Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы
А вот Пиейру де Мандьяргу на сей раз не повезло: дамы из жюри Фомина были все же смущены непривычной «эротикой мотоцикла». Книга Пиейра де Мандьярга собрала у них всего четыре голоса из двенадцати, и премия была присуждена романисту Роже Вриньи…
Но мода на безъязыкую литературу, столь усердно насаждаемая в последнее время буржуазной критикой, продолжает распространяться словно поветрие. Мудрено ли, что ее мертвящее дыхание начинает оказывать влияние даже на некоторых талантливых литераторов, честно ищущих обновления изобразительных средств, пытающихся освободиться от рутинных литературных приемов, найти что- то новое, яркое, способное глубоко взволновать и увлечь читателя. Тем большее разочарование испытываешь, когда
берешь в руки книгу такого ищущего писателя и вдруг убеждаешься, что и на ее страницы ветром моды занесло песок и пыль с избитых дорог псевдоавангардизма.
Как вы помните, Арман Лану, беспощадно атакуя «новый роман», особо оговорил свое доброе отношение к Мишелю Бютору, который принадлежит к числу таких ищущих писателей с честной, беспокойной душой. Мы помним его яркое, своеобразное произведение «Движение» («Mobile»), роман–репортаж, вышедший в свет в 1962 году. Это было политически острое и глубокое исследование «американского стиля жизни». Бютор не замыкается в «башне из слоновой кости», чтобы выдумывать там свои произведения, как это делает, например, Пиейр де Мандьярг, уединенно живущий в старинном особняке в древнем парижском квартале Марэ, больше похожем на музей, чем на жилище современного писателя, и хвастающийся тем, что он «скрытный человек». Бютор — член руководящего совета Национального комитета французских писателей, активный участник общественной жизни.
Тем большее огорчение почитателям его беспокойного таланта доставила его книга «Воздушные линии» с подзаголовком «Радиофонический текст», вышедшая в издательстве Галлимара. В своем странном и непонятном стремлении во что бы то ни стало отвлечь внимание читателя от героев книги и сосредоточить его на отдельно взятом, абстрактно выраженном «психологическом элементе» и на «мире вещей» Бютор дошел до того, что перестал давать действующим лицам имена. На протяжении ста двадцати страниц он излагает обмен репликами между пассажирами самолетов, летящих в разные концы мира, причем пассажиры обозначены буквами: мужчины — прописными, женщины — строчными. А беседует с i о школе, В с i — о каком‑то Люсьене, С обменивается нежными словами с h. Пока идет обмен репликами только в одном самолете, еще можно уловить логическую нить повествования, представляя себе, что происходит в этом самолете, летящем из Парижа в далекий Нумеа. Но когда автор вводит в поле вашего зрения уже не один, а многие самолеты, то собеседников становится великое множество и знаков для их обозначения уже не хватает — теперь под одной буквой оказывается уже несколько действующих лиц.
Все путается. Одна j слышит, как некий D ей говорит:
«Твои гибкие губы, твои нежные губы, твои горячие губы… Зелень твоих глаз, живость твоих глаз, зеленые розы твоих глаз». За другой j ухаживает А, который шепчет ей: «Ты спишь в лесу, я унесу тебя в лес… где змеиные глаза, змеиное шипение, рычание вулканов, стук птичьих клювов…»
Повторяю, Мишель Бютор отнюдь не фокусник от литературы, изобретающий трюки ради дешевой популярности. Он честный писатель, искренне ищущий новые пути в искусстве. Но тут он явно запутался в тенетах формализма — и вот результат…
А тем временем мода на замену имен героев ничего не говорящими буквами алфавита или условными знаками была подхвачена другими, из литературы перебросилась в кино и театр. Этот метод используют Робб–Грийе, Саррот и другие.
Так обстоят дела в Париже. Уф!.. Переменим для разнообразия пластинку. Вот только что в издательстве Галли- мара вышел перевод романа американца Джека Керуака, который в последние годы приобрел шумную известность как глава движения битников {Критик Ги Дюмар в еженедельнике «Нувель обсерватер» 3 октября 1963 года дал такое небезынтересное определение: «Битник — это интеллигент, художник, который вдруг решает жить как нищий бродяга. Я подчеркиваю: решает. Тут нет ничего общего с нищетой Верлена, Ван–Гога или Модильяни. Битник может, когда захочет, получить стипендию фонда Форда, чтобы заниматься «поп–артом» (тем самым «жареным искусством», «лопающимся искусством» или «хлоп–искусством», о котором я упоминал выше. —Ю. Ж.), или электронной музыкой, или отправиться в Европу писать диссертацию об Ионеско».}. Это уже пятый роман сорокалетнего «папы» нового литературного течения, наиболее видными представителями которого наравне с Керуа- ком являются Лоуренс Ферлингетти, Ален Гинсберг, Грегори Корсо, Гарри Снайдер, Бэрроуз. Роман называется «Поднебесные бродяги» {Джек Керуак умер в 1969 году в возрасте сорока семи лет.}.
