Борис Миронов - Черная мантия. Анатомия российского суда
Чем больше вникаешь в уголовное дело, возбужденное по факту посягательства на жизнь «государственного и общественного деятеля Чубайса А. Б.», тем насущнее вопрос об адекватности следственной бригады Генеральной прокуратуры, ведь знают они прекрасно кого обвиняют в преступлении, знают, что имеют дело с профессиональными разведчиками, закончившими престижные спецфакультеты лучших учебных военных заведений страны, успешно отслужившими в Главном разведывательном управлении, так чего же прокуратура ведет следствие так, будто имеет дело с идиотами?
Ведь только идиоты, а не боевые многоопытные офицеры разведки, тщательно готовясь к подрыву броневика А. Б. Чубайса на Митькинском шоссе, могли создать свою резиденцию на улице 30 лет Октября в поселке Жаворонки. Если бы действительно офицеры разведки имели в поселке Жаворонки свою штаб-квартиру и больше месяца денно и нощно следили за А. Б. Чубайсом с целью подорвать его, никакого взрыва на Митькинском шоссе вообще бы не было, потому что нелепо бросаться на бронированный, надежно защищенный автомобиль без всякой уверенности, что там вообще находится А. Б. Чубайс, а при этом все в округе знают, что по выходным дням А. Б. Чубайс любит ездить сам и ездит за рулем простого, небронированного личного «БМВ». Однако следствие натужно искало и, конечно же, находило нужные свидетельства о создании преступниками резидентуры на улице 30 лет Октября в поселке Жаворонки.
То, как следствие делает «хороших свидетелей», мы сполна познали из показаний И. П. Карватко, «свидетельские показания» в эпизоде со съемной «разведквартирой» в доме 10 по улице 30 лет Октября в поселке Жаворонки — та же откровенная изнанка сотканного Генеральной прокуратурой уголовного полотна.
Из протокола допроса Валентины Александровны Гуриной, 1931 года рождения, образование среднее: «По адресу Московская область, Одинцовский район, пос. Жаворонки, ул. 30 лет Октября, дом 10, кв… я проживала вместе с мужем и сыном до 1976 года, после развода с мужем я уехала жить в Москву, а сын, женившись, остался жить с мужем. В 1995 году сын погиб и мой бывший муж остался жить в указанной квартире один. 31.01.05 муж умер… В настоящее время точно я сказать не могу, но мне кажется, что после сорока дней со дня смерти Ивана, буквально через пару дней, со мной связалась моя подруга, проживающая в поселке Жаворонки, и сказала, что к ней обратился ранее ей незнакомый мужчина, ему известно, что я собираюсь сдавать квартиру, мужчина сам взял телефонную трубку, сказал, что хотел бы снять квартиру месяца на три, но для какой цели и на сколько человек, не говорил. Мы договорились о встрече с Игорем (именно так представлялся мне вышеуказанный мужчина) на следующий день и встретились с ним около 12 часов в вышеуказанной квартире. Игорь приехал на встречу в белом автомобиле, модель которой я не знаю, однако я запомнила фрагмент гос. номера автомобиля «443», не один, а с мужчиной, представившимся Егором. Игорь — мужчина в возрасте 35–40 лет, рост 180–185 см, круглое лицо, темные волосы, плотного телосложения, без особых примет. Егор — возраст 20–25 лет, рост 175–180 см, волосы темные, плотного телосложения, спортивного типа. Мы договорилась с Игорем о сдаче квартиры за 300 долларов США. Игорь по моей просьбе отдал 200 долларов и 100 долларов рублями. Я отдала ключи от квартиры Егору… После этого я несколько раз приезжала в сданную квартиру и обнаруживала, что в квартире самого Игоря не было, а вместе с Егором периодически находились еще три молодых мужчины, представившиеся Владимиром и двумя Алексеями. И Володя, и Алексеи — все спортивного плотного телосложения, возраст 20–25 лет, рост 175–180 см, с темными волосами, все без особых примет… У них был какой-то бизнес, связанный с лесом в Смоленской или Вологодской области. При мне они были не очень разговорчивы, в основном они смотрели телевизор. Однажды, когда я в очередной раз пришла в съемную квартиру, в квартире был Егор и еще кто-то. По телевизору шли новости, в которых говорилось о покушении на Чубайса А. Б. Я сказала, что надо же, кто-то пытался убить Чубайса, на что Егор с еще одним мужчиной фыркнули и ничего не ответили. Каких-либо вещей квартиросъемщиков, которые бросались бы в глаза, я у них не видела… Когда точно я не помню, но мне кажется, что это было до 22.03.05, я приехала в сданную квартиру и обнаружила, что квартиросъемщиков в квартире нет. Когда именно они оставили квартиру, мне неизвестно. До сих пор ключи от квартиры они мне не вернули» (т.3, л.д. 145–148).
