Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Компания»
Хорошие пошли Адамы — ребра Евам ломают.
Я хочу сразу подчеркнуть, что к деятельности Комитета-2008 отношусь резко отрицательно, к Гарри Каспарову — еще хуже, а за Комитет матерей Беслана, который как только ни пытались использовать самые разные персонажи от Путина до Грабового, мне очень больно. Политтехнологов я тоже не жалую. Деятельность Марины Литвинович никогда не вызывала у меня особого сочувствия, хотя я и верю в ее искренность. Наверное, дело в том, что Литвинович действительно очень красива и чрезвычайно обаятельна. Я перед красотой всегда склоняюсь, будь она левая, правая или анархо-синдикалистская. То-то из меня и вьют веревки всю жизнь.
Но когда молодой красивой женщине несколько мужчин выбивают два зуба, разбивают лицо, ногами бьют по голове и по ребрам, да еще и по ногам добавляют, обеспечивая хромоту, — это не повод для выяснения политических позиций. Если бы скинхедку так избили, я тоже полагал бы своим долгом горячо ей посочувствовать.
Мне, честно говоря, сейчас не важно, кому было особо выгодно избиение политтехнолога. Хотя уже появились дежурные публикации о том, что нужнее всего оно было самой Литвинович. Более того — в ее «живом журнале» некоторые храбрые люди уже написали, что Комитет-2008 все это устроил нарочно, при ее горячем участии. Эти комментаторы гораздо хуже тех, кто ее бил. Когда тебя бьют, больше всего ненавидишь не самих бьющих, а тех, кто бегает вокруг и хихикает. Тем, кто бьет, хочется дать сдачи, а тех, кто хихикает, — убить. Большая разница.
Высказываются версии, что Литвинович избита людьми Иванова, и встречные версии, что она избита людьми антиивановской направленности, чтобы подумали на Иванова. А я вот думаю: ну какая разница? Если на нашего министра обороны и на его оппонентов в равной степени легко такое подумать, то чего стоит этот министр, эти оппоненты и эта оборона? Какая разница, кто против кого играет? Важно одно: в России одни мужчины бьют женщин, другие, хихикая, потирают руки, а третьи, хмуря лбы, серьезно спорят о том, Невзлину это нужнее или Патрушеву… Коль скоро вы с равной легкостью готовы допустить, что на такое способны и Невзлин, и Патрушев, — чем один лучше другого?
Лично мне, кстати, особенно симпатична версия о том, что Литвинович заказала сама себя. Дала кому-то денег, а ей за это выбили два зуба. И все ради Каспарова, ради пиара его комитета. И вот я о чем подумал: если о ней ходит такая версия — это, наверное, знак высшего уважения! Вдумайтесь: о женщине, чьим главным орудием всегда считалась ее действительно редкая красота, ходит слух, будто она сама наняла людей выбивать себе зубы (потому что переломов ведь нет, это наши конспирологи тоже уже отметили в храбрых статьях под псевдонимами) — значит, эту женщину считают истинной героиней! Я не то что за Каспарова — за Литвинович не дал бы себе два зуба выбить. Разве что за членов семьи, и то поворчал бы. Это что же получается? Получается, что только о ней в стране кто-то думает хорошо!
Литвинович — в министры обороны, и баста!
24 марта 2006 года
№ 407, 27 марта 2006 года
Еще не вечер…
О провинции и столице — кто живучее, кто талантливее, — можно спорить долго. А у меня тут случился контрольный эксперимент. Я зарядил в одном хорошем издательстве новую книжную серию — историю великих литературных пар. Блок — Менделеева, Эфрон — Цветаева, Пунин — Ахматова, Пушкин — Гончарова, Маяковский — Лиля Брик, Джойс — Нора Барнакл и т. д. В молодости я дорого дал бы за такой заказ. Но нынешний автор привередлив, ленив и нелюбопытен. Однако в конце концов я заказал пять биографий: студентке-журналистке, выпускнице-филологичке, глянцевому журналисту-москвичу, газетному журналисту-провинциалу и американскому преподавателю с питерским литературным прошлым.
