Самуил Лурье - Взгляд из угла
Впрочем, это еще надо хорошенько обсудить, для чего недурно бы в надлежащий срок или даже пораньше настоящим образом выбрать настоящий парламент. А сейчас есть дело понеотложней.
Вы, наверное, слышали (хотя - откуда? при таком-то ТВ): 8-го числа в Иркутске убита девушка. Девочка. 16 лет. Ольга Рукосыла, странная такая фамилия. Трое молодых как бы людей к ней подошли на улице. Сбили с ног и запинали насмерть. В 10 вечера, у прохожих на виду. Знаете за что? У нее ботинки были завязаны красными шнурками. А красные шнурки, оказывается, - символ принадлежности к антифа-субкультуре, видите ли. То есть в девочке заподозрили ненависть к фашизму - и мгновенно казнили.
Так вот - смотрите, нация и партия: с сегодняшнего дня я завязываю обувь только красными шнурками. А вы - как хотите...
Скорее сон, чем телесериал.
27/10/2008
Эра Жареного Петуха
Действовала, значит, такая система санпропускников для достигших пубертатного возраста, называлась - ВЛКСМ. Отделяла беспринципных от безмозглых.
От безмозглых впоследствии сами отделялись жуиры и чистоплюи. Жуиры тщеславные шли в спорт, жуиры жадные - в криминал, чистоплюи же (они еще назывались - безыдейные) довольствовались зарплатой.
Интересней складывались биографии беспринципных. Хотя тоже в зависимости от психологического подвида. Беспринципные тщеславные зачислялись в персонал санпропускника - выбирали то есть карьеру т.н. комсомольскую. Включались, проще говоря, в кастинг подхалимов. И кто умел понравиться старшим товарищам, вступал в их ряды. После чего начинался кастинг интриганов. Интриганы удачливые, поедая неудачливых, шли по номенклатуре вверх, тупые оставались на месте или отодвигались вбок - на советскую, как это именовалось, работу.
А беспринципные злые сразу двигали в ГБ.
В настоящий момент мы наблюдаем такую картину: все тогдашние беспринципные - не все, а которые, значит, не съедены и не спились - и часть тогдашних жуиров (криминал с примкнувшим спортом) образовали в РФ более или менее монолитный правящий класс. Оккупировали все наличные решающие сиденья.
И вот теперь у этой самой элиты вдруг настали Сложности. Наступили. Пришли. Как говорится, не ожидая зова.
Авось ничего. Она ведь пережила (правда, почему-то на коленях) Лихие годы, круто приподнялась за два раунда Наведения Конституционного Порядка, поживилась на Равноудалении Олигархов и, когда в кондуите номенклатуры остались исключительно свои в доску, превратилась в суверенную, несгибаемую Вертикаль Власти.
Чтобы полюбоваться этой несгибаемостью - и другим показать - затеяла небольшое такое, победоносное Понуждение-к-миру. Добившись Одержания, поверила, наконец, - и почти убедила весь мир - учение П.Ф. Смердякова и В.И. Ленина бессмертно, потому что верно: дозволено действительно все.
И вдруг, откуда ни возьмись, - Сложности у нее. Критические дни. Жареный Петух.
Злопыхать не приходится. Во-первых, потому что номенклатура обязательно отыграется. Как всегда. Во-вторых - потому что, как всегда, отыграется за счет безмозглых, ну и остаточных чистоплюев.
Наглость ее обращения с этими категориями прямо поразительна.
Чуть ли не на второй Критический день Рыбный Садок Промышленников и Предпринимателей (РСПП) пишет в говорильню: так, мол, и так. Лопухнулась РФ с трудовым законодательством. В Лихие годы, наверное. Пошла на поводу у т.н. цивилизованных стран. Отдала дань безответственному популизму. По ныне действующим бумагам так получается, что капиталист и на улицу не смей трудящегося выкинуть. То есть, конечно, выкидывай сколько хочешь, но вроде должен выкидываемому сколько-то отслюнить. Типа выходное пособие. Или типа неустойку. Разве это не препона оптимизации сальдо-бульдо? Ежели капиталисту, например, вот как сейчас, пришла внезапная охота закрыть лавочку и свалить на Балеарские, допустим, острова. Короче, давай, давай, говорильня, в темпе отменяй этот идиотский параграф.
Есть, говорят, в столице нашей Родины такой ресторан, где пол прозрачен и является как бы крышкой аквариума. И там плавают все эти чудища и гады, заглядывая под юбки дам. Посетитель, в свою очередь, присматривается к чудовищам, потом подзывает официанта и говорит, показывая пальцем: хочу, дескать, кусок вот этого, с гляделками такими хитрыми; под соусом таким-то; с бутылочкой холодного шабли. Теперь вообразим, что водоплавающая эта снедь в ответ, как один человек, протестующе бьет хвостом - в смысле: требуем сперва, в преддверии сковороды, скормить нам самим центнер-другой рыбной мелочи, причем свежей. Официальный такой демарш РСПП.
