Семен Уралов - Два капитала: как экономика втягивает Россию в войну
Индустриальный уклад экономики отражался на коммуникации и социальных связях в обществе. Все знали, где работает сосед, большинство жителей одного района трудились на одних заводах. Соответственно были организованы и города. Занятость людей в индустрии приводила к активному развитию социальной инфраструктуры: когда отец и мать работают на заводе, остро стоит вопрос о детских садах, яслях, кружках в школе и ДЮСШ. И самое главное, люди, работающие в индустрии, совсем по-другому относятся к финансам, так как производство предполагает понятную всем оплату труда. Если ты слесарь 6-го разряда, то понятно, почему ты зарабатываешь больше, чем молодой инженер, хотя он вроде и с высшим образованием, а ты только техникум окончил.
Преобладание торгового капитала в экономике приводит к совершенно другим процессам, люди начинают смотреть друг на друга как на предмет заработка и наживы. Появляются «новые русские», которые стремительно создали частный капитал. Закрываются фабрики и заводы, когда-то успешные люди оказываются безработными. Безработица — крайне интересный социальный феномен. Политическая роль безработицы еще не достаточно изучена, но именно безработица 90-х привела к инфантилизации постсоветского общества. Всемогущая власть телевизора оказалась возможной только над подорванной волей общества. Гражданин без работы вычеркнут из всех социальных связей. Раньше он был в коллективе, обменивался новостями, конкурировал с коллегами, зевал на партсобраниях, получал нагоняй от начальства, выписывал профилактических пенделей подчиненным, ездил в профсоюзный отпуск, получал благодарности, а некоторые даже трудовые медали и ордена. И вот гражданин, привыкший к активной жизненной позиции, оказался никому не нужен. Он запирается в собственной квартире, круг общения ограничивается соседями, такими же собратьями по несчастью. Что вам обсуждать, кроме того, что вас объединяет, — телевизора?
Власть телевизора над постсоветским человеком — это следствие разрушения индустриального уклада экономики и общества. Нормальный советский человек всего 20 лет назад не особо верил телевизору и тому, что говорит власть. Постсоветский человек верит тому, что ему расскажут из главного телевизора. Шоу-политика — бессодержательное переругивание и восхваление — стала центральным постсоветским трендом. Причем не имеет значения, в каком из постсоветских осколков вы живете. Власть телевизора распространяется на жителей и России, и Беларуси, и Казахстана, и Украины, и Молдавии. Разрушение индустриального общества привело к тому, что граждане утратили навыки системного анализа. Хоть целые поколения зубрили исторический и диалектический материализм, ходили на партсобрания и занятия по политинформации, на практике советский человек оказался не готов к встрече с капитализмом.
Если бы экономическую власть в стране одержал промышленный, а не торговый капитал, ситуация могла бы разворачиваться по-другому. Жажду перемен, которая обуяла советское общество в конце 80-х годов, надо было направить в русло конструктивной деятельности. Правильный лозунг партии должен был звучать как: «Производите и изобретайте», а не «Торгуйте и обогащайтесь».
Нельзя сказать, что все регионы утратили индустриальный уклад. Остались Урал, Донбасс, Беларусь, Западная Сибирь, Северный Казахстан. Промышленный профиль этих регионов сложно переломить, однако даже в этих регионах наблюдается упрощение промышленных цепочек. Сложные наукоемкие предприятия закрываются, приоритет отдается производству товаров с низкой добавленной стоимостью: уголь, сталепрокат, заготовка, трубы. Машиностроение попадает в долгий и затяжной кризис. Станко- и приборостроение практически уничтожено.
На периферии деиндустриализация носит ужасающий характер. Наиболее пострадали окраинные регионы СССР — Молдавия, Таджикистан, Прибалтика, Западная Украина, Киргизия.
Историю промышленной деградации можно увидеть на примере любого крупного города национальной периферии — Риги, Душанбе, Тбилиси, Бишкека, Кишинева или Львова. На примере последнего попытаемся рассмотреть эти политэкономические процессы.
