Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе - Был ли Гитлер диктатором?
Никто из всех этих многочисленных дипломатов иностранных держав, с которыми я был знаком в Берлине в течение более десяти лет, не считал гитлеровский режим "преступным". Они критиковали то, что они считали недостатками, это было одновременно их полным правом и их долгом. Но они все, без исключения, восхищались народной общностью немцев как самым большим успехом Гитлера. Они все соглашались, что Гитлер спас не только Германию, но и, сверх того, всю Европу от коммунизма. И многие из них восхищались Гитлером как в высшей степени гениальным человеком, существование которого было большим счастьем — и не только для Германии.
В особенности я вспоминаю английского дипломата сэра Айвона Киркпатрика. С ним и его семьей мы дружили. Он даже однажды пришел на собрание НСДАП, которое происходило в самой "красной" части Берлина и на котором я был единственным оратором. Когда он поздравлял меня после этого, он заметил, что очень жаль, что так мало иностранцев, которые с любопытством приезжают в Германию, видят своими глазами такое собрание. Собственно, только на этом собрании он действительно узнал, что в Германии совершается прежде всего социалистическая революция, которая для всех народов — естественно, в соответствии с их особенным качествами — могла бы представлять огромную ценность.
По случаю танцевального праздника, который он давал в своей квартире для друзей, он отвел меня в сторону, чтобы сказать мне, чтобы я на следующий день — за один день до отъезда доктора Геббельса в Египет — передал моему министру от имени Киркпатрика, что тот в Египте должен подумать о том, что один из самых гениальных политиков уже потерпел страшную неудачу, когда он после войны в Египте вступил в Россию! Я передал эти слова доктору Геббельсу — он не ответил, но тот очень необычный взгляд, с которым он рассматривал меня, я не забуду никогда.
Киркпатрик тогда наверняка желал нам добра. После войны он стал Верховным комиссаром королевы Англии в оккупированной британцами части рейха. Когда Киркпатрик служил в Берлине, английским послом был Невил Хендерсон. В отличие от меня Гитлер считал его другом.
Невил Хендерсон
Однажды на званом вечере в доме начальника штаба СА Лутце мимо нас пробежала такса хозяина, и Хендерсон сказал: "Смотрите, дорогой принц, у этого животного типично немецкие качества — большая пасть и длинный хвост". Я ответил: "Бульдог, насколько я знаю, типичная для Англии собака — она кусает снизу, ваше превосходительство".
Я упоминаю эти оба коротких эпизода только потому, что я пережил их сам и потому что они показали мне, насколько по-разному, по сути, думали те англичане, которые оба принадлежали в те времена к штату английского посольства и оба играли после этого большую роль.
Я особенно охотно общался во Французском посольстве с послом Франсуа Понсе. Гитлер очень ценил его как "совершенно особенно умного и тактичного человека". На основании многих частных отзывов у меня сложилось впечатление, что Франсуа Понсе был большим германофилом, чем это устраивало господина фон Риббентропа. Риббентроп ставил на Хендерсона. Как доказала история, нужно было делать как раз наоборот. Но я едва ли мог вмешаться, тем более что Альфред Розенберг в 1929/30 годах добился моего исключения из партии — причем подпись Гитлера была подделана, — так как я вместе с бароном Лерснером предложил Гитлеру проверить его позицию по отношению к Франции и стремиться к союзу с французами. Гитлер согласился с этим, и Розенберг сообщил Гитлеру, что барон Лерснер не вполне ариец. Неслыханный поступок Розенберга был раскрыт лишь в 1936 году, когда Гитлер заявил, что никогда не знал ничего о моем исключении, иначе он, конечно, не приглашал бы меня все эти годы снова и снова к себе.
Я упоминаю об этом только между прочим, ибо этот факт демонстрирует, насколько велики были опасности для Гитлера и его борьбы внутри партийного руководства и что называть его диктатором — это безумие. Если бы он был диктатором, то у него, вероятно, все удалось, тем более что у него никогда не было намерения оставаться до смерти во главе государства. Я слышал, как он часто говорил: "Как только я закончу строительство фундамента империи, я удалюсь от дел и посвящу себя только развитию нашей идеологии". И это тоже свидетельствует о том, что он никогда не хотел войны.
