Александр Горянин - Россия. История успеха. Перед потопом
Ордынское иго иногда по старинке называют «татарским» или «татаро-монгольским», хотя булгары, предки современных татар, были первыми жертвами Орды Чингисхана. Вот цитата из историка XIV века: «Они [монгольские царевичи] сошлись все вместе в землях булгар. От множества их войск земля стонала и гудела, и даже дикие звери столбенели от шума их полчищ. Прежде всего они захватили штурмом город Булгар, который на весь мир славился крепостью своих стен и обилием запасов; и как предостережение другим они убили жителей или увели их в плен» («Чингисхан. История завоевателя мира, записанная Ала-ад-Дином Ата-Меликом Джувейни». – Москва, 2004. С. 185).
Ордынское иго не вылилось в утрату русской государственности. Более того, Орда на полвека прекратила княжеские междоусобицы, да и возобновившись, они уже не достигали прежнего размаха. Как показали Л. Н. Гумилев и другие авторы, Русь, хоть и была данницей, не утрачивала независимости, вступая в сношения с соседями по своему усмотрению, а дань в Орду была платой за защиту. Под этой защитой начался процесс консолидации русских земель. Этому способствовала и церковь, освобожденная от дани.
С усилением Московского княжества ордынский гнет слабеет. Князь Иван Калита (княжил в 1325–1340 гг.) добился права собирать «выход» со всех русских княжеств, чем сильно обогатил Москву. Распоряжения ханов Золотой Орды, не подкрепленные военной силой, русскими князьями уже не выполнялись. Московский князь Дмитрий Донской (1359–1389) не признал ханские ярлыки, выданные его соперникам, и силой присоединил Великое княжество Владимирское. В 1378 г. он разгромил карательное ордынское войско на реке Воже, а два года спустя одержал победу на Куликовом поле над ханом Мамаем, которого поддерживали Генуя, Литва и Рязанское княжество.
В 1382 г. Русь вновь ненадолго была вынуждена признать власть Орды, но сын Дмитрия Донского, Василий, вступил в 1389 г. в «великое княжение» без ханского ярлыка. При нем зависимость от Орды стала носить номинальный характер, хотя символическая дань выплачивалась. Впрочем, эта дань, как показал С. М. Каштанов, с самого начала была весьма невелика, знаменитая «десятина» раскладывалась на 7–8 лет. Попытка хана Едигея восстановить прежние порядки (1408) обошлась Руси дорого, но Москву он не взял. В ходе десятка последующих походов ордынцы разоряли окраины Руси, но главной цели не достигли. А там и сама Орда распалась на несколько ханств.
С «ордынским периодом» нашей истории многое неясно. Родословные книги пестрят записями вроде: «Челищевы – от Вильгельма (правнука курфюрста Люнебургского), прибывшего на Русь в 1237 г.»; «Огаревы – русский дворянский род, от мурзы Кутлу-Мамета, выехавшего в 1241 г. из Орды к Александру Невскому»; «Хвостовы – от маркграфа Бассавола из Пруссии, выехавшего в 1267 г. к великому князю Московскому Даниилу»; «Елагины – от Вицентия, из цесарского шляхетства, прибывшего в 1340 г. из Рима в Москву к князю Симеону Гордому»; «Мячковы – от Олбуга, сродника Тевризского царя, выехавшего к Дмитрию Донскому в 1369 г.». И так далее. То есть во времена «ига» (Гумилев часто брал это слово в кавычки) иностранцы идут на службу к князьям побежденной, казалось бы, Руси! И каждый шестой – из Орды[40].
Велико ли было влияние Орды на русскую государственность? На это долгое время полагалось отвечать утвердительно, но, как это часто бывает, первое же углубленное исследование показало, что традиционный ответ не опирается на факты. Сегодня этот вопрос исследован достаточно основательно, и ответ на него звучит так: «Легковесные декларации, будто московская государственность являлась преемницей Золотой Орды, не выдерживают научной критики и должны быть отброшены. Московия была прежде всего православным христианским царством, наследником Киева и Владимира, а вовсе не Сарая»[41].
Д. С. Лихачев напоминает: «Все восточные сюжеты, которые есть в древней русской литературе, пришли к нам с Юга через греческое посредство или с Запада. Культурные связи с Востоком были крайне ограниченны, и только с XVI в. появляются восточные мотивы в нашем орнаменте»[42]. Мы, возможно, и рады бы быть не-Европой, но не получается. Россия слишком увязла в Европе, а Европа – в России.
