Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги
Мелодия вечера: солнце садится – пастух веселится.
Сейчас пастухам платят исправно. Четыре сотни целковых – да я не пастух, а полковник! Однако радость, как прежде, вижу не в деньгах. Семьдесят за плечами, а я весь день на ногах – молодым не угнаться. Весел. Здоров, хотя и клюнут железом дважды – в живот и в руку. В зеркало гляну – глаза, как у подпаска, с блеском. Чарку могу опрокинуть. Всегда компанию поддержу. И вижу, что нужен в людском обороте. Ну и конечно, вот – дом, жена, дети, внуки. Чего же еще желать человеку? У печки в прежней позе тихого согласия стоит жена пастуха. В открытое окно к свечке летят мохнатые мотыльки. Старик, подбирая нужные пищики, вспоминает одну мелодию за другой: «На диком бреге», «Калинка», «Прощай, радость моя» и кое-что из «своего сочинительства».
– Эту утром обычно играл. Эту вот в полдень – себя подбодрить и чтобы коровы не разбредались. А это – вечер, солнце садится – пастух веселится. Такая вот арматура. Инструмент, глядите сюда, проще и некуда. Коровий рог, к нему, гляди-ка, трубочка из рябины вся в дырках – по ним пальцами прохожусь, ну и пищик. Однако дуньте-ка, что получится?.. Бо! На рожке и раньше не каждый пастух играл. На рожке труднее, чем на гармошке. От того и плату пастух-рожечник получал иную, чем безголосый пастух. И при найме непременно тебе вопрос: играю ли на рожке? Особо этим бабы интересовались. И, конечно уж, им угождал – под рожок просыпаться приятное дело… А теперь я на много губерний остался, пожалуй, один. Меня уже можно за деньги показывать.
Нашу беседу со снисходительным любопытством слушал сын пастуха Сергей, такой же веселый и откровенный, как и отец.
– Ха, чепуха какая – рожок. Да появись с этой музыкой в ПТУ, засмеют…
– А ты появись, появись, – горячится старик. – Ты появись! Ревом, понятно, кого удивишь? Ты появись с музыкой. Вон, погляди, смеются там или нет?
Вблизи избы пастуха на бревнах и на скамейках в полутьме августовского вечера сидят люди, явно привлеченные звуком рожка.
– Дядя Сергей, «Меж крутых бережков» можно?
– Вон, слышишь, просят? Слышишь – «Меж крутых бережков». И так всегда. Заиграл – сейчас же люди. И всегда тебе благодарные.
Старик отыскал нужный пищик и сел поближе к окну.
Он сыграл «Меж крутых бережков», потом по просьбе женского голоса «Хуторок». И под конец по-свойски весело крикнул в окно, в темноту: «Концерт окончен, пора на насести!»
Мы вместе с Сергеем-младшим стали собираться на сеновал.
– Выпейте молока на ночь, – сказал пастух, принимая из рук жены большую стеклянную банку.
Пока пили, старик опять незлобливо и, видно, не первый раз вразумлял сына:
– Смешон не рожок. Смешно, что ты от этих пространств, от этой вольности в таксисты хочешь податься… Такая вот арматура, – подытожил он разговор. – Валяйте на сеновал. Но вы не слезайте. Это будет просто сигнал: я пошел на работу.
Утром мы и проснулись от звуков рожка. Через прореху в крыше был виден реденький сад с покосившейся загородкой. За садом к Волге спускался лес. Здесь он наполнен был подсвеченным солнцем туманом. Верхушки высоких сосен, берез и елок темнели в тумане, как острова. В соседнем сарае чутко переговаривались гуси. Слышно было: где-то в подойник бьет струйками молоко. Шуршала на сеновале мышь. И сладко посапывал младший Сергей. А старший Красильщиков, судя по звукам рожка, был уже за околицей. Он извещал селенье над Волгой, что день начался и надо его встречать.
Деревня Столыпино. Верхняя Волга.
Швея
В музее рядом с патронными лентами, пулеметом, снарядами и останками бомбы стоит эта сугубо мирная вещь – швейная машинка Zinger.
– Наверное, есть какие-нибудь заслуги у этой старушки?
– Есть, – сказали в музее. – Если полчаса подождете, то придет и хозяйка машины.
Она пришла приодетая, необычайно опрятная, подтянутая. Выжидательно села на краешек стула. Познакомились. И я записал: Зоя Александровна Запутряева. Уроженка Осташкова. Возраст – 78 лет. Швея. Сейчас смотритель музея.
– Машина, наверное, ровесница вам.
– Да нет. Пожалуй, чуть помоложе. Мне купили ее на двадцатом году…
Зоя Александровна Запутряева и ее машинка.
В семье Запутряевых детей было шестеро. Кормила всех кузница, где отец Александр Михайлович Запутряев с утра до ночи стучал молотком – ковал лошадей и выделывал для окрестных мужиков косы. «Возможно, как раз отцовские косы и сохранились у нас в музее».