В рамках союзной экономики Львов был главным научно-промышленным центром всего Карпатского региона. Там производили троллейбусы, автопогрузчики, станки, автобусы, мопеды и велосипеды, ремонтировали самолеты и танки. Во Львове располагалась штаб-квартира Западно-Украинского военного округа. Учитывая близость Польши, именно во Львове находился один из командных плацдармов Советской армии на западном направлении. Вершиной львовской промышленности был концерн «Электрон», который производил первые в СССР телевизоры с сенсорным, а затем с дистанционным управлением. Обладать таким телевизором с горизонтальным рядом красных кнопочек вместо привычной ручки-трещотки было мечтой любого советского мещанина. Именно «Электрон» наладил первый выпуск телевизоров с японскими кинескопами, что в те годы было невиданным примером интеграции — где Япония, а где Львов. Город Львов был настолько крутым индустриальным центром, что там был еще один производитель телевизоров — завод «ЛОРТА» (на самом деле был оборонным заводом). Также во Львове собирали мопеды «Карпаты» и «Верховина», которые были мечтой каждого сельского подростка. Всего за 50 лет стремительной индустриализации Львов развился из трехсоттысячного города до почти миллионника. Близость к польской границе активно стимулировала приграничную торговлю. Образовалась прослойка фарцовщиков — людей, которые покупали у поляков дефицитные жвачки «Турбо» или джинсы «Мальвина» и перепродавали их в комиссионках. Когда граница чуть-чуть приоткрылась, фарцовщики стали челночниками и потащили на себе импорт.
И вот динамично развивающийся научно-промышленный город оказывается на периферии разрушенной постсоветской экономики. Первыми рухнули наукоемкие отрасли, которые естественным образом замыкались на армию и ВПК. Затем через львовскую таможню ринулся импорт, уничтоживший собственное производство. Дыра на границе, разросшаяся до неприличных размеров, плюс местный мелкобуржуазный менталитет сделали производство во Львове просто невыгодным. Теоретически могло бы выжить автобусное и троллейбусное производство, однако был выбран курс на разрыв кооперационных связей с Россией и на евроинтеграцию, поэтому восточные рынки стремительно терялись. Не помог ЛАЗу и приход российского инвестора. Некогда передовое производство — именно на автобусе ЛАЗ отвозили Гагарина на Байконур — не смогло перепрофилироваться под новые реалии и наладить выпуск чего-то вроде ГАЗели для частных предпринимателей. В результате импорт б/у автобусов из ЕС на корню уничтожил собственное производство. Массово импортировали по теневым схемам автобусы «Ивеко», «Мерседес» и других производителей.
Приоритет развития торговли в ущерб производству привел к катастрофе в обществе. Стремительно растущая безработица вынудила самую активную часть населения уезжать на заработки. Италия, Испания, Польша, Португалия, Чехия, РФ, сезонные работы в Швеции и Норвегии — львовяне оказались не нужны в родном городе. В вузах Львова до сих можно встретить объявления о наборе групп для сбора земляники в Швеции из числа преподавателей и студентов.
Деградация промышленности изменила экономику, а экономика изменила общество. Так, во Львове уже выросло поколение детей без родителей, которых воспитали бабушка с дедушкой либо двор. Стандартная схема — родители на заработках, пересылают деньги детям и приезжают два раза в год — на Рождество и Пасху. В лучшем случае, если родители в Италии или Польше хорошо устроились, возможен совместный отпуск. На маленькие города и села деиндустриализация оказала опустошающий эффект.
Появились села, в которых буквально все трудоспособное население находится на заработках, остались начальники, алкоголики, старики, подростки и дети.
Причем собственно украинским городом Львов стал именно благодаря индустриализации. Так, в 1931 году, согласно переписи населения, украинцев во Львове жило 15 % при населении 320 тысяч человек, а уже в 1989 году было 80 % при 800 тысячах жителей. В абсолютных цифрах количество украинцев во Львове выросло с 50 до 650 тысяч.
Стремительное индустриальное развитие города требовало привлечения новой рабочей силы, ее, естественно, черпали из провинции. Открывались училища, техникумы, вузы, возводились микрорайоны, куда переселяли жителей близлежащих сел, — в общем, шла обычная индустриализация, как и везде.
Однако всего за 25 лет промышленной деградации город, который притягивал трудоспособных людей, оказался не в силах их удержать. Массовая трудовая миграция подкосила Львов, который уже, похоже, никогда не будет промышленно развитым. По крайней мере, нескоро повезут космонавтов на ЛАЗе на Байконур, а мещане в ближайшие 50 лет не будут мечтать о телевизоре «Электрон».