Другой пример наглости. Другой Критический день. Возбухают - опять же в говорильне - обе Кормушки: Единая и Справедливая. Выходят с инициативой, блин. Что, дескать, в целях защиты населения от взрывов бытового газа было бы исключительно гуманно приказать ему, населению, - немедленно и поголовно застраховать все его комнаты, и квартиры, и коридоры, и чуланы. Заодно разгрузить все эти старые бабушкины нитяные и фильдеперсовые чулки, лопающиеся от столь лакомой в настоящий момент ликвидности.
Как ни странно, креативы эти не прошли. То есть - пока. Ограничимся, указано, нанотехнологией традиционной. Ударим по чулку с той стороны, где все равно и так дыра. Будем с Нового года драть за свет, за телефон, за тот же газ, за то же самое жилье, за воду холодную и горячую, а главное - жилконторам за тепло и участие - на четверть больше, - и хватит с них. С безмозглых. Пока.
Потому что комсомольцы - беспокойные сердца. Комсомольцы все доводят до конца.
10/11/2008
Памяти Охотника
Надо помянуть, непременно помянуть надо. Сто девяносто - не шутка. До полного округления даты собрание его сочинений, пожалуй, не достоит.
Став позапрошлым, девятнадцатый век стремительно уплывает в темноту и тает, как льдина. И.С. - на самом краю.
Надо помянуть, непременно помянуть надо. И по этому случаю политику к черту. Позабыть, как там врио полудиктатора хлопочет, чтобы принципал стал полным наконец. Речь, видите ли, продолжалась 85 минут и 56 раз прерывалась аплодисментами.
А это ведь И.С. реально вывел ихних пра-пра из крепостного состояния. На пару с Григоровичем. Исключительно средствами стиля. Тот - сын украинца и француженки - сочинил вещь, которую порядочные люди не могли читать без слез: "Антона-Горемыку". Про то, что крестьянин, очень вероятно, обладает способностью чувствовать себя несчастным - то есть душой, хотя и небольшого размера. Как бы детской. Ну и глухонемой.
А этот, значит, потомок татаро-монгольских агрессоров изобразил картину совсем другую. На которой фигуры в крестьянской одежде такие крупные, с насмешливыми лицами умных взрослых. И тут же - злые карлики в сюртуках и куртках делают разные повелительные, угрожающие жесты. Не обращая внимания на пейзаж и экономику. Не замечая, как они в этом пейзаже и в этой экономике смешны.
Крепостное право морально устарело в момент: как только тираж "Записок охотника" был развезен по книжным магазинам. Понимать его как норму жизни сделалось неприлично. (Пользоваться - дело другое.) Через девять лет пришлось вообще отменить.
Так литература освободила народ. И он двинулся вперед. И отнял власть у прежних карликов. И отдал новым - которые умеют хлопнуть в ладоши 56 раз за 85 минут.
И то сказать: злоключения Антона-Горемыки значительно уступают приключениям Ивана Денисовича.
Надо помянуть, непременно помянуть надо.
Если бы тайная полиция поставила всю русскую литературу к стенке, выстроив по росту, Тургенев оказался бы правофланговым. Огромного был роста.
И мозг у него был почти нечеловечески тяжелый. 3 кг 700 г, если не путаю.
Плюс правильное, действительно высшее образование. Плюс сотни километров пешего хода: за тысячами птиц (письма пестрят похвальбой: вчера убил столько-то, сегодня - еще больше).
Наслушался русской речи. Любил ее, как собственный ум. Как здравый смысл, олицетворением которого и был. (Главным образом в текстах, конечно: в жизни-то, особенно в личной, такой же безумец, как и все.)
Последние слова: - Прощайте, мои милые... мои белесоватенькие...
За столько лет на чужбине не потерял суффикса.
И, в сущности, писал по-русски лучше вообще всех на свете.
Однако питал слабость к романной форме и реалистической манере.
Романизм этот, впрочем, - еще куда ни шло: даже более чем простителен иногда. Вон как в "Дворянском гнезде" несколько раз оборачивается сюжет: захватывает дух.
Хотя обычно вся история сводится к истории поцелуя.
Но и тогда находится способ собрать людей и дать им поговорить. И обязательно предоставить слово действительно умному человеку. То есть такому, который ничего не восклицает, потому как ничего для себя не боится и ни на что не надеется.