Через полгода результаты такие: студентка-журналистка канула, не отказавшись и не перезвонив. Видимо, стыдится. Ей не до биографий — она ведет легкую светскую жизнь, не вылезает из клубов. Выпускница-филологиня написала тридцать страниц, полных элементарных фактических ошибок, и просит пока заплатить аванс, а потом она за полгода напишет еще тридцать таких же. Глянцевый журналист-москвич полгода занимался чем попало, а в последние две недели навалял сто страниц ничем не подтверждаемых слухов и сплетен, изобличающих в авторе недюжинную, но больную фантазию. Питерский писатель, ныне американский профессор, честно написал сто пятьдесят абсолютно нечитабельных страниц унылого структурализма на фрейдизме с подробным анализом фекальных и анальных комплексов своего героя. Не знаю, кто сможет это прочесть добровольно. А провинциальный журналист прислал хорошо документированный, грамотно написанный, концептуальный и внятный труд на четыреста страниц.
Но ты, читатель, не спеши с выводами. Студентке-журналистке, жаловавшейся на безденежье, книжные заработки не нужны — она поденщиной и флиртами больше заработает. Выпускница-филологиня продала свои тридцать страниц в качестве диплома одной девочке на курс младше себя за вполне приличные деньги. Отвергнутый мною труд американского структуралиста сделал сенсацию в журнале, который я тут назову «УФО» («Универсальные Филологические Открытия»). Труд моего друга-провинциала в издательстве отвергли как скучный и чересчур объемный — куда им четыреста страниц, да еще и со сносками? А вот сочинение глянцевого журналиста, где на две страницы три соития и четыре вранья, взяли, оплатили по высшему разряду и велели благодарить.
Мы все думаем, что выживает хорошо работающий, умный и добросовестный. А это не универсальный закон и не для всяких времен действует. Хорошо выживает тот, кто умеет приспосабливаться. А приспосабливаться к эпохе деградации — как раз и значит либо работать плохо, либо не работать вовсе и уметь получать за это деньги. Вот кто становится героем времени. Как в девяностые.
Но ты, нетерпеливый читатель, опять же не спеши. Ибо главная мудрость жизни заключается в том, что в краткосрочной перспективе всегда торжествует зло, а в долгосрочной — добро. Смотришь вокруг и говоришь: прямо-таки последние времена! Проходит десять лет — и понимаешь, что не последние. Студентку-журналистку, любительницу легкой и нервной клубной жизни, выгнали с журфака за пропуски. За диплом, который выпускница филфака продала младшей подруге, поставили тройку. Работу, вышедшую в «УФО», разругали ревнивые, эгоцентричные коллеги — все структуралисты в общем одинаковы, ибо искусство, объединяющее всех, им по барабану. Издательство, решившее предпочесть дешевый и лживый труд глянцевого журналиста, лопнуло. А книгу провинциального автора я пристроил в серьезный издательский дом, уцелевший благодаря тому, что он издает классику.
Так что в стратегической перспективе, на которую ставлю я, добро по-прежнему на коне. Жаль, не все до этого доживут.
3 апреля 2006 года
№ 408, 3 апреля 2006 года
Громов пишет
Макс Громов пишет мне из тюрьмы: «Благодарю за поддержку, которую вы оказали мне и моим товарищам. Конечно, особо изменить что-то и как-то подействовать на сексотов в мантиях — глупо рассчитывать. Но проигрывать процесс так, как проиграли мы с вами, тоже неплохо. Наш проигрыш предпочтительнее. Обрекая нас на каторгу (шучу), они забываются и снимают маску. Ради этого и стоит сидеть, что мы и делаем. Борьба продолжается, и если не у нас, то по крайней мере с нами все в порядке. Не знаю, как другим, но для меня одиночество только на пользу. Сижу, читаю, головой качаю. Старик-тезка Макс Волошин из начала века двадцатого протягивает мне, уже в двадцать первый, строки: „Надо до алмазного накала прокалить всю толщу бытия. Если ж дров в плавильне мало — Господи, вот плоть моя!“
Хорошо и тепло его вспоминать, выдыхая эти строки с паром, в самом сердце „черного точила“. Я благодарю судьбу, что она дала возможность соприкоснуться со всем этим. Но ладно, наверное, хватит размазывать сопли. Простите за пафос — он тут не кажется излишним. С наилучшими пожеланиями».
Громов — тридцатидвухлетний нацбол, из тех, кто захватывал Минздрав в позапрошлом году, возражая против отмены пенсионерских и инвалидских льгот. Он получил пять лет, потом срок скостили до трех. Сидит в Уфе, неподалеку от Чебоксар, где возглавлял когда-то отделение НБП. Он сидит трудно. Из первых 170 суток провел в штрафном изоляторе 130 — из-за беспрерывных конфликтов с начальством. В его письмах нет жалоб — цитирует стихи, просит прощения за пафос, говорит, что тюрьма на многое меняет угол зрения. Благодарит за сочувствие. Очень вежливый человек.
