Александр Никонов - Формула бессмертия. На пути к неизбежному
Это мог бы сказать любой психолог Европы или Америки. Но не каждый психотерапевт может так вывернуть человека, как это случилось однажды с Кастанедой в доме дона Хуана. Дело в том, что дон Хуан учил Карлоса самым разным психическим и телесным упражнениям — с целью вывернуть его сознание наизнанку и научить видеть, то есть воспринимать мир так, как хотелось старику. Теоретически Кастанеда по своему внутреннему физиологическому устройству видеть мог. Но не видел. Старик старался найти причину. И нашел ее в болезненном, вытесненном из памяти детском воспоминании. Индеец понял, что Кастанеда когда-то кому-то дал некое обещание на фоне сильного переживания, и этот психологический блок теперь мешал ему.
«…Он быстро и совершенно неожиданно взял мою голову в свои руки, зажав ладонями мои виски. Его глаза стали сильными, когда он взглянул в меня. Без испуга я сделал глубокий вдох ртом. Он позволил моей голове откинуться, пристально глядя на меня. Он выполнил свои движения с такой скоростью, что некоторое время, пока он не ослабил хватку и не откинул мою голову, я был еще на середине глубокого вдоха. Я почувствовал головокружение, неловкость.
— Я вижу маленького мальчика, — сказал дон Хуан после паузы.
Он повторил это несколько раз, как будто я не понимал. У меня было чувство, что он говорил обо мне, как о маленьком кричащем мальчике, поэтому я не обратил на это должного внимания.
— Эй! — сказал он, требуя моего полного внимания. — Я вижу маленького кричащего мальчика».
Кастанеда ничего не понимал:
«Я спросил его, был ли этот мальчик мной. Он сказал, что нет. Тогда я спросил его, было ли это видение моей жизни или просто памятью из его собственной жизни. Он не ответил.
— Я вижу маленького мальчика, — продолжал он. — Он кричит и кричит.
— Я знаю этого мальчика? спросил я.
— Да.
— Он мой маленький мальчик, сын?
— Нет.
— Он кричит теперь?
— Он кричит теперь, — сказал он с уверенностью.
Я подумал, что дон Хуан видел кого-то, кого я знал, кто был маленьким мальчиком и кто в этот самый момент кричал. Я назвал по именам всех детей, которых я знал, но он сказал, что те дети не имели отношения к моему обещанию, а ребенок, который кричал, имел очень большое отношение к нему.
Утверждение дона Хуана казалось нелепым. Он сказал, что я обещал что-то кому-то в моем детстве, и что ребенок, который кричал в этот самый момент, имел большое отношение к моему обещанию. Я говорил ему, что в этом нет смысла. Он спокойно повторял, что он видел маленького мальчика, кричащего в этот момент, и что маленькому мальчику было больно. Я старался подогнать его утверждения под какой-нибудь правильный образ, но не мог установить их связь с чем-нибудь, что я сознавал.
— Я отказываюсь, — сказал я, — потому что я не помню, что я давал важное обещание кому-нибудь, меньше всего ребенку. Он снова прищурил глаза и сказал, что этот особенный ребенок, который кричал точно в этот момент, был ребенок моего детства.
— Он был ребенком во время моего детства, и тем не менее он кричит теперь?
— Он — ребенок, который кричит теперь, — настаивал он.
— Это не имеет смысла. Как может он быть ребенком теперь, если он был ребенком, когда я сам был ребенком?
— Это ребенок, и он кричит теперь, — повторил он упорно.
— Объясни это мне, дон Хуан.
— Нет. Ты должен объяснить это мне.
Хоть убей, я не мог понять того, о чем он говорил».
Эта психологическая пытка продолжалась довольно долго. И вдруг гнойник прорвался:
«— Он кричит! Он кричит! — Дон Хуан продолжал говорить в гипнотизирующем тоне. — И он держит тебя теперь. Он крепко сжимает. Он обнимает. Он смотрит на тебя. Ты чувствуешь его глаза? Он становится на колени и обнимает тебя. Он моложе тебя. Он подбегает к тебе. Но его рука сломана. Ты чувствуешь его руку? У этого маленького мальчика нос выглядит подобно пуговице. Да! Это нос пуговицей.
В моих ушах появился гул, и я потерял ощущение реальности. Я больше не находился в доме дона Хуана. Слова «нос пуговицей» сразу бросили меня в сцену из моего детства. Я знал мальчика с носом-пуговицей! Дон Хуан незаметно продвинул меня в одно из наиболее темных мест моей жизни. Я теперь знал обещание, о котором он говорил! У меня было ощущение отчаяния, благоговения перед доном Хуаном и его великолепным маневром. Как, черт возьми, он узнал о мальчике с носом-пуговкой из моего детства?
