Александр Наумов - Спецзона для бывших
– Она испугалась?
– Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.
– Что было дальше?
Будничным голосом осужденный Е. поясняет:
– Через три дня ее труп нашли в лесу грибники.
– Как вы ее убили?
– Задушил удавкой.
Осужденный Е.
– Я уроженец города Ангарска. Семьдесят второго года рождения. В колонии сижу за убийство.
– Кого вы убили?
– Это был тоже сотрудник милиции. Точнее, сотрудница.
– В какой правоохранительной структуре вы работали?
– В Управлении по борьбе с организованной преступностью.
– В Ангарске?
– Наш отдел был ангарским, а Управление находилось в Иркутске.
– В какой должности вы работали?
– Старшего оперуполномоченного спецотряда быстрого реагирования – СОБРа. Имел офицерское звание старшего лейтенанта милиции.
– Что входило в круг ваших обязанностей?
– Я обеспечивал силовое прикрытие при оперативных мероприятиях.
– Вы сказали, что убили сотрудницу милиции…
– Я убил ее на почве личных неприязненных взаимоотношений. И не более того. То есть убийство не было связано со служебной деятельностью. Это был всплеск эмоций. При нашей последней встрече я не собирался ее убивать. Мне просто нужны были от нее определенные действия…
– В каком смысле действия?
– Даже не знаю, как будет правильнее сказать… ну, определенная услуга нужна была мне от нее.
– С чем была связана эта услуга?
– С ее связями. Но она отказалась мне помочь.
– И вы, не раздумывая, решили ее убить?
– Конечно.
– Как вы ее убили?
– Задушил удавкой.
– Где вы этому научились?
– Нас специально тренировали. Для «горячих точек». Меня научили убивать. Я владею различными способами убивать людей с помощью подручных средств.
– И что же, у вас не было ни капли жалости, когда вы убивали женщину?
– Если бы я не убил ее, то убили бы меня.
– Погодите, с чего бы вас убили? И кто убил бы? Какой-то детектив получается…
– А в этой зоне все истории детективные.
– Так кто же все-таки мог убить вас?
– Скажем так: эта женщина была связана с определенными кругами, которые были не в ладу с законом. Она отказалась мне помогать в одном деле. После этого я сказал ей: «Оксана, ты же понимаешь, что после всего того, о чем мы с тобой сейчас говорили, я вынужден буду тебя убить?»
– Она испугалась?
– Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.
– Что было дальше?
– Через три дня ее труп нашли в лесу грибники. Началось расследование. Оказалось, были свидетели, которые видели, что я с ней приезжал в лес. Кто-то запомнил, на какой машине мы приезжали. Так следствие вышло на меня, и я был арестован.
– Вы помните свой первый день, проведенный в следственном изоляторе?
– Конечно, я испытывал ужас. Панику. Давление стен, давление закрытого помещения. Такое состояние длилось первые сутки-двое-трое. А потом немножко успокоился. Там ведь как все происходит? Когда прибываешь в СИЗО, тебя сначала помещают в карантин. Для сбора всяких анализов, медицинских осмотров. Потом тебя переводят в следственную камеру. Сидят такие же люди, как ты. Но они сидят уже давно, а ты вот только что зашел. И ты еще не понимаешь, как тут жить. Народу много, мест спальных мало. Тогда в тюрьме было около восьми тысяч при лимите в пять тысяч человек.
– Чего больше всего человек пугается в тюрьме?
– Неизвестности. Потому что до того, как попасть в тюрьму, никто из нас там не был. Никто не знает, как положено себя вести в тюрьме. Что можно делать, а чего нельзя. Это все узнается от тех людей, кто уже какое-то время там побыл. Тюрьма – это совсем другой мир, диаметрально противоположный вольной жизни, которая в тюрьме просто перевернута с ног на голову.
– В тюрьме есть свои законы?
– Конечно. Есть вещи, которые категорически нельзя делать. И есть вещи, которые не рекомендуется делать.
– Например?
– Не рекомендуется ругаться матом.
– Почему?
– Ну… не принято.
– Все делают вид, что они культурные люди?
– Стараются быть такими.
– Еще что нельзя делать в тюрьме?
– Нельзя портить книги. За порчу книг могут наказать. Нельзя сушить белье над столом, за которым едят. Нельзя на пол плевать. В тюрьме вообще не плюются. Такое правило. В камере должно быть чисто. Потому что это дом, который нельзя проветрить. В котором нельзя сделать ремонт, когда захотел.
– Как в камере строятся отношения между людьми?
