Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.
Тенденция превращения торговли любовью в подсобное тайное занятие женщин с уже имеющимся социальным статусом, безусловно, способствовала разрушению морально-нравственных устоев общества. Но особую опасность, несомненно, представляла неофициальная детская проституция, весьма развитая в Петербурге. Согласно официальным данным, касающимся XIX — начала XX в., в городе не было продажных девиц моложе 18 лет. Однако эта статистика не отражала действительности. Просто по ряду юридических актов запрещалось ставить на учет Врачебно-полицейского комитета особ моложе 18 лет, в результате чего росту детской проституции в столице Российской империи с конца XIX в. не уделялось должного внимания. Многое прояснилось после оглашения имеющихся материалов на Первом съезде по борьбе с торгом женщинами в 1910 г. Обследования домов милосердия показали, что русская проституция среди малолеток значительно превзошла по количественным показателям Западную Европу. Имелись даже случаи «ночной работы» детей с 7 лет[98]. Начальница дома милосердия для несовершеннолетних рассказала о десятилетней девочке, которую полиция в течение двух лет систематически задерживала в «разгульной ночной компании, где она торговала собой». Девочка явно была психически неуравновешенной, так как «вид мужчин безумно ее возбуждал, электризовал»[99]. Ошеломляющие данные привел врач Б. И. Бентовин. По его подсчетам, в числе тайных проституток Петербурга дети 10—12 лет составляли более 10%[100]. Спрос на услуги малолеток стремительно возрастал. Тот же Б. И. Бентовин с горечью отмечал: «Ранее детская проституция существовала как бы только для потребности половых гурманов… Теперь детская торговля любовью ведется с удивительной откровенностью и широтой, безо всякой маскировки и ширм»[101]. К 1910 г. в Петербурге существовали гостиницы, где процветала детская тайная проституция. Дурной славой в этом отношении пользовался «Лондон» на углу Муринского проспекта и Спасской улицы. По-видимому, именно эта гостиница описана А. М. Ремизовым в повести «Крестовые сестры». Одну из героинь, 15-летнюю девочку, заманили в гостиницу под видом найма в няньки, а потом, «как ночь, уж кто-нибудь непременно человек по пять за ночь к ней приводил»[102]. Аналогичным промыслом славилась и гостиница «Черногорье»[103], но сюда приходили уже не буфетчики и околоточные, а вполне приличная публика, хотя в целом, по выражению Б. И. Бентовина, детская проституция «оплебеилась». Распространенной была торговля девочками при мастерских. Об одном таком заведении под названием «Белошвейка» углу Большеохтинского проспекта и Гусевой улицы информировав общественность в 1910 г. врач Р. М. Шихман. Существовали специальные тайные квартиры — притоны детского разврата, организованные, конечно, взрослыми. Потребители этого вида продукции традиционно собирались в Екатерининском саду, где особенно часто гуляли дети. Но самым главным рынком малолеток оставался парк при Народном доме. Торговали детьми так называемые «тетки-комиссионерки», выдававшие девочек за своих племянниц, а так: проститутки, подбиравшие бездомных девочек. Основной контингент несовершеннолетних публичных девиц, судя по наблюден врачей и юристов, составляли «дети низшей рабочей среды, безродные (беспризорные. — Н.Л.), дочери проституток»[104].
Конечно, вовлечение малолетних в торговлю любовью целом явление не новое и не уникальное в истории. Но все же в России этот промысел приобрел особый размах именно в начале XX в Девочки, торгующие собой, представляли наиболее безразличную а нравственном отношении категорию проституток. Многие продавались за коробку конфет. Б. И. Бентовин приводит характерное высказывание малолетней проститутки: «Ничего нет (в этом. — Н.Л) худого. Пью все сладкое да вкусное. А платья у меня какие». Те, вовлекал девочек 10—12 лет в проституцию, прекрасно знали, именно этот возрастной контингент легче всего приобщить к «особым» запросам клиентов. В отчете дома милосердия за 1908 г, имелись данные о 14-летней девочке, которая специализировал: на обслуживании пожилых эротоманов. На вопрос о том, не тяготится ли она своей жизнью, юная особа ответила: «Я теперь зарабатываю гораздо больше, чем гуляя, как все»[105].
