Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи
Все распутывать, ничего не перерезать — в этом, граждане, и заключается великое достоинство всеобщего избирательного права.
Народ правит посредством голосования — это и есть порядок; народ властвует посредством выборов — это и есть мир.
Итак, необходимо, чтобы всеобщему избирательному праву подчинялись. Так оно и будет. Воля всеобщего избирательного права — воля неба. Народ — это верховная власть; Франция — это свет. Нельзя разговаривать повелительным тоном ни с народом, ни с Францией. Бывают случаи, когда правительство, недостаточно просвещенное, как бы теряет представление о соразмерности; в этих случаях всеобщее избирательное право напоминает ему о ней. Франция — совершеннолетняя; ей известно, что она собою представляет, она поступает так, как считает нужным; она управляет цивилизацией при помощи своего разума, своей философии, своей логики, своего искусства, своего героизма; Франция великолепно сознает, что она необходима миру; на нее обращены взоры народов, и поступь ее подобна поступи богини. Кем бы мы ни были, будем взвешивать свои слова, когда нам оказана величайшая честь — говорить с ней. Франция — страна столь прославленная, что перед ней склоняют голову даже самые выдающиеся люди. Перед ее величием в изумлении останавливаются самые великие. Монтескье не отважился бы сказать ей: «Моя политика», а Вашингтон, безусловно, не осмелился бы сказать ей: «Моя воля». (Одобрительный смех.)
Граждане, всеобщее избирательное право победит. Нынешняя туча рассеется. Франция отдаст приказ, и ему подчинится каждый. Я не хочу никого оскорбить подозрением в неповиновении. Победа будет полной. Уже сейчас мы поглощены мыслями о мире, и мы испытываем некоторую жалость. Мы не будем доводить нашу победу до логического предела, но торжество права и закона несомненно. Будущее одержит верх над прошлым. (Всеобщее одобрение.)
Граждане, будем верить в нашу родину. Никогда не будем отчаиваться. У Франции есть свое великое предназначение. Она заботится о народах, она — полезная нация, она не может прийти в упадок или потерпеть урон, свои увечья она покрывает своим сиянием. В переживаемый нами час, окровавленная, расчлененная, ограбленная, лицом к лицу с заговором сил прошлого, оспариваемая, подвергнутая обсуждению, поставленная под сомнение, она величаво улыбается, и мир восхищается ею. Она проникнута сознанием своей необходимости. Так неужели же она может испугаться пигмеев, она, победившая гигантов? Она творит чудеса в сфере идей, она совершает невероятное в реальной жизни; чтобы заложить основы будущего, она, всемогущая, обращает на пользу все вплоть до катаклизмов. Да, граждане, — и это будут мои последние слова, — можно всего ожидать от той Франции, которая из самой грозной бури — революции — сумела извлечь самую устойчивую форму правления — республику. (Продолжительные аплодисменты.)
ГОДОВЩИНА МЕНТАНЫ
Муниципалитету города Рима
Версаль, 22 ноября 1877
Сын Франции шлет привет сынам Италии. Ментана — одно из позорных действий Луи Бонапарта и одно из славных деяний Гарибальди. Братство народов протестует против этого преступления империи, вызывающего скорбь Франции.
Для нас, французов, Италия — такое же отечество, как и Франция; и Париж, в котором живет дух современности, протягивает руку Риму, в котором живет душа античности. Народы, будем любить друг друга.
Мир людям, свет умам.
Виктор Гюго.
1878
СТОЛЕТИЕ СО ДНЯ СМЕРТИ ВОЛЬТЕРА
30 мая 1878 года
Сто лет тому назад в этот день умирал человек. Он умирал бессмертным. Он уходил от нас, обремененный годами, обремененный творениями, обремененный самой славной и самой ужасной ответственностью — ответственностью за совесть людей, которую он предупреждал и стремился наставить на правильный путь. Он уходил, сопровождаемый проклятиями и благословениями — проклятиями прошлого и благословениями будущего, — таковы, господа, две прекрасные формы славы. Лежа на смертном одре, он слышал, с одной стороны, овации современников и потомства, а с другой — гиканье и гул ненависти, которые неумолимое прошлое обрушивает на тех, кто с ним боролся. Он был больше чем человек — он был эпоха. Он исполнял долг и осуществлял миссию. Для дела, которое он совершил, его, безусловно, избрала высшая воля, проявляющаяся столь же отчетливо в законах судьбы, как и в законах природы. Восемьдесят четыре года, прожитые этим человеком, занимают промежуток, отделяющий зенит монархии от зари революции. Когда он родился, еще царствовал Людовик XIV, когда он умер, уже царствовал Людовик XVI, так что его колыбель могла видеть последние лучи великого трона, а его гроб — первые проблески великой бездны. (Аплодисменты.)
Прежде чем продолжать, господа, договоримся о значении слова «бездна»; существуют и благие бездны — те, в которые проваливается зло. (Возгласы: «Браво!»)