Часть 9. Вечная этическая закономерность природы
"Почему вы говорите обо всем этом только сегодня?" — спросит, вероятно, кто-то. Во-первых, потому что было много людей, обладавших и обладающих куда большим объемом материала для доказательства, кроме того, занимавших намного более важные посты, чем я, у которых, правда, не было этой моей неповторимой личной связи с Гитлером. Единственный, кто лично превосходно изобразил Гитлера, к сожалению, не жил в Берлине. Он — большой художник, который, однако, никогда не действовал в сфере политики. Это доктор Ганс Северус Циглер, главный интендант Тюрингских театров. Его книга правдива — это наивысшая похвала, которую сегодня можно сделать книге.
Некоторые из когда-то высоких функционеров партии или государства старались провозгласить правду. Было несколько хороших книг. Но тот факт, что кто-то должен был иметь дело с Гитлером только по служебным делам, мешает. Национал-социализм никогда не существовал бы без Гитлера. Так как существовал Гитлер, должен был быть и национал-социализм, и потом, когда они существовали оба, после долгой, жесткой борьбы возникла, наконец, общность немецкого народа. Собственно, об этом времени может написать только тот, кто может написать о Гитлере — а именно, о Гитлере как человеке. У меня было большое счастье видеть его только в те времена, когда он еще был совсем настоящим, свободным от всех принуждений, которые приходили снаружи, когда стало выгодно ссылаться на революцию.
Я знал революционного политика Гитлера, который был еще очень во многом идентичен с человеком Гитлером. И моим вторым счастьем было то, что я мог чувствовать себя независимым по отношению к нему — я не зависел ни от жалования, ни от чина, ни тем более от какого-то общества. Он знал это, даже говорил со мной об этом. Поэтому я решаюсь сказать: я знал Гитлера. И поэтому я чувствовал себя обязанным написать эту книгу. Так как такое знание, на мой взгляд, является также обязанностью передать его народу и прежде всего будущему поколению. У нашего народа есть право на каждое слово правды, которое, наконец, поможет ему снова вернуть здоровую уверенность в себе. И я думаю, каждое немецкое правительство должно согласиться со мной, если я скажу: только правда может помочь нам, внутри нас — и снаружи!
"Вера в первородный грех создала настоящий первородный грех. Христианство так долго проповедовало злобность человеческой природы, до тех пор, пока та действительно не разозлилась".
Рихард Куденхове-Каллерги, "Герой и святой"
Германская империя еще существует — но она сможет снова жить только с правдой, потому что правда как раз в момент самой большой беды показывает всю свою настоящую силу.
Очень многое вызывает тревогу о будущем нашей Германии. Но самая большая тревога — это упадок нашего народа, ибо он, к сожалению, принимает страшные формы с самых разных точек зрения. Настоящей причиной этого является тот факт, что гордый народ лишили уверенности в себе. Этот народ еще может жить, но не может бороться. То, что этим фактом пользуются противники этого, следует автоматически.
Где честь больше ничего не стоит, там больше не может быть и доверия. Где больше нет доверия, там больше нельзя найти также никаких друзей и товарищей. Там человек медленно, но верно превращается в хищника. Государство может "обращаться" с преступниками или наказывать их, результат все равно будет одним: число преступников страшно возрастает, даже если они становятся менее заметными. Так было во все времена — у нескольких великих народов в мировой истории — всегда один и тот же процесс развития, который после жизни в наслаждении и расточительстве оканчивался в ужасном самоуничтожении. В начале этого развития во всех случаях стояло уничтожение уверенности в себе. Ведь тот, кто больше не может доверять себе сам, тот больше не доверяет также никому другому, а тот, кто никому больше не доверяет, вместе с тем уже и сам потерян.
Мы еще могли бы спасти наш народ, если мы все, без оглядки на партии, вероисповедания, классы и сословия, увидели в себе лишь немцев, которые все вместе начинают новую жизнь, возвратившись сначала к абсолютной правде перед самими собой, а потом и перед другими. Мы просим наши правительства помочь нам в этом. Прошлое должно оставаться прошлым — но на самом деле! В безусловной, неограниченной правде. Правда — это предпосылка для чести. Правда плюс честь дают в итоге верность — и они три вместе дают в итоге самый важный из всех идеалов: верную любовь. Так этого хочет вечная этическая закономерность природы — и она не требует нашего согласия.
