Газета День Литературы - Газета День Литературы # 96 (2004 8)
Виктор ПРОНИН — Наталья ДАЛИ ПИСАТЕЛЬ “В ЗАКОНЕ” Литературный допрос с пристрастием
На телевизионные экраны страны вышел, уже в который раз, пятнадцатисерийный фильм "Гражданин начальник", снятый по романам Виктора Пронина "Банда". Как и фильм "Ворошиловский стрелок" по роману "Женщина по средам" он стал поистине народным фильмом. Его ждут, смотрят по нескольку раз, пересказывают друзьям и соседям.
У поэта Натальи Дали недавно вышла книга стихов. У детективщика Виктора Пронина, по подсчетам некоторых критиков, вышло более двухсот книг. И, тем не менее, между ними состоялся вполне внятный разговор. Поскольку Наталья Дали знает криминальный мир не понаслышке, далеко не понаслышке, а Виктор Пронин пишет детективы не один десяток лет, то, вполне естественно, разговор получился с явным криминальным уклоном — в полном соответствии с той атмосферой, которая царит ныне на просторах России, в полном соответствии с той тональностью, с которой все мы с вами, дорогие товарищи, разговариваем с друзьями, любимыми женщинами и даже, о Боже, с непосредственным начальством.
Взглянуть на себя, на собственные книги, на убеждения и заблуждения с криминальной колокольни... Согласитесь, может получиться не только забавная картина, но и довольно интересная. Если, конечно, разговор будет искренним и нелукавым. Похоже, искренности в этом интервью предостаточно. А это уже неплохо.
Наталья ДАЛИ. Виктор Алексеевич, если вы не возражаете, то, учитывая характер будущего разговора, я бы хотела называть вас обвиняемым? Как вы к этому относитесь?
Виктор ПРОНИН. Знаете, Наташа, поскольку обвинение мне ещё не предъявлено, то, следуя процессуальному кодексу, я бы предпочёл называться подозреваемым. Тем более что моя фамилия и это слово "подозреваемый" начинаются на одну букву. А вы, к примеру, будете дознавателем — ваша фамилия и это слово тоже начинаются на одну букву.
Н.Д. Принимается. Итак, первый вопрос. Скажите, подозреваемый, что заставило вас в достаточно зрелом возрасте ступить на скользкий и чреватый путь создания детективных романов? Жажда славы? Денег? Желание окунуться в мир опасности и риска? Или какие-то внутренние особенности характера потянули вас к криминалу?
В.П. Может быть, для начала вы мне скажете, в чем я подозреваюсь?
Н.Д. Скажу. В подстрекательстве к совершению особо тяжких преступлений. Но об этом чуть позже. Вопросы здесь все-таки задаю я. Итак, что вы ответите? Уточняю... Ведь у вас уже была специальность горного инженера, вы закончили институт, какое-то время даже работали по специальности... И вдруг всё бросаете. Прокололись в чем-то?
В.П. Да, согласен. Я поступил опрометчиво.
Н.Д. Мягко сказано! Вы слиняли!
В.П. И опять согласен. Слинял. Скажу больше — тайком. Ночью. Ушел с работы и не вернулся.
Н.Д. А ведь всё в вашей жизни складывалось очень неплохо.
В.П. Даже хорошо. Я не боялся шахты, не боялся всех этих взрывов, обвалов, газа и пыли. Как-то заблудился в старых выработках, откуда вообще никто не возвращался. Темнота кромешная, над головой километр угольной породы, батареи сели, лампочка погасла... Я ничего не вижу не то чтобы на расстоянии вытянутой руки, но вообще ничего не вижу. Только стойки похрустывают под напором кошмарного веса земли, куски породы время от времени вываливаются откуда-то сверху... Я сел, подумал, вернее, попытался подумать — где мог оказаться?! Потом вдруг почувствовал запах свежего огурца. Запахи в шахте, во всех этих штреках, выработках распространяются очень далеко. И я пошёл на запах огурца.
Н.Д. И вышли к огурцу?
В.П. Да, девушка сидела на опрокинутой вагонетке и ела огурец.
Н.Д. Вы заврались, подозреваемый, девушки в шахте не работают. Запрещено законодательством.