Исследователи по-разному относятся к периоду XIV–XV вв. в отечественной истории. Для одних это время «собирания русских земель», для других – эпоха заката вечевой демократии и «старинных вольностей», пора возвышения авторитарной Москвы и удушения городов-республик Новгорода, Вятки и Пскова. Повелось даже считать, что послеордынская Русь – свирепое гарнизонное государство. Но вот что пишет знаток этой эпохи, историк Александр Янов: «Москва вышла из-под ига страной во многих смыслах более продвинутой, чем ее западные соседи. Эта «наследница Золотой Орды» первой в Европе поставила на повестку дня главный вопрос позднего Средневековья – церковную реформацию… Московский великий князь, как и монархи Дании, Швеции и Англии, опекал еретиков-реформаторов: всем им нужно было отнять земли у монастырей. Но в отличие от монархов Запада, Иван III не преследовал противящихся этому! В его царстве цвела терпимость»[43].
Будь в Москве «гарнизонное государство», стремились ли бы в нее люди извне? Это было бы подобно массовому бегству из стран Запада в СССР. Литва конца XV в. пребывала в расцвете, но из нее бежали, рискуя жизнью, в Москву. Кто требовал выдачи «отъездчиков», кто – совсем как брежневские власти – называл их изменниками («зрадцами»)? Литовцы. А кто защищал право человека выбирать страну проживания? Москвичи. «Москва твердо стояла за гражданские права! – пишет Янов. – Раз беглец не учинил «шкоды», не сбежал от уголовного суда или от долгов, он для нее политический эмигрант. Принципиально и даже с либеральным пафосом настаивала она на праве личного выбора».
Москва и Литва поменялись ролями позже, в царствование Ивана Грозного, продолжает А. Л. Янов. Теперь Москва заявляет, что «во всей вселенной, кто беглеца приймает, тот с ним вместе неправ живет». А король Сигизмунд разъясняет царю Ивану, что «таковых людей, которые отчизны оставили, от зловоленья и кровопролитья горла свои уносят», выдавать нельзя. (Тут налицо некоторое упрощение: из Литовской Руси перебегали в Русь Московскую и при Иване Грозном, особенно в 1569–1584 гг., после Люблинской унии и с началом полонизации в западнорусских землях, когда католичество усилило свой напор на православие.)
2. Святая Русь
Известный эмигрантский богослов А. В. Карташев утверждал, что русский народ не случайно назвал свою страну Святой Русью. «По всем признакам, это многозначительное самоопределение… низового, массового, стихийного происхождения, – писал он, поясняя: – Ни одна из христианских наций не вняла самому существенному призыву церкви именно к святости, свойству Божественному», лишь Россия «дерзнула на сверхгордый эпитет и отдала этому неземному идеалу свое сердце». Поразительно, если вдуматься. Не «добрая старая» (как Англия), не «прекрасная» (как Франция), не «сладостная» (как Италия), не «превыше всего» (как Германия), а «святая». Ряд авторов, включая известного математика и православного мыслителя Виктора Тростникова, считают, что этот идеал был достигнут, что Святая Русь, признававшая веру и служение Правде Божьей своим главным делом и главным отличием от других народов, была духовно-социальной реальностью.
Это была историческая вершина русской религиозности. Ее носители не считали слишком важными успехи в хозяйственной сфере или в соперничестве с другими государствами (если только речь не шла о спасении единоверцев).
Сегодня нам уже трудно представить себе людей, для которых вера составляла главный смысл жизни. Им, вероятно, еще труднее было бы представить себе нас.
Люди Святой Руси воспринимали православие как образ жизни и норму поведения. «Служба Правде Божьей», пусть и не вполне воплотимая в жизни, жила в народном сознании как идеал, помогая обращать в православие народы русской периферии.
Если Европа приняла эстафету христианства из рук падающей Западной Римской империи и за 10–11 веков саморазвития пришла к идее гуманизма, то Русь почти пять веков оставалась под духовным патронатом «Греческого царства» – живой и все еще могущественной Восточной Римской империи (условно названной историками, во избежание путаницы, Византией), где, как считается, постепенно побеждало нечто иное – исихазм, учение о пути человека к Богу через «очищение сердца». Гуманизм породил европейское Возрождение, исихазм на русской почве – этический и общественный идеал святости. Не видя реальной Византии с ее недостатками и пороками, русские представляли себе Царь-град почти как Царство Небесное. Греческие пастыри на Руси поддерживали это убеждение.