– Смотря в какой камере. Есть общеуголовные, а есть для бывших сотрудников. В общеуголовных камерах человек, взявший в руки тряпку, уже никогда не поднимется в уголовной иерархии. Такие же там строятся и отношения между людьми. А в камере для бывших сотрудников отношения строятся сразу как между равными. И делать уборку в камере, мыть пол не считается зазорным. Это наш общий дом.
– Находящихся в камере интересует, за что каждый из сокамерников попал в СИЗО?
– Как правило, подробности не интересуют. Интересует только статья. Если же кто-то начинает интересоваться подробностями, это настораживает. То, что совершил я, – это мое личное дело, которое никого не касается.
– Сколько времени вас продержали в СИЗО?
– Один год десять месяцев. А потом я попал в лагерь. Когда меня привезли в карантин, я вышел на свежий воздух, во двор карантина, подышал, постоял померз, потому что я приехал в январе. Здесь было минус сорок два. Я замерз и зашел опять в тепло. Испытал удовольствие! А вообще лагерь – это тот же СИЗО, только масштаб другой, побольше. Пространство все равно ограничено. Ограничено именно забором. Есть четыре стены забора, за которые выйти нельзя. В тюрьме ты был в маленькой камере, а в колонии оказался в большой камере. И здесь все зависит от состояния психики человека. Есть люди, которые ломаются. Бывает, опускаются, перестают за собой следить. В колонии люди самых разных возрастов. Есть совсем молодые, они буквально прибыли сюда из армии. А есть такие, кто проработал в милиции лет двадцать. Представляете, он сорок лет прожил на свободе, привык к определенным условиям, определенному укладу. Привык к своим же, пусть маленьким, традициям. И вдруг он попадает в такую среду, где надо самому себя обслуживать. Во-первых, надо обстирывать себя. Во-вторых, ремонтировать для себя, то есть постоянно владеть иголкой, ниткой. А в жилых секциях у нас вообще течет только холодная вода. Это не всем приемлемо. Ладно, я приспособился мыться холодной водой, а другие – страдают.
– Неужели в колонии так много не приспособленных к бытовым трудностям?
– Здесь сейчас находится около тысячи двухсот человек, из них… ну, в процентном отношении я вам, конечно, не скажу. Но очень многие неприспособленные. Ведь колония сама по себе практически прозрачная. Сделать что-то тайно здесь невозможно. Все равно другие зэки об этом узнают. А узнают потому, что здесь практически невозможно уединиться. Хотя желание уединиться периодически появляется. Возникает желание привести свои мысли в порядок. Построить план на неделю: что надо сделать, и наоборот, чего больше не надо делать. Часто бывает, что человек здесь попадает в какую-то ситуацию и не может сориентироваться, что же ему надо сделать, чтобы проблема у него прекратилась. А все потому, что он не может уединиться. Он повернулся сюда – здесь кто-то стоит, повернулся туда – и там тоже кто-то есть. И он уже думает: «Господи, да куда же здесь спрятаться-то?»
– Возникает вопрос: если в лагере все регламентировано, начиная с подъема и заканчивая отбоем, то зачем еще осужденному что-то планировать для себя?
– Существует такое понятие, как свободное время. Помимо подъема, просчета, приема пищи по расписанию и опять просчета у нас есть свободное время, когда можно посмотреть телевизор или написать письмо. Да и письмо написать ведь тоже не так просто. Нужно сесть и сосредоточиться. А если человек не может уединиться, он иногда не может сосредоточиться. Он и так пишет, прыгая с одной мысли на другую. Потом, когда его письмо дома читают, они просто не понимают, о чем он написал. А все потому, что его отвлекали. Но это наш «дом», наши условия, в которых мы живем.
– К колонии можно привыкнуть?
– Можно. Человек – такое существо, привыкает ко всему. Адаптация происходит в любом случае. И вот это-то очень плохо. Здесь содержатся не уголовники по своему мышлению. Они не преступники. Это люди, которые не захотели жить так, как живут все. Чего скрывать, работа в милиции сопряжена с практически полным отсутствием свободного времени. С маленькой зарплатой… и образ жизни… Меня лично милиция еще научила употреблять спиртное. Потому что там есть свои традиции, которые преступать нельзя. Иначе ты не будешь полноправным членом коллектива. Просто тогда будут относиться с опаской. И вот я начал пить водку, хотя до милиции я не пил. Я с 1980 года активно занимался спортом. Именно поэтому я хорошо отслужил в армии. Именно поэтому я попал в милицию, сразу после армии. То есть до двадцати лет я практически не употреблял спиртное. И я считаю недостатком то, что научился в милиции пить.