В.П. А тогда еще работали. И ели огурцы, запах от которых распространялся на километры по подземным выработкам. В результате я сижу перед вами. А бывало, приходилось ползти по двести-триста метров в такой узкой щели, что пуговицы от шахтерской куртки обрывались. А сзади только хруст ломающихся стоек и шорох опускающейся породы. И только где-то далеко впереди не то лампочка, не то вспыхивающая сигаретка дает направление — ползи туда, пока обрушивающая порода не настигла тебя, дурака. Но страха не было.
Н.Д. А что было?
В.П. Скучно было. Просто скучно. А что касается денег… Я ушел в газету фотокорреспондентом и получал в десять раз меньше. В десять раз. Когда мои однокашники уже ездили на черных "Волгах", я всё еще мечтал купить велосипед.
Н.Д. Но было не скучно?
В.П. Было просто здорово! Просто здорово! Я носился по колхозным полям, по заводским цехам, по каким-то стройкам, клубам, рынкам... Я мчался с утра в редакцию, не представляя даже, где окажусь вечером, ночью, на следующий день! Какое было время!
Н.Д. Значит — слава?
В.П. Какая слава! Запорожская молодёжная газета! Мои снимки печатали, даже забывая частенько упомянуть автора! Какая слава! Вы не представляете, что это было! Отснять пленку, примчаться в редакцию, развести проявитель, закрепитель, развешивая химикаты на каких-то аптекарских весах, потом проявить пленку, над электрической печкой высушить ее, да так, чтобы не стекла с нее эмульсия, а ведь было — стекала эмульсия и вся работа нескольких дней уходила коту под хвост. А если все проходило удачно — надо было снимки отпечатать, высушить, отнести секретарю, убедить его, что они хороши, эти снимки. А как они могут быть хорошими, если приходилось печатать на просроченной бумаге, если химикаты давно слежались в комья, а глянцеватель... О, этот глянцеватель! Он работал только нижней своей третью, а в остальном оставался холодным, как наш редактор!
Н.Д. Я вижу вы пытаетесь меня разжалобить. Напрасно. Сами вы как считаете, могли бы вы оказаться на скамье подсудимых?
В.П. Вполне. Давно сказано — от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
Н.Д. Тогда скажите, по какой статье вас могли осудить, если бы наше правосудие было более совершенным, или скажем, более исполнительным?
В.П. По какой статье?..
Н.Д. Должна сразу вам сказать, что любое ваше слово может быть истолковано против вас, поэтому вы имеете право не отвечать на вопросы, которые кажутся вам опасными.
В.П. Понял. Мне вполне бы подошла двести шестая часть вторая... Хулиганство. Не самое опасное, но вполне достаточное для нескольких лет заключения. Я плохо воспитан. Могу ввязаться в драку, когда еще остается возможность для беседы спокойной и рассудительной. Рассудительности хватает далеко не всегда. Я могу плеснуть томатный сок в ненавистную морду. Бывало. Я могу бросить камень в ненавистное окно. Бывало. Я хорошо знаю, что такое неуправляемый гнев, неуправляемая обида, неуправляемая жажда немедленно восстановить справедливость, как я ее понимаю.
Н.Д. Двести шестая — единственная ваша статья?
В.П. Что вы! Вы меня недооцениваете! Я мог бы отсидеть за воровство, за публичное оскорбление чести и достоинства и даже за похищение детей.
Н.Д. И вы до сих пор на свободе?!
В.П. Везёт. Но несколько раз я все-таки привлекался к ответственности за оскорбление чести и достоинства — когда работал журналистом в "Человеке и законе", в "Огоньке", в "Неделе"... Но наш суд — как известно, самый гуманный в мире — во всем разобрался и освободил меня прямо в зале суда.
Н.Д. А похищение детей?
В.П. Что сказать — было... Пьяница-муж забрал у матери ребенка и потребовал от нее же выкуп... И мы с ребятами провели успешную операцию. В результате обошлось и без крови, и без выкупа. Все были счастливы. Даже милиция, поскольку я избавил ее от хлопотной и неблагодарной работы.
Н.Д. Значит, не только в романах, но и в жизни вы устанавливаете справедливость, как сами ее понимаете, как считаете нужным?
В.П. Совершенно верно. Меня оправдывает то, что так поступают все. Во всяком случае, всем так хочется поступать.
Н.Д. Но это две большие разницы — поступать и хотеть поступить.
