Миле Белаяц - Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны
Апис в своем рапорте, направленном своему начальству и, следовательно, правительству 21 июня, умолчал о некоторых деталях. В частности, о том, что он в свое время легкомысленно разрешил майору В. Танкосичу «дать» детям «предпринять что-нибудь», а также о том, что в тот самый момент он пытался все это отменить.
Пашич, которого не удовлетворил рапорт Димитриевича, потребовал от военного министра Д. Стефановича начать расследование. Министр вызвал начальника судебной части военного министерства полковника Станко Цветковича, который после ознакомления с донесениями Аписа и Туцаковича получил приказ переодеться в штатское и отправиться в Шабац и Лозницу с целью проведения следственных действий[115].
Если признать подлинность документов, захваченных австро-венгерскими властями в 1914 г. и использовавшихся во время суда над заговорщиками, то стоит обратить особое внимание на тот, в котором недвусмысленно указано, что армейские командиры и их подчиненные, находившиеся на границе, находились под неусыпным контролем местной гражданской администрации. Так, 27 июня 1914 г. командир отряда Йован Прванович жаловался начальнику V пограничного района («Секрет. № 17») на то, что: «в последнее время меня все чаще ставят в известность о том, что районные полицейские и таможенные власти по приказу, поступившему свыше, осуществляют известный надзор за пограничниками моего отряда, а также что все, о чем они узнают, передается как секретная информация». О том, что так и было, можно узнать и со слов Косты Туцаковича, который после Косты Йездича давал свидетельские показании на состоявшемся в Салониках в 1917 г. суде над офицерами[116].
Некоторые другие документы, якобы захваченные в Сербии в 1914 г., выглядят сомнительными и не выдерживают критики. Как, например, выдержки из книги регистрации входящих и исходящих бумаг майора Косты Тодоровича. Особенно в той части, где заходит речь о его роли в переправке гимназистов и мнимой коммуникации по этому вопросу с высшими властями в Белграде. Переписка о том, что приказ остановить гимназистов опоздал и они уже отбыли, не могла иметь место, так как Тодоровича еще в апреле перевели с границы во внутренние районы.
Итак, этими сведениями о переправке оружия и нелегальном переходе сербско-боснийской границы отдельными лицами располагали сербское правительство, военный министр и начальник генштаба за неполную неделю до покушения. В основном все, о чем знали местные и центральные власти, касалось перевозки тяжелых чемоданов, револьверов и боеприпасов, имевшей место после 22 мая/4 июня 1914 г. Настоящие заговорщики отбыли из Белграда 15/28 мая и оказались в Боснии 18 мая/1 июня. Двое из них, переходившие границу нелегально, имели при себе четыре пистолета и шесть бомб. Пистолеты несли в карманах, а бомбы – на поясе. Третий, Чабринович, попал в Австро-Венгрию «легально» – воспользовавшись паспортом Грабежа.
В пользу тезиса об «осведомленности» властей предержащих о том, что «ожидается покушение» и грядет буря, недвусмысленно свидетельствует «неподобающее» поведение высших армейских чинов. Начальник генштаба воевода Путник 14/27 июня 1914 г. отправился на лечение в Австрию, на курорт Бад-Гляйхенберг, известив об этом накануне военного министра Стефановича. Начальник Оперативного отделения к этому времени уже давно вместе с семьей находился в отпуске по состоянию здоровья[117]. Министр Стефанович – член правительства, «посвященного в план покушения», – разрешил им уехать и именно в те страны, с которыми ожидался конфликт.
Король Петр уехал поправлять здоровье в курортное местечко Враньска-Баня. «Знающий о покушении» Никола Пашич, в очередной раз заручившись высочайшим мандатом на формирование кабинета, 24 июня распустил сербскую скупщину и объявил о кампании по проведению выборов, назначенных на 14 августа. Первое заседание нового парламента должно было состояться 23 сентября. Ко всем этим деталям следует добавить и то, что французский посланник в Белграде сообщал о бале и приеме в честь королевского дня рождения, планировавшихся к проведению 12 июля[118]. Что Пашичу тогда было известно доподлинно, так это время визита Франца-Фердинанда в Боснию, о чем писали в газетах.
