ответствует на угрозы Дворов: Я отражу нападение! И мы удивляемся Риму, который, видя у врат своих неприятеля, повелевает Консулу идти с воинством в другую часть мира, или, теснимый со всех сторон врагами, с презрением слышит о новых!.. Сограждане! Я уже говорил о той минуте, когда Монархиня в увеселительном Дворце Своем спокойно исчисляла выстрелы кораблей Шведских, и когда главные армии наши были за отдаленными пределами отечества: Англия, Пруссия вооружались, хотели предписать нам мир, но Екатерина непоколебимая даровала оный Густаву, а Питт и Фридрих Вильгельм должны были смириться. – Сия-то решительная твердость принудила все Кабинеты в некотором смысле зависеть от нашей Монархини, и все трактаты Ее с Державами были славны для России.
Но Великая в Героях сохранила на троне нежную чувствительность Своего пола, которая вступалась за несчастных, за самых винных; искала всегда возможности простить, миловать; смягчала все приговоры суда и служила совершеннейшим образцом той высокой добродетели, которую могут иметь одни Небеса и Государи: милосердия! О божественная кротость сердца! Украшая человечество во всяком состоянии, ты торжествуешь на престоле! Каждое движение твое есть там спасение людей – и зрелище виновного, тобою сохраненного и помилованием исправленного, есть прелестный рай твой, неизвестный душам жестоким! Ах! Человеческое правосудие не может быть истинным правосудием без милосердия! Но Екатерина чувствительная ведала ту черту, которая отделяет небесную добродетель от слабости; не преступала ее и Царским долгом побеждала нежность Своего сердца.
Спрашиваю у всех Россиян: было ли что-нибудь оскорбительное для человеческой гордости, что-нибудь тягостное для самолюбия в чувствах нашего беспредельного к Ней повиновения? Не казалось ли оно природным влечением сердца, необходимостию души, ее любезною потребностию? Следуя уставам Монархини, мы следовали гласу Неба и, повинуясь, не знали принуждения. Она прелестными качествами души Своей украшала власть Державную. Благоговея пред Обладательницею народов, сердца Россиян обожали Екатерину, и лучезарные добродетели Монархини соединялись в Ней с пленительною любезностию человека. Чужеземцы! Вы, которые из отдаленных климатов приезжали в Россию единственно за тем, чтобы видеть Екатерину! Скажите, с каким чувством вы приближались к Ней, когда Она, окруженная Своими Полководцами и Министрами, окруженная славою дел Своих, взирала на вас с величием? Не представлялось ли вам, что вы зрите Монархиню мира и вашу собственную? Но вы, которые наслаждались неоцененным счастием видеть и слышать Ее, когда Она от величия снисходила к любезности, и как бы преставая быть Монархинею, являлась только в виде светской приятности, дружественной искренности, среди достойнейших людей Двора Ее, в незабвенных для вас вечерних собраниях, куда принуждение входить не дерзало, где царствовала свобода в разговорах, где всякий для себя мог заниматься удовольствиями общества! Вы с удивлением и слезами говорите о сих часах, которые вам казались минутами и в которые ласковые слова Ее, простое обхождение, искренняя веселость и невинные игры, Ее присутствием и самым участием оживляемые, заставляли вас позабывать Самодержицу и восхищаться одною неизъяснимою прелестию ума Екатерины.
Сия трогательная, любезная мысль уступает место еще любезнейшей: Мать отечества была и самою нежнейшею матерью семейства. Какое воображение без сладкого душевного чувства может представить себе Монархиню, Которая, одною рукою подписывая судьбу государств, другою ласкает цветущие Отрасли Императорского Дома, и Которая, прерывая нить великих политических мыслей, оставляя на минуту заботы правления, отдыхает сердцем в семейственных радостях и, так сказать, дополняет ими счастие добродетельной Монархини? Если обыкновенному уму трудно вообразить сие неизъяснимое счастие, то всякое чувствительное сердце представит себе душевное удовольствие нежной Праматери, когда священное потомство Ее расцветало пред нею; когда Она видела пред Собою и совершенство Ангельской красоты, и нравственное совершенство, и надежду любви Своей, и надежду России!
