Артем Боровик - Как я был солдатом американской армии
Льюер опять разлил по стаканчикам уже остывший кофе. Выпил свой залпом, запрокинув голову, словно стопку водки. Вытер бумажной салфеткой уголки прямого, волевого рта.
— У вас, — сказал я, — отличная библиотека. Она принадлежит вам или Форт-Беннингу?
— Моя домашняя библиотека еще больше, — живо ответил генерал. Чувствовалось: он гордится ею.
— Вы успеваете читать?
— Стараюсь успевать.
— Что же вы предпочитаете?
— Книги по военной истории. Военный раздел — самый большой в моей библиотеке. Всегда с интересом читаю работы Гудериана[26] о применении танковых войск. Люблю читать Паттона. Эти люди во многом определили современную стратегию и тактику армии Соединенных Штатов.
— Военную периодику просматриваете?
— Я читаю все основные военные журналы. В особенности то, что связано с боевой подготовкой солдат.
— А на «гражданскую» периодику время остается?
— Ограничиваюсь старым, добрым «Таймом». В нем есть все.
— В библиотеке Форт-Беннинга я видел несколько брошюр, на обложке которых стоит ваша фамилия. Выходит, вы не только читатель, но и писатель?
— Да. Иногда приходится разрабатывать и дорабатывать наши местные уставы.
— Во сколько вы ложитесь спать? Допоздна ли засиживаетесь на работе?
— Обычно я закрываю свой кабинет в 6.30 вечера. Какой смысл сидеть дольше? Если ты не укладываешься в рабочий день, значит, ты плохой работник. Кроме всего прочего, для выполнения моих прямых обязанностей мне необходим весь штаб. А я не имею права заставлять своих подчиненных находиться на рабочих местах дольше положенного времени. Так что к семи часам вечера все огни в здании штаба гаснут…
— Вечера вы обычно проводите дома?
— Да, я домосед. Я люблю свой дом, свою семью.
— Вы давно женаты?
— Двадцать девять лет. — Генерал кивнул на цветную фотокарточку молоденькой девушки. Казалось, фотография была сделана днем раньше.
— Ваша дочь?
— Жена! Такой я ее встретил почти тридцать лет назад, — сказал Льюер.
Генерал опять встал с дивана, подошел к книжным полкам, снизу доверху закрывавшим одну из стен кабинета, взял карточку и протянул ее мне.
— Очень красивая женщина.
— Дочь, — удовлетворенно улыбнулся генерал, — пошла в нее. Похожи, как две сестры.
— Больше детей у вас нет?
— Что вы! — слегка обиделся Кеннет Льюер. — У нас их трое. Две дочки и сын. Старшая замужем за капитаном ВВС. Она подарила нам двух внуков. Младшая — капитан военно-медицинской службы, парашютистка, подводница. Ее муж — командир роты. Они служат на Гавайских островах.
— Завидное местечко, — сказал я. — Половина солдат, по-моему, хотят служить именно там.
— Да, — отозвался генерал. — Местечко и впрямь сказочное. Тепло, океан, фрукты… Что еще надо человеку?
— А что делает сын? Тоже пошел по стопам отца?
— Мой сын студент. Сейчас он в Гватемале. Подлить кофе?
— Спасибо. Еще одна чашка — и я превращусь в кофейник.
— Верно, — заметил генерал, — старайтесь себя ограничивать. Сам я кофе почти не пью. Делаю исключение, лишь когда меня навещают гости. Вам понравился Форт-Беннинг?
— Да, очень интересно.
— А что больше всего заинтересовало?
— Работа корпуса капелланов в Форт-Беннинге.
— В советской армии, — улыбнулся генерал, — их заменяют политработники. Воспитывают солдат в духе вашей «коммунистической веры». Я прав?
— Социализм не религия, — сказал я. — Из него пытались сделать религию со своим богом и апостолами. Но не получилось… Капелланы — прекрасные политработники: солдаты им исповедуются, открывают свои самые сокровенные тайны. В результате капеллан знает про рядового все — вплоть до цвета глаз любимой девушки.
— Честно говоря, сказал генерал, — я не смотрю на капелланов как на политработников. Это нечто совершенно особое. На мой взгляд, солдату необходим священник. Это я особенно остро осознал во Вьетнаме.
— Почему — именно во Вьетнаме?
Он удивленно посмотрел на меня.
— А вам, — спросил генерал, — удалось побеседовать с кем-нибудь из капелланов Форта?
— К сожалению, нет.
— Так ведь с этого надо было начинать… Сейчас я вам организую встречу. У вас есть время?
