Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Нижинский творит жизнь, подшучивая над обыденностью мира. Насмешливо присматривается: поверили? И вновь и вновь забывает обо всем. Вне времени и вне судьбы. Он знает о них слишком много. Безумие несостоявшегося танца в нем: в сердце, в каждой интонации и взгляде. Оно загнано внутрь. Но не уничтожено. И его игра с жизнью – последний выход. Игра пленительная, губительная и возвышающая, длящаяся в пространстве души. Легкая, непринужденная, дающая жизнь новым фантазиям и тревогам.
В Нижинском легкость таланта и безумие таланта – на сцене, где он всегда один. Проклинающий свое одиночество и умоляющий оставить его одного. Завораживает жизни многих и болеет своей «нездешностью». И всегда оставаясь собой, живет реальным осуществившимся вымыслом, от которого скрывается и который вновь ищет. И на произвол судьбы выбрасывается из окна любовь, которая не хочет больше ни подчинять, ни подчиняться.
Невозможно укрепиться мыслью, описать то или иное движение, жест, разговор. Непредсказуемость, недораскрытость их судеб играют сами по себе. Игра в загадку, в жизнь, в Нижинского, который рифмуется с жизнью. Его слезы – одновременно и часть игры, и такая горькая пронзительная нота в финале этого необычного представления.
Спектакль не оставляет ясного определенного чувства. Шаткую грань между ним и миром переходить не хочется. Потому что, перейдя ее, можешь не обнаружить самого спектакля. Разъяснения разрушают его невесомую сущность. Жизнь в мифе? Или бесконечный прекрасный танец? Возникает ощущение двойственности игры, когда каждый играет самого себя: Меньшиков, Феклистов, Нижинский, Незнакомец, кукла в человеческий рост – копия Нижинского, которая вдруг оживала, играли свет с тенью, музыка, дети – каждый сам по себе, и все вместе сливалось в игру, временами озорную, временами провидческую, но всегда необратимую. Классическая ясность интонаций в сочетании с неожиданными клоунскими деталями в оформлении П. Каплевича подчеркивали игровую природу действия.
Спектакль все время пытается приоткрыть завесу некоей тайны и одновременно не хочет притрагиваться к ней. Но, не осознавая того, живет в пространстве творимой сейчас легенды. Весь его запредельный мир – перевоплощение мига, когда, отрываясь от земли, замирает в стремительности полета душа. Неизвестного, но волнующего и беззащитного существа. Без которого уже не можешь и не хочешь быть. Но от которого уносишься в несуществующие дали, где уже мерещится видение новой встречи.
Март 1993 г.
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Всем тем поэтам,
Которых я люблю.
Вот опять на меня смотрите
Из глубины лет.
И опять что-то томное –
Жар? Бред?
Да я знаю, не светлые вы,
Но в вашу боль,
Я вникаю,
Ощущаю всею млечностью моего сна,
Понимаю эти горящие письмена.
И я знаю, что мы встретимся
Далеко – на границе осмысления.
Нелегко вжиться в ваши горячие
Сплетения жил
И найти дорогу общую – так жить.
Когда приходит печаль
И тишина наполняет душу,
Мне кажется, я свеча
Потухшая, и потушен
Весь свет на нашей земле.
Ни в одном уголке планеты
Не найти осветленного места.
Лишь в далеком монастыре
Тихо молится божья невеста.
И опять будут песни надежде слагать,
Призывать, ожидать, стремленьем гореть.
Вновь и вновь принимая туманную весть,
В ослеплении – лгать, в озарении – петь.
Строптивые звуки
Глушат
Мои запевы.
Подневольные руки
Крошат
Провесененных почек
Одежки.
Почему апрель
Не задумчив?
Не присядет
У наших болей?
Он смешливый
И вечно пьяный
Своей волей.
С тропинок уходят
В лето
Занывшие ветров
Души.
Заболеют яблочной пеной
Шорохи сада.
Ты подвинешь
Свои ладони
К дождей разбивкам.
