Николай Буссе - Остров Сахалин и экспедиция 1852 года
12-го ноября. — Кажется, зима хочетъ установиться. Снѣгу выпало много и термометръ не поднимается выше +3°. Во время завтрака пришелъ грамотный аинъ, старый знакомый мой. Онъ очень понятливъ и потому съ нимъ легко объясняться. Онъ повидимому желаетъ выучиться по-русски, спрашиваетъ слова и записываетъ ихъ. Онъ, на разспросы мои объ манжурахъ и гилякахъ, объяснилъ, что на Сахалинѣ торгуютъ съ аинами и японцами три народа манжу, они носятъ косы и длинныя бороды; Санта — заплетаютъ волосы тоже въ косы, но бороды имѣютъ малыя, ихъ онъ тоже называлъ Ороку, говоря что это все равно. Я полагаю, что Санта или Ороку должны быть гиляки. Третій народъ называется Симери, и, по словамъ аина, они отличаются особенно большими бородами. Санта, т.-е. гиляки, пріѣзжаютъ торговать въ селеніе Носоро, на западномъ берегу Сахалина. Въ Аниву японцы не пускаютъ ихъ. Изъ многихъ разговоровъ съ аинами можно заключить, что настоящій правитель на Сахалинѣ отъ японскаго правительства пріѣзжаетъ въ Аниву только на лѣто.
Къ обѣду, въ 3-мъ часу, Рудановскій возвратился изъ двухнедѣльной экспедиціи къ с. Сиретоку. Его выбросило на берегъ у селенія Пуруанъ-томари и онъ пришелъ оттуда пѣшкомъ. По его разсказамъ, онъ много перенесъ трудовъ. Результатъ экспедиціи довольно удачный. Заливъ Таонучи, по осмотрѣ, оказался удобною гаванью для зимовки судовъ малаго ранга. Входъ довольно затруднительный, потому что фарватеръ извилистъ и узокъ. Берегъ Анивы до селенія Сиретоку осмотрѣнъ и нанесенъ на карту. Берегъ этотъ еще до сихъ поръ не былъ осмотрѣнъ европейцами. Сама экспедиція принесла пользу еще и въ томъ отношеніи, что познакомила насъ съ внутреннимъ бытомъ аиновъ. Щедрый платежъ проводникамъ и за ночлеги въ селеніяхъ вѣроятно расположилъ аиновъ къ намъ.
13-го ноября. — Число больныхъ ежедневно прибавляется. Трудныхъ пока, благодаря Бога, нѣтъ; многіе больны ушибами и обрѣзами. Нашъ слуга аинъ, названный нами «Чокай», опять ночевалъ у насъ. Онъ разсказываетъ теперь, что японцы сговариваются убить русскаго джанчина (т.-е. меня) ночью. Этотъ любезный проектъ они отложили до весны, когда пріѣдутъ съ Мацленя ихъ джонки. Чокай говоритъ, что онъ тогда вмѣстѣ съ нами умретъ.
15-го ноября. — Сегодня, утромъ въ 11-мъ часу померъ хорошій и веселый матросъ Сизый. Онъ имѣлъ дней десять тому назадъ зубную боль. Отъ боли этой распухла щека. Когда опухоль пропала, онъ вышелъ на работу; черезъ два дня снова появилась опухоль и быстро обхватила всю шею и всю внутренность рта. Я приказалъ перевести его спать въ баню, гдѣ гораздо теплѣе, чѣмъ въ казармѣ. Вчера, въ субботу, когда баня понадобилась, перенесли его, закутаннаго, въ пекарню. Сегодня вдругъ приходитъ фельдшеръ съ извѣстіемъ, что Сизый умеръ. Утромъ еще онъ пилъ чай и говорилъ съ товарищами. Вѣроятно нарывъ въ горлѣ задушилъ его. Непонятно это, какъ отправлять въ экспедицію 70 ч. людей, не назначивъ въ нимъ доктора!
