Вячеслав Рыбаков - Руль истории
К слову сказать, той же единомоментной замены одной истории на другую в свое время требовали от России наши кроткие демократы — провести антикоммунистический Нюрнберг, немедля и с позором выкинуть Ленина из мавзолея и пр. Сознательно ли они провоцировали катастрофу — или просто ума палата?
Не суть. Суть в том, что, когда и если такая граница между двумя странами с двумя их историями ляжет, тогда уж чья страна окажется исторически успешнее — тот и докажет, чья история правильнее.
Это очень важный момент.
Страна, живущая в качественно искаженной истории, успеха добиться не сможет ни в чем и никогда. Вот граничные условия допустимого руления историей. Задурить мозги людям на некоторое время можно, но толку с того будет все равно чуть, так что лучше и не пробовать. Мы с нашим историческим материализмом, требовавшим за счет собственного народа кормить и поить всех, кто только намекнет нам о своем стремлении пойти некапиталистическим путем развития, выстрадали эту истину, как никто иной. Исторически дезориентированная страна, хоть пуп надорви, будет все делать невпопад — и дружить, и воевать, и ломать, и строить.
Да что там Украина! Что там, в конце концов, СССР! На оселке неадекватной истории калечатся державы и помощнее.
Хотелось бы, конечно, для разнообразия не говорить об Америке, да не выходит. У нас с Америкой вообще очень странные отношения. Как будто мы с нею друг друга на социалистическое соревнование вызвали: кто лучше умеет наступать на грабли. Пока, скажем, мы сидим угрюмо в своем углу, дуемся на весь свет и потираем очередную шишку (Россия сосредотачивается), выбегает Америка: вы не умеете правильно наступать на грабли! Вот мы вас сейчас научим, как надо. Смотрите все! Оп! Ну, естественно, бум по лбу. Тут, очухавшись, чертиком из коробки выпрыгиваем мы: нет, это вы не умеете правильно наступать на грабли. Потому что у вас капитализм! Кто, скажите на милость, может при капитализме правильно наступать на грабли? Вот смотрите, как надо. Опа! Бум по лбу! Америка же, пока мы совершали, как говорят спортсмены, очередной подход к снаряду, как раз успела сосредоточиться и с новыми силами направляется к тем же граблям. Нет, вы не умеете, потому что у вас социализм. Вот мы вам сейчас покажем, как правильно, ведь у нас капитализм. Хрясь! Тут гордо выступаем мы: нет, вы не умеете правильно, только мы умеем, ведь у нас православие! Смотрите, учитесь! Хрясь! Трем шишку, сосредотачиваемся. Царственным шагом, точно «Оскара» получать, к граблям направляются они: нет, вы не умеете, умеем только мы, потому что у вас заскорузлое православие, а у нас больше всего лауреатов Нобелевских премий, у нас самый мощный интеллектуальный ресурс на планете. А ну, смотрите! Хрясь…
Никто, кроме нас двоих, в этот хоровод не лезет. Сколько еще циклов понадобится — один Бог ведает. Хотелось бы надеяться, что у наших на этот раз ума хватит не идти на следующий заход…
Но, впрочем, сейчас мы не о физкультуре, а об истории.
Поэтому начнем от Адама.
Одним из краеугольных камней христианства является комплекс ощущений, переживаний, образов, идей, связанных с понятием избранного народа. Это даже не устойчивый блок, больше. Это архетип христианской культуры.
Возник он как религия одного-единственного племени, постоянно зажатого между тогдашними сверхдержавами Средиземноморья. Именно нескончаемая этническая сдавленность, прессинг постоянной угрозы изначально лишили эту великую религию всякого шанса стать мировой, интернациональной. Это была религия постоянно опасающегося, постоянно мобилизованного, замкнутого на себя этнического меньшинства. После рассеяния — географически разобщенного, но тем более единого духовно.
Идеей богоизбранного народа европейская цивилизация поражена оказалась со времен Ветхого Завета, то есть изначально. Врожденный вывих. Новый Завет вроде бы преодолел племенную ограниченность, но двойственность так и осталась: с одной стороны, несть ни еллина, ни иудея, а с другой — хоть ты тресни, а лет май пипл гоу.
И сами христиане, оторвавшись от иудаизма, в свою очередь ощутили избранным народом себя — избранным пусть не по крови, но по вере. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы».