Я далек от того, чтобы ставить крест на битниках, словно на пропащих, деморализованных людях, как это делают некоторые. При всем своем нигилизме и цинизме эти люди, бросившие вызов бездушному, механизированному, жестокому обществу, пытаются как‑то бороться с ним,
хотя и неумело, подчас наивно, используя анархистские, бунтарские формы протеста. Но что дает их бунт?
Течепие битников зародилось в Калифорнии; осенью 1959 года я видел там этих молодых бородатых людей и пепричесанных девушек, нарочито небрежно одетых и всем своим поведением демонстрировавших отречение от цивилизации, чтобы шокировать так называемую приличную публику. Но то была думающая молодежь, интересующаяся философией и искусством, любящая природу. Она яростно выступала против атомной бомбы, заявляя о своей приверженности к миру, но плохо представляла себе, что же ей делать. Доминирующим началом у нее были тоска, гнев, бунт. Она хотела все сломать, но не знала, что же следует построить вместо сломанного.
Центром ее сборищ была книжная лавка Лоуренса Ферлингетти в Сан–Франциско, который с тех пор стал популярным поэтом и драматургом; правда, эта популярность до сих пор носит скандальный привкус. В одной из последних пьес он изобразил женщину, которая рожает электрические лампочки, а увлечена она хамом, главное удовольствие которого — бить эти лампочки. В клубе, созданном при активном участии Ферлингетти в Сан–Франциско, организуются зрелища, которые, по его мнению, представляют собой большой экспериментальный интерес. В сентябре 1963 года он так рассказал об этих спектаклях корреспонденту парижской газеты «Экспресс» Марку Са- порте:
«Клуб находится в заброшенном доме, вмещающем не более пятидесяти человек, что уже дает представление о характере мероприятия. Что касается спектаклей, то скажу, например, что одна из недавних постановок проходила последовательно в разных комнатах, и зрители должны были ходить за актерами из комнаты в комнату. В другой раз, чтобы создать подходящую среду, каждый зритель должен был завернуться в простыню наподобие савана, сделав в ней дыру, чтобы просунуть голову».
Большинство писателей–битников уже разъехалось из Сан–Франциско. Гинсберг — в Индии {Впоследствии Гинсберг вернулся в США и стал однпм из идеологов хиппи — молодежи, изверившейся в духовных ценностях буржуазного мира и отрекшейся от цивилизации вообще.}, Снайдер — в Япо
нии, оба они погрузились в исследование буддийской философии. Бэрроуз — в Лондоне, Керуак — в Нью–Йорке…
И вот перед нами последний труд Керуака, которого Ферлингетти почтительно именует поэтом в прозе и художником Америки. Когда‑то он начинал, как и остальные, с крика протеста, с вопля (нашумевшая в пятидесятых годах поэма Гинсберга так и называлась— «Вопль»), с бунта. Это был бунт против всего, что угодно, в том числе и против элементарных канонов стиля, грамматики и синтаксиса. Керуак садился за пишущую машинку, вставлял в нее рулон бумаги и, не задумываясь, писал на этой бесконечной ленте все, что ему приходило в голову. Его произведения измерялись в метрах и представляли собой, по оценке американского литературоведа Льюиса Антер- мейера, «бесформенную смесь того, о чем думает и что чувствует автор». Теперь перед нами роман Керуака. Каков же он?
Керуак выступает — конечно, на свой манер — в роли преемника и продолжателя литературной школы так называемого потерянного поколения тридцатых годов, отдавшего обильную дань теме бродяжничества, показу жизни и переживаний людей, оказавшихся за бортом жестокого американского общества. И вот его «Поднебесные бродяги». Но вы ошиблись бы, если бы подумали, что они сродни героям прежнего «потерянного поколения» тридцатых годов — темным, безграмотным людям. Нет, это не жалкие отщепенцы — это интеллигенты, обладающие высокой культурой, но добровольно отрекающиеся от цивилизации. Бродяги Керуака могли бы без труда взять на себя руководство кафедрами университетов. Вот послушайте, как он характеризует своего героя Джэфи Райдера (по словам Ферлингетти, под этим именем выведен битник Гарри Снайдер):