17-го ноября. — Поутру хоронили бѣднаго Сизаго. Погода уже другой день стоитъ ужасная. Снѣгъ идетъ безпрерывно; шквалы сильнаго вѣтра опять нанесли цѣлые холмы снѣгу. Въ избѣ моей нельзя топить печку, потому что дымъ выкидываетъ въ комнату. Холодъ невыносимый, невозможно ничего писать, руки зябнутъ. На воздухѣ морозъ не великъ, около —2° только, но признаюсь, такая температура для внутренности жилья непріятна.
30-го ноября. — Право, я долженъ благодарить судьбу, что она дала мнѣ такой счастливый характеръ; другой на моемъ мѣстѣ давно бы пришелъ въ отчаянье отъ скуки. Оставивъ Петербургъ, гдѣ я провелъ свою молодость въ кругу добрыхъ родныхъ, унеся изъ него чувство безнадежной любви, я въ четыре мѣсяца перешелъ черезъ пространство 14,000 в., гдѣ судьба бросила меня на невѣдомый островъ, гдѣ я долженъ оставить на долгое время надежду получить какую-нибудь вѣсточку съ родного края. Казалось бы, довольно судьбѣ испытывать меня; но нѣтъ, она дала мнѣ въ товарищи людей, которые только увеличиваютъ непріятность жизни. Самаринъ своею вѣжливостью, лѣнью и странностью понятій если и не наскучиваетъ мнѣ, то уже конечно не можетъ интересовать или веселить меня. Рудановскій же составляетъ дѣйствительную отраву. Его безпрестанныя рѣзкія выходки, какая-то особенно обидная манера говорить, часто наводитъ меня на мысль удалить его совсѣмъ отъ дѣлъ. Я чувствую, что этимъ я много поврежу пользѣ экспедиціи, отнявъ единственнаго человѣка, который можетъ дѣлать карты неизвѣстныхъ еще никому береговъ и внутреннихъ мѣстъ острова. Но, кажется, мое терпѣніе не выдержитъ. Сегодня опять была непріятная сцена изъ пустяковъ. Я поручилъ ему, по его желанію, составить списокъ товаровъ, которые ему надо будетъ взять для экспедиціи къ Маинѣ. Занимаясь этимъ, онъ спросилъ, есть ли въ пакгаузѣ гребенки, и узнавъ, что ихъ есть всего только шесть, онъ захотѣлъ изъ нихъ взять двѣ, для подарковъ аинамъ, которые никогда не чешутся и слѣд., не нуждаются въ гребняхъ. Я замѣтилъ ему, что не слѣдуетъ брать гребенокъ, потому что ихъ такъ мало, что на нашихъ матросовъ не достанетъ. — «Такъ мнѣ ничего не надо», рѣзко отмѣтилъ онъ, оттолкнувъ отъ себя бумагу, на которой писалъ. Ну, есть ли возможность ужиться съ такимъ человѣкомъ! По долгу службы, по настоящему слѣдуетъ остановить рѣшительнымъ поступкомъ такое неповиновеніе и неуваженіе къ своему начальнику. Въ подобныхъ случаяхъ частныя отношенія не имѣютъ мѣста, и потому, если я согласенъ переносить подобныя выходки какъ частный человѣкъ, какъ старшій офицеръ я не имѣю права это дѣлать.