Скромностью тут и не пахнет, но при чем тут скромность, когда речь идет о выборе единственно верного пути среди множества неверных?
С тех пор в христианском регионе мира концепция избранного народа стала эмоциональной и идейной опорой всякого гонимого меньшинства. Ее как переходящее красное знамя передавали друг другу все вновь нарождающиеся активные группы. Почти всякая кучка еретиков ощущала себя избранным народом, даже когда по ритуалам своим должна была плевать на крест. Протестанты ощущали себя избранным народом, маленьким, слабым среди Голиафов католицизма, но тем, за которым истина и, значит, будущее.
А когда люди начали объединяться не только по конфессиям, шаблон избранного народа стал опорой, духовным мечом и духовным щитом всякого светского меньшинства, которое ощущало себя светочем мира. Ученые в средневековой Европе, кто осознано, кто чисто на эмоциональном уровне, ощущали себя избранным народом. Интеллигенция в СССР, несомненно, ощущала себя избранным народом среди тупых, безмозглых, не знающих и не желающих познавать истину язычников — это видно, скажем, из прогрессорских повестей Стругацких или, скажем, из их же «Гадких лебедей».
Словом, всякое новое, только что народившееся, еще слабое, но чувствующее себя на подъеме, чтобы не погибнуть, не сломаться внутренне, чтобы опознавать в хаосе чуждого мира немногочисленных своих, становилось избранным народом. Это давало силы. Позволяло выстоять. Открывало новорожденным маргиналам реальный путь к развитию и будущему могуществу. Давало право не сокрушенно, но гордо противопоставить себя большинству и прибегать в борьбе с ним к любым, даже самым бесчестным средствам — понятие чести или справедливости для избранного народа лишь звук пустой, ибо перед собой он всегда честен, а остальные не в счет. По примеру Давида: вместо заявленного честного единоборства без предупреждения засветить булдыганом с безопасной дистанции — и вот вам искомая победа, вот вам повод для гордости на тысячи лет. Программа СОИ ветхозаветных времен.
Увы, нацисты — тоже полагали арийцев избранным народом. И большевики явно ощущали себя им. Так что эта идея передавалась в Европе из поколения в поколение не только как переходящее знамя, но и как… м-м… что-то вроде семейного сифилиса.
Очень показательно, что в нехристианских регионах мира не было религиозных войн — войн за истину внутри одной религии. И социальный прогресс не знал ни скачков, ни взрывов, всегда обусловленных тем, что вдруг откуда ни возьмись вылупляется осененное новой идеей меньшинство (лютеране, кальвинисты, энциклопедисты, якобинцы, технократы, ленинцы — несть им числа) и начинает все кроить под себя. И наука, поначалу потешная возня презираемых чудаков со склянками, а потом вдруг гипнотически могущественная каста грозных проливателей огня и серы на любые Хиросимы, не стала на Востоке самостоятельной силой, определяющей облик грядущего. И не было жутких попыток построить тотальное светлое будущее на строго научных, абсолютно рациональных основах, порывающих с вековым мракобесием. То на классовых основах, то на расовых, то на рыночных. И еще много чего не было. Думается, Европа смогла то, чего не смогли иные цивилизации (впрочем, у них были свои достижения, и как оценивать уникальный вклад Европы в мировую копилку — вопрос отдельный) в значительной степени всего-то лишь потому, что у всех ее слабых и гонимых, и у всех, кто ощущал себя таковыми, всегда была на вооружении исполненная трагизма, пафоса и неукротимой внутренней силы роль избранного народа.
Америку тоже создавал избранный народ. Именно избранными чувствовали себя гонимые пуритане, гугеноты и прочие неугодные старой Европе группы. С течением времени ситуация в Новом Свете нормализовалась, всем сестрам было роздано по серьгам, и немногочисленный избранный народ туда приехавших стал просто великим народом там живущих.
И вдруг с девяностых годов прошлого века и по сей день — как с цепи сорвались: избранный народ! Сверкающий город на холме! Бог уполномочил нас!
Вспомнили. И ведь легло на хорошо унавоженную почву — историческая память не слишком-то слабеет за пять-семь поколений. Тем более, что совсем-то уж дух избранничества у них и не выветривался никогда.