Я поймаю
Ваши молитвы
И улыбнусь июню.
Трогая переболевшие миром камушки,
Перехожу от гор горечи к морю.
Выползет нищенствующий полдень,
Ветер выкрещивая,
Выскользнет стая –
Я выхода жду.
Щекой прислоняясь к переплетам вечера,
Разворочу в памяти… Кто спросит?
Перемножу дней метки,
Отниму август,
И склоня голову,
Выплеснусь в осень.
Когда ты устал от моей грусти —
Весна не напомнит ни сном, ни вздохом —
Я за руку с ветром гулять уходила.
Я увлекалась тогда дорогой.
Немощные улицы любимого города,
Как печальная улыбка родного лица.
Вечность – ничто по сравненью с отчаянием,
Ирония запятой среди болей Творца.
Простить и желать прощений,
Вслепую жить в повтореньях души.
Если весь мир – мольба о прощенье,
Что ему наши мольбы?
Древним гаданьем гвоздику озвучивать,
Пряди созвездий на палец мотать,
Плакать и рваться обратно к людям
Из бесконечных тревог и утрат.
Задолжала скворешня у прошлого мая
Песен и горсти взлетов птичьих.
Разбился на взгляды солнечный день,
Эхо своего голоса вдруг узнаю.
Неба огромность безумная
Бледность ли?
Окажется головокружением судьбы.
Если она научилась плакать,
Что все мои жалобы?
Танец, чарующий жизни многих,
Выбери меня из буден племени.
Судьба свысока
На мои тревоги взглянула
И вдруг забыла о времени.
Несыгранных страхов
Шепот седой…
Обворожительны Ваши «некстати».
Сердце, обмороженное славы пургой,
Весну предчувствий Обвинит в плагиате.
Дикая поросль тишины
В погоне за миражами мечты.
Карнизы привиделись.
Мимо, вниз.
В холодной комнате этой минуты
Танцует жизнь с одиночества смутой.
И в сумраке душ
Отраженья зеркал лелеют легенду
О совершенстве.
Но поздно.
Танцует судьба.
На цыпочках, не дыша,
Под ритмы блаженных пропаж.
Ведь я себе снюсь – только отблеск Прощального па.
Свет лунный сошел с ума.
И площади моих страстей
Пусты.
Ополоумевшая мечта
На призадумавшиеся мосты
Ступила.
Пусть проходят мимо любви
Многие и многие города,
Страстные и строгие
Патрули
Ветра и беспечности
В никуда.
И сиамские близнецы дней
В полыханье апрельское
«Не с тобой».
Где бесстрашие,
Как болезнь.
Где насмешка,
Как постовой.
И свет лунный
Ополоумел.
Мой Бог лунный
Уже не здесь.
Печаль стала моею тенью
На площадях,
Не имеющих тень.
Если у одиночества есть душа,
То я ее слышу.
Мы не умеем эти мгновенья
Прощать
И болеем снова.
Если у одиночества голос мой,
И оно дышит,
В нем укрыться можно,
Как в лете,
А пройдут годы.
Шепот нежности шалой —
Наемный убийца.
Слова становятся облаками
И печальны дождем.
Если риск – единственный выход,
Мы неизбежны.
А белые пятна судеб
Проявит гром.
Жестикулирует отчаянно жизнь:
Безумие Гамлета уже в пути.
А мне осталось одно из двух —
Разбить свое сердце или уйти.
Разбиться о пламень лет?
Стать пламенем неухода?
Ночь – это тоже свет
Для тех, кого ждет свобода.
Просторы ее безмерны.
В Офелии платье черном
Проходит мимо измена
На собственные похороны.
Безумие Гамлета льется
На веки мои несмело.
И прежнее сумасбродство
В лицо мне смеется снова.
Поверить, что голос птичий
Был когда-то простужен,
Смогу я, если март встретит
Мое безумье не стужей.
ПОСЛЕСЛОВИЕ СОСТАВИТЕЛЯ.