6-го декабря. — Въ субботу, 5-го декабря казарма № 3-й была совершенно окончена. Она вышла красивѣе и удобнѣе всѣхъ другихъ строеній и выстроена изъ лѣсу, привезеннаго нами съ р. Сусуи и частью съ сосѣднихъ горъ. Я назначилъ большое празднество на сегодняшній день, по случаю тезоименитства императора. Для этого празднества выбрана была новая казарма, незанятая еще кроватями. Ротный образъ перенесли изъ 1-й казармы и поставили на красиво убранномъ столѣ. Въ половинѣ 11-го, команда, одѣтая въ мундиры, выстроилась для молитвы. Я одѣлся въ сюртукъ съ шарфомъ и саблей. Войдя въ казарму, я засталъ тамъ толпу японцевъ и аиновъ. Они оставались въ продолженіи молитвы и кажется были поражены, когда вся команда запѣвала молитвы. По окончаніи молитвы, принесены были пироги съ рыбой и рисомъ и разложены по столамъ, уставленнымъ вокругъ стѣнъ и покрытыхъ бѣлымъ полотномъ. На серединѣ комнаты былъ поставленъ небольшой столикъ съ закуской для офицеровъ и мискою рому для команды. Наливъ рюмку рому, я провозгласилъ тостъ за Государя Императора, и при крикѣ ура и салютѣ изъ всѣхъ орудій выпилъ заздравную чарку. Командѣ я велѣлъ выпить по чаркѣ крѣпкаго рому, способнаго опьянить даже и привычнаго матроса. Японцы и аины тоже получили по рюмкѣ рому и аладьи съ патокою. Переодѣвшись въ буршлаты, матросы собрались обѣдать. Для нихъ приготовили супъ, кашу и пшеничные аладьи съ патокой. Въ четыре часа освѣтили казарму тремя деревянными люстрами и нѣсколькими треугольниками со свѣчами по стѣнамъ. Я отпустилъ отъ себя, для угощенія команды, чаю и сахару. Три самовара съ завареннымъ въ нихъ чаемъ поставлены были въ казармѣ, и люди вдоволь могли пить любимый напитокъ свой. Хоры матросовъ и камчатскихъ казаковъ поперемѣнно пѣли пѣсни. Скоро начались танцы и игры. Въ 8-мъ часу я роздалъ отъ себя по чаркѣ краснаго вина; это еще поддало веселья. Вечеромъ только трое аиновъ пришли смотрѣть на нашъ праздникъ, остальные уѣхали на Сусую, гдѣ готовили пиршество по случаю поимки медвѣдя. Аинъ Хайру, постоянно живущій у насъ и имя котораго, наконецъ, мы узнали, совершенно предался намъ. Недѣли двѣ тому назадъ, онъ приходилъ мнѣ жаловаться, что японцы его били за то, что онъ ночуетъ у русскихъ и служитъ имъ. Я уже рѣшился-было самъ пойти въ японцамъ, что бы разузнать объ этомъ, но встрѣтивъ двухъ старшинъ изъ нихъ, Мару-Яма и Яма-Мадо, у Самарина въ пакгаузѣ, началъ спрашивать у нихъ, правда ли, что они били Хайру. Они отрицали, но въ это время вышелъ самъ Хайру и очень горячо повторилъ передъ японцами, что они его били. До меня дошелъ уже слухъ, что японцы, объѣзжая селенія аиновъ, запрещали имъ служить или продавать что-нибудь русскимъ, да часто и на дѣлѣ мнѣ приходилось убѣждаться, что эти слухи справедливы. Поэтому, я нашелъ нужнымъ воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы выказать японцамъ, что я сердитъ на нихъ, и если нужно, погрозить имъ, чтобы не дать имъ излишней смѣлости, или дерзости въ сношеніяхъ съ нами. Принявъ сердитый тонъ, я сказалъ, что если они будутъ худо обращаться съ русскими, то и русскіе съ ними будутъ то же дѣлать; что я знаю, что они запрещаютъ аинамъ намъ промѣнивать самые нужные для насъ продукты, какъ, напр., свѣжую рыбу; что, наконецъ, они бьютъ тѣхъ аиновъ, которые намъ оказываютъ какія-нибудь услуги. Яма-Мадо отговаривался, что Хайру неправду говоритъ, что если аины принесутъ что-нибудь русскимъ, то это хорошо.
