Газета День Литературы - Газета День Литературы # 113 (2006 1)
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной,
А я был рад, что весело тебе.
Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги,
А я тебе отдал свою кровать.
Ты ненавистью метишь путь земной.
Я все тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной —
БЛОК
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда!
Александр Блок
Он сидит за столом, одиночество топит в стакане.
Тонким углем ночник очертил силуэт на стене.
За окном тает снег и, как бинт, прилипающий к ране,
Постепенно чернеет... Стоит в летаргическом сне
У дороги аптека. Рождает бесполые тени
Одинокий фонарь. В ресторанах пропойцы кричат.
Диск на небе кривится. Вздыхают в парадном ступени.
Незнакомка уходит... Проклятые книги молчат.
***
На писательском фронте без перемен:
Плюнуть некуда — гении сплошь да пророки.
Не скажу, что ведут натуральный обмен, —
Просто тупо воруют бездарные строки.
На писательском фронте без перемен:
Кто-то пьет, как свинья, в круговой обороне,
Доживая свой век с вологодской Кармен,
Кто-то лютых друзей в Комарове хоронит.
На писательском фронте без перемен:
Кто-то ходит с пером в штыковую атаку,
Чтобы сдаться в итоге в почетнейший плен
И с друзьями затеять газетную драку.
На писательском фронте без перемен:
Пересуды, раздоры, суды и пирушки —
Среднерусская редька не слаще, чем хрен...
Выпьем с горя, содвинем заздравные кружки!
На писательском фронте без перемен…
АВГУСТ
Ветер нынче строптив, хамоват и развязен,
Вот и верь после этого календарю.
Я к нему паутинкой-строкою привязан,
Потому и стихами сейчас говорю.
Ветер ходит, где хочет, живет, где придется:
То стрелой пролетит, то совьется в кольцо.
Окликаю его — он в ответ мне смеется
И кленовые листья бросает в лицо.
Он стучит мне в окно без пятнадцати восемь,
Словно нет у него поважнее забот.
Он несет на руках кареглазую осень
И листву превращает в ковер-самолет.
Он целует ее, называет своею,
И ему аплодируют створки ворот...
Я стою на крыльце и, как школьник, робею,
И сказать не умею, и зависть берет.
***
Над Кубанью туман, и в росе камыши на лимане.
И налево вода, и направо большая вода.
У ночного костра мне поют казаки о Тамани.
Я мелодий таких, да и слов не слыхал никогда.
Здесь безбожная власть не скупилась на высшую меру.
Не одна здесь дорога по белым костям пролегла.
На казачьих знаменах начертано было — ЗА ВЕРУ.
Только память осталась, и лютая боль не прошла.
Далеко, далеко…
Корабли превращаются в точки.
И у берега чайки встречают рыбачий баркас.
Вот и солнце встает…
Задохнусь от величия строчки.
Боже мой!
Как все просто, по-русски, без глупых прикрас.
***
Полыхнувший закат до полоски алеющей сужен:
Туча — словно портьера, а небо — оконный проем.
Ничего, ничего...
Пусть мой голос и слаб, и простужен,
Поднимая глаза, все равно говорю о своем.
Я до солнца встаю, чтоб увидеть, как звездные ноты
Рассыпает Господь для поэтов на Млечном пути,
Заполняю словами тетрадок бумажные соты.
Если мне суждено, я до правды смогу дорасти.
Вознесусь над землей, позабуду о мире и граде.
Предпочту пораженью веселую смерть на лету.
Чтоб, ломая перо, не просить у людей Христа ради,
И, ударившись оземь, зажать в кулаке высоту.
Это проще простого — умри да с восходом воскресни,
Ухватившись за гриву крылатого злого коня.
Ничего, ничего...
Я приду и спою свои песни.
Я еще постучусь к тем, кто знать не желает меня.
***
Ненасытная печь за поленом глотает полено.
На исходе апрель, а в тайге ещё снега по грудь.
Скоро лед в океан унесет непокорная Лена,
И жарки расцветут, и не даст птичий гомон уснуть.
Где-то там далеко облака собираются в стаи.
Где-то там далеко людям снятся красивые сны.
А у нас ещё ветер хрустальные льдинки считает
На озябших деревьях, и так далеко до весны.
Тишину потревожил испуганный рокот мотора.
Не иначе сосед мой — рисковый, бывалый мужик,
До того одурел от безделья и бабьего вздора,
Что по рыхлому льду через реку махнул напрямик.
И опять тишина. На сей раз проскочил-таки, леший.
От души отлегло. Я бы так ни за что не сумел.
В эту пору на лед не ступают ни конный, ни пеший,
А ему хоть бы хны. Он всегда делал то, что хотел.
И за то пострадал, и срока отбывал на Таймыре,
И на выселках жил от верховьев до Карских ворот,
Пил еловый отвар, кулаком плющил морды, как гирей,
И выхаркивал легкие сквозь окровавленный рот.
Он глядел на меня, усмехаясь, в минуты застолья
И на третьем стакане меня зачислял в слабаки,
А глаза изнутри наполнялись любовью и болью —
Так на небо глядят пережившие жизнь старики.
***
Я тебя всё сильнее люблю
И стихами от ярости плачу.
Не могу, не умею иначе
Я ревную тебя к февралю.
Дорогая, не смейся, не надо,
Посмотри за окно, посмотри.
Словно яблоки зимнего сада
На снегу заревом снегири.
Не клюют, не поют, не летают,
Видишь, пёрышки словно в крови...
Мне тебя в час любой не хватает.
Позови меня жить, позови.
***
Убегает от смерти во сне нецепная собака,
Раздувает бока и когтями скребет по ковру.
Ах, какая была с волкодавом прекрасная драка!
Он пришел, как хозяин, пометить твою конуру.
Спи, надежный мой друг, завтра будем зализывать раны.
Я тебя не оставлю и утром налью молока.
Скоро выпадет снег, на березах повиснут туманы,
И по первому льду мы погоним с тобой облака.
Жаль, что век твой недолог — совсем уже морда седая.
Я прошу тебя, псина, от смерти беги со всех ног.
Ну а если уйдешь, ты достойна собачьего рая, —
У меня на руках абрикосовый дремлет щенок.
***
Когда по всей земле мело,
Мело, мело во все пределы
И выжить было тяжело —
Как высоко свеча горела!
И вновь еврею страшно жить,
И русский — кровный брат изгою,
И совесть рядится слугою,
И честью честь не дорожит.
И унижается страна,
Тем, что народ хулят и судят