Следствию в Сараево о Воиславе Танкосиче стало известно очень скоро, после того как подсудимые договорились, что лучше признаться, чтобы не пострадали ни в чем не виноватые люди. Однако информация о взаимоотношениях отдельных лиц, в частности Танкосича, с сербским правительством и правящей партией быстро отметалась в сторону. Судебный следователь Л. Пфеффер записал: «По показаниям Принципа, Танкосич относился к числу бывших заговорщиков… На мой четкий вопрос, состоял ли Танкосич в хороших отношениях с сербским правительством, Принцип ответил, что Танкосич и все сербские офицеры остро враждовали с Пашичем и радикалами. Об этом можно много рассказать… Циганович предупредил его, что передвигаться по Сербии, перевозить оружие и переходить границу нужно тайно»[119].
Загадка визита, который сербский посланник в Вене нанес министру Л. Билинскому
Характер предостережения, озвученного сербским посланником в Вене Йованом М. Йовановичем, и для современников, и для историков оставался спорным вопросом, вокруг которого было сломано немало копий. Имеем ли мы дело с доказательством того, что правительство знало о «плане»? Действовал ли посланник по приказу или по собственной инициативе? Еще Владимир Чорович оспаривал инсинуации относительно того, что сербские власти предупредили Вену, «зная» о переходе границы молодыми заговорщиками ночью с 1 на 2 июня 1914 г. Все доступные «источники», свидетельствующие как в пользу, так и против приведенных предположений, появились после покушения. Согласно одному из них, Пашич якобы заявил, что направил предостережение австро-венгерскому правительству. Сербский премьер дважды опровергал это утверждение. Вена – трижды[120].
Посмотрим, что нам по этому поводу могут поведать сербские и французские дипломатические документы.
1 июля сербский посланник в Париже др. Миленко Веснич во время посещения французского МИДа в разговоре с помощником государственного секретаря Абелем Ферри (Abel Ferry) упомянул, что «сербское правительство даже предостерегло австрийское правительство о том, что готовится какой-то заговор» против Франца Фердинанда. Краткая запись об этом без упоминания имени Й. М. Йовановича впоследствии была опубликована во французском серийном издании DDF[121]. В то же время его составители на основании заявлений Йовановича и доступной литературы указывают в комментарии, что имелась в виду встреча сербского посланника в Вене с Билинским. По словам французских историков, Йованович адресовал свой демарш Билинскому, а не министерству иностранных дел. Источником для этих выводов служит статья Йовановича в газете «Нойес Винер Тагеблатт» (Neues Wiener Tageblatt) от 28 июня 1924 г., а также его письма историку Жюлю Исааку (Jules Isaac), которые тот опубликовал в собственной книге «Один исторический спор. Вопросы о начале войны»[122].
После войны Йованович рассказывал, что 5 июня посетил Билинского по собственной инициативе и предупредил его о вероятности какой-нибудь выходки во время поездки Фердинанда по Боснии. В письменном виде сербский политик впервые заявил об этом в материале, опубликованном 28 июня 1924 г. в венской газете. Затем о событиях десятилетней давности Йованович вспоминал на страницах белградского «Сербского литературного вестника» (за сентябрь 1925 г.) и т. д. В 1926 г. он припомнил, что говорил Билинскому о возможной реакции сербских резервистов, задействованных в маневрах австро-венгерской армии. Дескать, вместо холостого кто-нибудь мог бы зарядить винтовку боевым патроном. Йованович пишет, что спустя несколько дней снова виделся с министром, который заявил, что изначально запланированная программа визита будет выполнена полностью. Бывший сербский посланник объяснил также, почему обратился к Билинскому, а не к главе МИДа Берхтольду. Потому что любой контакт с министром иностранных дел вне зависимости от формы и обстоятельств считался официальным (!). Берхтольд, по словам Йовановича, слабо ориентировался в сербских делах, а все его помощники очень плохо относились к Сербии. Билинский – другое дело. К тому же он отвечал за Боснию и Герцеговину[123].
Во время публичной лекции, напечатанной в «Политике» 4 декабря 1926 г., Йованович сказал, что «и в наших архивах имеются подтверждения» его визита к Билинскому 23 мая/5 июня. О том же идет речь в двух письмах, адресованных французскому историку Ж. Исааку (31 декабря 1932 г. и 25 января 1933 г.), а также в послании к итальянскому историку и писателю Луиджи Альбертини (21 января 1938). Билинский в своих мемуарах, напечатанных до первого заявления Йовановича, не вспоминает того разговора с ним. Однако чиновник австро-венгерского министерства финансов П. Фландрек подтверждает факт беседы шефа с сербским посланником, во время которой обсуждалась поездка эрцгерцога. По словам Фландрека, Йованович попросил Билинского не считать его слова официальным уведомлением, поэтому тот и не расценил услышанное ни как открытое, ни как завуалированное предупреждение[124].