Для дочери-рукодельницы решил кузнец справить машину. Много, наверное, надо было выковать кос и подков, чтобы купить недешевый по тем временам заграничный снаряд.
Покупка пришлась ко двору. И семья Запутряевых выбралась из нужды – в кузне стучал молоток, а в доме стучала теперь машина. «До этого я шила руками. Теперь же работа шла едва ли не в сто раз быстрее. И так получилось: к этой машине я приросла на всю жизнь».
Слово «война» Зоя Александровна услышала за шитьем. Осташков, казалось, был далеко от боев. Но война пришла и сюда, к Селигеру. Одна из дочерей кузнеца Запутряева – Валентина была в Осташкове секретарем райкома комсомола. А в соседнем на Селигере районе, в Пено, тоже секретарем была Лиза Чайкина. «Лиза и Валя дружили. В последний раз из райкома Лиза звонила сестре: «Валя, до встречи. Я ухожу в леса».
Сейчас сестры Запутряевы, Валентина и Зоя, живут вместе. «Год, когда Лиза ушла, был и в нашей судьбе поворотным. Я решила, что наибольшую пользу могу принести, если буду что-нибудь делать для фронта на своей безотказной машине».
В Осташкове в 42-м году сформировалось небольшое подразделение для ремонта солдатской одежды. Швея Запутряева Зоя в него попросилась.
Когда говорят о войне, в первую очередь справедливо вспоминают тех, кто лежал на переднем крае в окопах, кто поднимался в атаку, ходил в разведку, – вспоминают пехоту, танкистов, саперов, пилотов, связистов, вспоминают ударную силу войны. И мало кому известны шедшие следом за боевыми порядками нестроевые силы. Шофер, фельдшер, сапожник, пекарь, прачка, швея, оружейник. Все это люди, без чьей заботы передовая держаться бы не могла. В нестроевые подразделения пули не долетали, но снарядами их накрывало и бомбы их находили. И непролазная грязь военных дорог им знакома. И весь кочевой быт войны люди, нередко немолодые уже, вынесли. Были в этих подразделениях и женщины.
Представьте себе отряд из пятнадцати конных повозок, идущий следом за фронтом. На повозках поклажа донельзя прозаическая: корыта, стиральные доски, утюги. Мыло, иголки и нитки. На передней «штабной повозке» главная ценность – маленький сейф с печатью и документами части, два автомата и вот эта машинка Zinger.
Заботой отряда была одежда солдат. Ее стирали, чинили, гладили. «Располагались в какой-нибудь деревеньке у речки. Кипятили и промывали одежду в проточной воде (а зимой-то она ледяная!), сушили летом на солнце, зимою жарко топили крестьянские печи. Целыми днями не разгибались. Так и жили. Часть продвигалась – и мы сейчас же свой скарб на подводу. Вот так на лошадке дошли из-под Курска до Дрездена».
Память у Зои Александровны сохранилась прекрасно. Помнит имена своих сослуживцев. «Как не помнить – почти все из Осташкова!» Помнит деревни и речки, где делали остановки по Украине, Молдавии, Румынии, Чехословакии, Австрии.
В Дрездене война для банно-прачечного отряда не кончилась. «Погрузили нас в эшелон, и двинулись мы на восток. И опять шли за фронтом. В пустыне Гоби хлебнули горя от недостатка воды. Но, слава богу, там все окончилось скоро. И опять эшелон. Теперь уже домой. Развинтила машину, аккуратно все переложила ветошью. Сказала спасибо мысленно людям, сделавшим этот станок для шитья надежным и некапризным. Как подумаю, сколько я с этой машиной проехала, – голова кружится. А ведь ни разу не поломалась, меняла только иголки.
И еще тридцать лет после войны работали вместе швея и машина. «Я первая подносилась – глаза изменять стали. В последний раз сшила сотню этих вот тапочек для музея, чтобы полы обувкой не портили, и сказала: все, хватит. Попросили машину сюда – отдала. А теперь и сама вот смотрителем при музее».
Сделать снимок машину мы вынесли в главную светлую залу музея. А потом поставили снова на место, к площадке, где лежат пулемет, каски, патронные ленты и бомба. Зоя Александровна заправила под каретку машины солдатскую гимнастерку, прошла одну строчку: «В полном порядке. Садись и работай. Нам бы, людям, такую надежность».
Фото автора. Осташков. 3 сентября 1978 г.
Новоселье
Проселки
В деревню Сытьково в этом году весною прилетели три пары аистов. Полетали, посидели на высоких деревьях, походили по болотцам у Волги, и жители догадались: прилетели в разведку. Аисты в этих местах никогда не селились, никто никогда их не видел. И можно представить радость, волненье и ожиданье: а вдруг останутся?