Мне было тогда восемь лет. Моя мать умерла два года назад, и я проводил наиболее адские годы моей жизни, циркулируя среди сестер моей матери, которые служили исполняющими долг заместителей матери и заботились обо мне пару месяцев каждая. У каждой из моих теток была большая семья, и безразлично, как заботливы или покровительственны были тетки ко мне, — со мной соперничали двадцать два родственника примерно моего возраста. Их бессердечность бывала иногда действительно странной. Я чувствовал тогда, что меня окружали враги, и в последующие мучительные годы я ушел в отчаянную и грязную войну. Наконец, посредством способов, которые я все еще не знаю до сего дня, я добился успеха в покорении всех моих двоюродных родственников. Я действительно стал победителем. Я не имел больше соперников, которые имели бы значение. Однако я уже не мог остановить мою войну, которая распространилась и на школьную почву.
Классы сельской школы, куда я ходил, были смешанными, первый и третий классы были разделены только расстоянием между партами. Это там я встретил маленького мальчика с плоским носом, которого дразнили прозвищем «пуговичный нос». Он был первоклассник. Я выбрал его случайно, без специального намерения. Я дразнил его. Но он, казалось, любил меня, несмотря на все, что я делал ему. Он привык следовать за мной повсюду и даже хранил тайну, что я был ответственен за упавшую классную доску, которая поставила в тупик директора. Однажды я нарочно опрокинул стоявшую тяжелую классную доску; она упала на него; парта, за которой он сидел, смягчила удар, но все же удар сломал ему ключицу. Он упал. Я помог ему встать и увидел боль и испуг в его глазах, когда он смотрел на меня и держался за меня. Психологический удар при виде его боли и искалеченной руки был больше, чем я мог вынести.
Годами я боролся против моих родственников, и я победил; я покорил своих врагов; я был сильным — ровно до того момента, когда вид кричащего маленького мальчика с носом-пуговкой разрушил все мои победы. Прямо там, в тот миг я оставил все битвы и победы. Любым путем, на какой я был способен, я решил не воевать когда-либо снова. Я подумал, что ему, может быть, отрежут руку, и я обещал себе изо всех сил, что если маленький мальчик вылечится, я никогда больше не буду победителем. Я отдал свои победы ему.
Дон Хуан открыл гноящуюся рану в моей жизни. Я чувствовал головокружение и был потрясен. Воспоминание об этом маленьком курносом мальчике, чье имя было Хоакин, вызвало во мне такую боль, что я заплакал. Этот маленький Хоакин не имел денег, чтобы пойти к врачу, и его рука так и срослась неправильно. И все, что я мог отдать ему взамен, — это мои детские победы.
— Будь спокоен, чудак, — повелительно сказал дон Хуан. — Ты отдал ему достаточно. Твои победы были сильными, и они были твоими. Ты отдал сполна. Теперь ты должен изменить свое обещание».
И таких катарсисов с выворачиванием души дон Хуан проделал с Карлосом множество. Оклемавшись, дождавшись, пока затихнет буря эмоций, Кастанеда начал анализировать этот эпизод и задался тем же вопросом, который мучает и вас: откуда старик узнал об этом мальчике, если о нем с трудом вспомнил сам Кастанеда?
Видимо, оттуда же, откуда Жанна узнала про кольцо…
Разумеется, антрополог спросил индейца, откуда тот узнал о мальчике. Но ответ получил точно такой же, какой ваш покорный слуга от Жанны: «Я просто увидел его…»
Надо сказать, эпизод с мальчиком поразил Кастанеду не чрезмерно. Потому что ранее про подобные штуки он уже слышал. Делом в том, что Кастанеда был лично знаком со знаменитым американским психотерапевтом Тимоти Лири, который проводил эксперименты с мощным галлюциногеном под названием ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты). И, кстати, Кастанеда отметил по поводу Лири то, что и я отметил касательно всех своих знакомых, практиковавших эксперименты над сознанием и длительные медитативные практики, — сдвиг по фазе. В одном из интервью Кастанеда, смеясь, сказал: «Я только недавно говорил с Тимоти Лири. Он тронулся… Он не в состоянии сконцентрироваться на чем-либо…»
Так вот, в то время многие психологи с увлечением проводили эксперименты с психоделиками (пока их не запретили) и пришли к удивительным результатам. Тот же Лири, пораженный воздействием этих веществ на сознание, писал, что с помощью ЛСД «за четыре часа больше узнал о работе человеческого разума, чем за пятнадцать лет профессиональной практики». Экспериментировал с ЛСД и другой американский психолог, чешского происхождения, основатель трансперсональной психологии Станислав Гроф. Тимоти Лири после запрета ЛСД своих экспериментов не прекратил, отчего поимел большие проблемы с властями и даже получил срок. А Станислав Гроф оказался хитрее: он нашел естественный заменитель ЛСД — так называемое холотропное дыхание (длительная гипервентиляция легких, сильно меняющая кислородно-углекислотный и биохимический балансы в крови и тканях тела). Холотропное дыханиие погружало человека в транс не хуже наркотика. Но дышать ФБР запретить не могло.