Действительно, многие малолетки, по данным 1907 г., зарабатывали от 60 до 90 руб. в месяц. Неудивительно, что пополнение рядов детской проституции часто происходило по инициативе родителей продававших девочек сводням или просто отправлявших их прямо на панель. Такое, конечно, случалось и ранее. А. Ф. Кони вспоминал, что в начале своей служебной карьеры в Петербурге — в 70-е гг. прошлого столетия — ему пришлось столкнуться с так называемым «темным делом». Речь шла о продаже чиновником К. богатому банкиру, «который среди петербургских развратников слыл за особого любителя и ценителя молодых девушек, сохранивших внешние признаки девства…» 19-летней дочери[106]. Единичные случаи сформировались в XX в. в целую систему, которая приобрела особый размах в годы первой мировой войны, когда «бланковые» девицы отправились ближе к линии фронта и их место в Петербурге заполнили малолетки. Об этом свидетельствует, в частности, отчет Врачебно-полицейского комитета за 1914 г.: «Что касается малолетних, задержанных на улице полицией за приставание к мужчинам и доставляемых в комитет, то таковых комитет надзору не подчиняет, так как это не дозволено законом, а передает их посредством той же полиции родителям или их родственникам. Но так как последние сами часто толкают девочек на разврат с корыстной целью, то эта мера оказывается мало действенной»[107].
Петербургская тайная проституция явно молодела, что свидетельствовало о ее живучести. Точных данных, которые проиллюстрировали бы ее размах, обнаружить не удалось. По материалам Врачебно-полицейского комитета, на 1914 г. было выявлено 804 женщины, продававшие себя без официальной регистрации. Однако это совершенно не соответствует действительности. На Первом съезде по борьбе с торгом женщинами приводились другие цифры, вероятно несколько завышенные, — около 40 тысяч. Однако и косвенные данные позволяют сделать вывод о том, что отряд тайных жриц культа Венеры разрастался. И накануне Февральской революции именно проститутки, не подчиненные надзору полиции, составляли основную массу публичных женщин Петрограда.
Итак, с определенной долей уверенности можно сказать, что с момента легализации проституция в Санкт-Петербурге развивается практически по классическим канонам. Более того, Петербург во многом задал тон всем российским городам в вопросе организации индустрии продажной любви. По образцу столицы повсеместно стали создаваться врачебно-полицейские комитеты. Как и большинство крупных европейских столиц, Петербург стремился к благообразию торговли любовью. И определенных успехов в этой области удалось достичь. Так, если в 1853 г. на 1000 жителей приходилось более трех проституток, то в 1909 г. — чуть менее двух. Для сравнения следует сказать, что в это же время на 1000 москвичей приходилось 15 публичных девиц, а в Ирбите — 22[108].
В Петербурге, как и в России в целом, основной контингент продажных женщин, официально считавшихся таковыми, формировался из числа бывших крестьянок, приезжавших в город на заработки. С течением времени эта тенденция усилилась. В конце XIX в. деревенские девушки составляли от 40 до 50% в общем количестве проституток Петербурга, а в 1914 г. — уже почти 70%[109]. И это явление можно назвать вполне закономерным. Соблазн большого города сильнее всего действовал на людей, впервые с ним столкнувшихся. И чем мощнее становились миграционные потоки, тем больше усложнялся процесс адаптации приезжих к новым условиям жизни в городе.
Жрицы продажной любви в основном были незамужними. Эта традиция сохранилась до революции 1917 г. Речь, конечно, идет о поднадзорных проститутках. Почти половина девиц до перехода в ранг публичных пыталась работать в качестве горничных, белошвеек, портных, то есть в сфере обслуживания. Медики, юристы и психиатры объясняли этот факт тем, что данная категория зависим от капризов клиентов и хозяев и поэтому в любой момент её представительница может лишиться места работы и жилья. В результате у нее остается один выход — панель. Подобные рассуждения убедительны, однако не следует забывать, что проституция тоже представляет собой область сферы обслуживания, хотя и весьма своеобразную. В связи с этим можно говорить о смене профессиональной ориентации в пределах одного направления трудовой деятельности и некой предрасположенности к выбору именно такого жизненного пути. В определенном смысле такую идею подтверждают данные об отношении к своим занятиям самих проституток Конечно, эти свидетельства довольно разрозненны и могут быть использованы лишь в качестве косвенных доказательств, но пренебрегать ими не следует. Так, по наблюдениям доктора П. Е. Обозненко, в конце XIX в. в проститутки из-за нужды шли около 40% женщин, 18 — делали это сознательно по собственному желанию 8 — из лени, не проявляя стремления найти какое-либо другое занятие, около 7 — следовали примеру подруг и лишь 0,5% оказались в числе продажных особ по принуждению[110]. Еще более интересную картину дали обследования, проведенные в 1910 г. среди женщин, попавших в дом милосердия и довольно критически настроенных к своей прошлой жизни. Проститутками по причине лени стали почти 40%, 19% решили продать себя, считая это занятие более легким, чем любой другой труд, еще 20 — ответили, что такая жизнь им просто нравится, и лишь 10% проституировали потому, что «нужда заставила»[111]. Эти данные, как кажется, не позволяют столь категорично утверждать, что проститутки — всегда жертвы общественного темперамента. Немаловажную роль здесь играла и личность самой женщины.