Господа, раз уж я себя прервал, позвольте мне дополнить свою мысль. Ни одно неосторожное или дурное слово не будет здесь произнесено. Мы собрались на праздник цивилизации. Мы собрались сюда, чтобы утвердить прогресс, рассказать философам о благодеяниях философии, принести восемнадцатому веку доказательства уважения со стороны девятнадцатого века, почтить великодушных борцов и служителей добра, приветствовать благородные усилия народов, промышленность, науку, труд, мужественное продвижение вперед, скрепить единение людей, одним словом — для того, чтобы прославить мир, это возвышенное выражение всеобщей воли. Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление. (Аплодисменты.) Мы собрались сюда в этот величественный момент, в этот торжественный час, чтобы благоговейно склониться перед нравственным законом и сказать миру, прислушивающемуся к словам Франции, следующее: «Существует только одна сила — совесть на службе справедливости; существует только одна слава — гений на службе истины». (Движение в зале.)
Сказав это, я продолжаю.
До Революции, господа, социальное устройство было таково:
Внизу — народ.
Над народом — религия в лице духовенства.
Рядом с религией — правосудие в лице суда.
Что же представлял собой народ в тот период жизни человеческого общества? Невежество. Что представляла собой религия? Нетерпимость. Что представляло собой правосудие? Несправедливость.
Выразился ли я слишком резко? Судите сами.
Я ограничусь тем, что приведу два факта, но достаточно убедительных.
13 октября 1761 года в Тулузе, в комнате нижнего этажа одного дома, находят повешенным молодого человека. Народ взволнован, духовенство мечет громы и молнии, судебные власти начинают следствие. Это было самоубийство, но его изображают как убийство. В чьих интересах? В интересах религии. И кого же обвиняют? Отца. Он гугенот и хотел помешать сыну стать католиком. Это обвинение чудовищно с точки зрения моральной и невозможно с точки зрения физической; какая разница! Этот отец убил своего сына, этот старик повесил молодого человека. Правосудие работает, и вот развязка. 9 марта 1762 года седовласого человека, Жана Каласа, привозят на площадь, раздевают донага, кладут на колесо. Он связан, голова свисает на грудь. Три человека находятся на эшафоте: муниципальный советник по имени Давид, которому поручено наблюдать за казнью, священник с распятием и палач с железной полосой в руке. Потрясенный и охваченный ужасом старик не смотрит на священника, он смотрит на палача. Палач поднимает железную полосу и раздробляет ему руку. Осужденный издает вопль и теряет сознание. Советник суетится, осужденному дают понюхать солей, и он возвращается к жизни; тогда — снова удар железной полосой, снова вопль; Калас теряет сознание; его приводят в чувство, и палач начинает все снова; и поскольку каждая рука и нога должны быть перебиты в двух местах, по каждой из них наносятся два удара, что составляет восемь казней. После восьмого обморока священник подносит к его устам распятие, но Калас отворачивает голову, и тогда палач наносит ему последний удар — он раздробляет ему грудную клетку толстым концом железной полосы. Так умер Жан Калас. Это продолжалось два часа. После его смерти было доказано, что сын покончил самоубийством. Но убийство было уже совершено. Кем? Судьями. (Сильное волнение. Аплодисменты.)
Другой факт. Вслед за стариком — юноша. Три года спустя, в 1765 году, в Абвиле, после ночи с грозой и сильным ветром, на мосту находят старое распятие из полуистлевшего дерева, три столетия украшавшее перила моста. Кто сбросил с перил это распятие? Кто совершил богохульство? Неизвестно. Может быть, какой-нибудь прохожий. Может быть, ветер. Где виновник? Епископ амьенский пишет увещательное послание. Вот что представляет собою увещательное послание: это приказ всем верующим, под страхом вечных мук, сказать, что они знают или предполагают о том или ином событии, убийственный приказ фанатизма невежеству. Увещательное послание епископа амьенского делает свое дело: сплетни, разрастаясь, приобретают характер доноса. Правосудие устанавливает — или полагает, что установило, — что в ночь, когда распятие было брошено на землю, два человека, два офицера, по имени Лабарр и д'Эталонд, проходили через Абвильский мост, что они были пьяны и распевали гвардейскую песню. Суд — абвильское сенешальство. Сенешалы Абвиля стоят советников Тулузы; они не менее справедливы. Издаются два приказа об аресте. Д'Эталонд скрывается, Лабарр взят. Начинается судебное следствие. Он отрицает, что проходил по мосту, но сознается, что пел песню. Абвильское сенешальство выносит обвинительный приговор; Лабарр апеллирует к парижскому парламенту. Его доставляют в Париж; там приговор находят правильным и подтверждают. Закованного в цепи, Лабарра вновь привозят в Абвиль. Я буду краток. Наступает чудовищный момент. Шевалье де Лабарра прежде всего допрашивают, затем подвергают мучительной пытке, чтобы заставить его назвать соучастников. Соучастников чего? Перехода через мост и пения. Во время пытки ему переламывают колено; услышав, как трещат переламываемые кости, его исповедник падает в обморок. На следующий день, 5 июня 1766 года, Лабарра волокут на городскую площадь; там уже пылает костер. Подсудимому читают приговор, затем отрубают кисть руки, затем железными щипцами вырывают язык, затем, из милости, отрубают голову и бросают ее в костер. Так умер шевалье Лабарр. Ему было девятнадцать лет. (Длительное глубокое волнение в зале.)