Но какая чудесная сила укрепляла Екатерину для бесчисленных предметов Ее деятельности, так, что Великая могла, занимаясь правлением Империи, ежедневно заниматься и Августейшим Домом Своим; находить время для внешних Министерских, внутренних государственных и частных судебных дел, для Своей особенной переписки, ученых трудов, для самых женских прелестных рукоделий (ибо Она любила иногда напоминать себе простоту Пенелопина века) – и, наконец, для приятного отдохновения в избранном Своем обществе? Сия чудесная сила есть дух порядка, благодетельный для всякого, а в добром Монархе счастие народа. Каждый час представлял Ей особенное упражнение, и сие разнообразие, обновляя внимание души, служило для разума Ее некоторым успокоением. Следуя такой мудрости систем, Она успела затмить самые деятельнейшие царствования, известные нам по Истории; дела единой Государыни могли бы прославить многих Государей.
И слава Екатерины принадлежит Ей Самой. Генрих IV был Царь мудрый и благодетельный; но Сюлли стоит подле него: История освещает их одним лучом славы. Людовик XIV гремел в Европе, возвеличил Францию; но Кольбер, первый Министр в мире, был его Министром! Екатерина, Законодательница и Монархиня, подобно Петру, образовала людей – но сии люди жили и действовали Ее душою, Ее вдохновением; сияли заимствованным от Нее светом, как планеты сияют от солнца; Она отличала некоторых, и сие отличие было мерою их важности. Таким образом, видели мы при Екатерине возвышение человека, которого нравственное и патриотическое достоинство служит еще предметом споров в России. Он был знатен и силен: следственно, немногие могут судить о нем беспристрастно; зависть и неблагодарность – суть два главные порока человеческого сердца. Но то неоспоримо, что Потемкин имел ум острый, проницательный; разумел великие намерения Екатерины, и потому заслуживал Ее доверенность. Еще неоспоримее то, что он не имел никакого решительного влияния на Политику, внутреннее образование и законодательство России, которые были единственно творением ума Екатерины. Ее Министры исполняли только волю Ее – и Россия имела счастие быть управляемою одним великим Гением во все долговременное царствование Екатерины.
Но счастие может ли казаться долговременным?.. О сограждане! Небо простит нам несправедливость нашу, когда мы, пораженные ударом, забыли непременные уставы Природы; забыли, что Великая успела осыпать нас благодеяниями на течение веков, и дерзали обвинять Провидение, что Оно столь скоро лишило наше отечество Матери, и столь внезапно: ибо Екатерина, не умирая, не приготовив нас страхом к сему несчастию, в одно мгновение сокрылась духом от земли и России! Обольщенные бессмертием дел Ее, мы думали, что и Сама Она бессмертна; думали, что Та, Которая украсила вечер жизни отцов наших, должна была царствовать и для благоденствия наших детей! Она оставила нам мудрые законы Свои, источник блага и просвещения для самых отдаленных потомков; но нам казалось, что с Нею мы всего лишились; что Она вся во гробе, и с нашим счастием, делом рук Ее. Не те одни были неутешны, которые наслаждались лицезрением Великой, внимали пленительным словам Премудрой, окружали трон Ее; нет, вся Россия проливала горестные слезы, ибо Она не для любимцев, а для России царствовала; не только некоторым, но всем благотворила – и слезы чувствительных сердец текли Ей в жертву с равным жаром в столицах и в самых отдаленных пределах государства. О Монархи мира! Екатерина и жизнею, и смертию Своею служила вам примером: так царствуйте, чтобы смертные обожали вас! И видя, с каким умилением, с какою трогательною любовью доныне говорят Россияне о Великой, будьте уверены, что народы чувствительны и благодарны против Царей добродетельных, и что память ваша, если вы заслужили любовь подданных, пребудет вовек священною. И самого недостойного Государя хвалят, когда он держит в руке скипетр, ибо его боятся, или гнусные льстецы хотят награды; но когда сей скипетр из руки выпадет, когда Монарх платит дань общему року смертных – тогда, тогда внимайте гласу Истины, которая, повелевая умолкнуть страстям, надежде и страху, опершись рукою на гроб Царя, произносит свое решение, и веки повторяют его! Не в чертогах Царских обнаруживается чувство народное; о всяком Монархе кто-нибудь из царедворцев искренно проливает слезы; нет, оно явно только на стогнах града, в тихом жилище семейств, от Двора удаленных, и в хижине мирного трудолюбия, если в них сердечная признательность не оплакивает смерти Государя, то он не царствовал для народного счастия!