— Часа полтора, — ответил я, глянув на часы.
— И отлично!
Бог и армия
Капеллан Дональд Тейлор встретил меня на крыльце маленькой современной церквушки, приютившейся близ молодой сосновой рощи. Он был небольшого роста, но широк в кости, коренаст. Старательно отутюженная новенькая пятнистая форма ладно сидела на его крепкой фигуре. Голос его был мягок, вкрадчив, чуть хрипловат, он проникал в самую сердцевину вашей души, подчинял, покорял вас со второго же слова.
— Чем, — улыбнулся капеллан, — объяснить ваш интерес к моей персоне?
— Быть может, тем, — сказал я, — что в нашей армии нет священников.
— Быть может, — согласился он.
— Где вы получили теологическое образование?
— Я три года учился в мемфисской христианской семинарии.[27] Там же защитил дипломную работу.
— Какой круг проблем исследовали вы в той работе?
— Ее тема звучала так: «Капеллан и проблема оказания помощи смертельно раненным или безнадежно больным в госпиталях».
— К тому времени у вас уже был опыт подобной работы?
— В определенной мере — да. Я много времени провел в госпиталях, в отделениях, где лежали больные раком. Я стремился помогать им морально, пытался утешить их. В своей работе я опирался на идеи Елизаветы Кублур Росс.[28]
— Вы имеете в виду вашу практическую или дипломную работу?
— И ту и другую. Елизавета Кублур Росс написала очень мудрую, очень ценную книгу под названием «Смерть и умирание».
— Печальная тема.
— Печальней нет, — согласился капеллан. — Пройдемте в церковь — здесь дует…
В церкви было по-домашнему уютно. Обычной для католических храмов торжественности — ни следа.
— В своей книге госпожа Кублур Росс утверждает, что большинство людей, которым стало известно, что они неизлечимо больны, перед смертью проходят через пять основных психологических состояний: отрицание своей смерти, ненависть к идее своей смерти, смирение и привыкание к идее смерти, выторговывание у судьбы или Бога шанса на выживание и, наконец, надежда на выживание.
— Что вы понимаете, — спросил я, — под выторговыванием шанса на выживание?
— На этой стадии больной или раненый склонен давать Богу клятвы.
— Какого рода?
— Самого разного. Например, клятву уйти в монастырь, если будет дарован шанс выжить. Или клятву отдать все свое состояние в фонд строительства жилья для бездомных. Иногда больной делает попытку перехитрить Бога.
— То есть?
— Ну, скажем, чистосердечно кается, не прося взамен спасения, а в тайниках сознания — мысль о том, что это и есть единственный шанс выжить…
— Вы считаете, что капеллан может реально помочь безнадежно больному человеку?
— Да, считаю. И когда я думаю об этом, то вспоминаю одного сержанта, у которого рак поразил кость ноги. Он почти год лежал в ожидании донора, но с каждым месяцем его надежда на выздоровление таяла. Я постарался своей верой усилить его веру. А это дало ему новые силы ждать. И он победил.
— Что именно вы говорите смертельно больным людям?
— Самое важное — попытаться внушить больному, что его жизнь не безразлична миру, что о нем думают, заботятся. По-разному люди реагируют на слова капеллана. Одни смиряются. Другие отказываются верить, что это происходит не с кем-нибудь, а именно с ними. Третьи уходят глубоко в депрессию. Иные мечутся между подавленностью и злобой. А кто-то уповает на лекарства или гениальность врачей. Я заметил важную закономерность: человек боится не смерти, а ее быстрого приближения. Тяжело переносится не сама смерть — свою смерть человек никогда не может зафиксировать, — а ожидание смерти. Когда я работал в госпитале имени Уолтера Рида, я говорил больным: вы — не исключение, мы все умрем.
— Но они-то знали, что им предстояло умереть очень-очень скоро. Они завидовали здоровым?
— Конечно. Но я пытался уводить их от отрицательных эмоций. Я не переставал внушать им, что все люди в некотором смысле смертельно больны: все рано или поздно умирают.
— Вы не замечали — чтобы утешить страдающего человека, достаточно указать ему на его же собрата, чьи страдания еще тяжелей. Глупо устроен человек: от сознания, что соседу тоже плохо, почему-то становится легче на душе. Разве это не мерзость?
— У любого человека достаточно сил, чтобы побороть мерзость внутри себя.
— Да, иногда это получается, но невозможно эту мерзость уничтожить полностью — так, чтобы она уж никогда более не давала о себе знать… Ну а что ваши солдаты? Что тревожит их?