Итак, семидесяти четырехлетняя женщина, потерявшая сына, только что похоронившая мужа, естественно не помнит, когда точно она сдала квартиру, и когда приехала в опустевшую от квартирантов квартиру она тоже не помнит, и это тоже естественно для семидесяти четырехлетней женщины, пребывающей в растерянности от того, что осталась совсем одна, но как можно поверить, чтоб эта женщина вдруг запомнила и цвет, а, главное, номер машины, на которой к ней приехали незнакомые люди, и вспомнила этот номер через два месяца, при этом семидесяти четырехлетняя женщина со средним образованием вдруг заговорила на допросе абсолютно несвойственным для нормального человека языком: «однако я запомнила фрагмент гос. номера автомобиля «443». «Фрагмент гос. номера» — нормальный язык для старушки?
Но как прозорливо следствие, определившее, что «белый цвет», запомнившийся В. А. Гуриной, — это непременно светло-серый цвет, а сочетание цифр «443», феноменально врезавшееся в память старой женщины на всю жизнь, может быть исключительно в сочетании литер М и СХ. В моих словах нет иронии, потому что, опираясь на одни лишь показания В. А. Гуриной, исключительно на одно лишь то, что я цитировал выше, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Н. В. Ущаповский отчеканил в обвинительном заключении грозовое: «Из показаний Гуриной В. А. усматривается, что члены организованной преступной группы приезжали на съемную квартиру на автомашине Пажетных Е.А. Хонда Аккорд светло-серого цвета, государственный регистрационный знак М443СХ97, доверенность на которую была выдана Пажетных Е. А. Миронову И. Б.» (обвинительное заключение, стр. 25).
Вот так и шилось, так раскручивалось Генеральной прокуратурой это дело, именно шилось, как шьется штора, как шьется занавес, чтобы прикрыть от мира закулисье блефа, инсценировки, мистификации под названием «Покушение на государственного и общественного деятеля Чубайса А. Б.».
Понимая всю нелогичность, никчемность, несостоятельность, абсурдность съемной квартиры в поселке Жаворонки в роли разведцентра для сбора информации и слежки за А. Б. Чубайсом, следствие решило добавить значимости, весомости квартире, от которой оно и не думало отказываться как от вещдока в своих сочинениях на уголовную тему, поэтому съемной квартире нарастили еще и функции схорона, неважно, что доказательств нет, за исключением того, что, как показала свидетель В. А. Гурина, мужчины при разговоре о покушении на А. Б. Чубайса «фыркнули», тем самым, по заключению следователя Н. В. Ущаповского, выдали себя своим фырчанием: «Поскольку квартиру № 47 в расположенном на ул. 30 лет Октября в п. Жаворонки доме 10, снимали мужчины, один из которых опознан свидетелями как Яшин Р. П., при осмотре обнаружены тропы, ведущие от места происшествия на Митькинском шоссе в район указанного дома, а свидетель Гурина В. А. заявила о наличии в указанной выше квартире квартиросъемщиков в момент телетрансляции сообщения о покушении на Чубайса А. Б., имеются основания для вывода о том, что после совершения преступления часть членов организованной преступной группы укрылась на данной съемной квартире, используемой в качестве временного убежища» (обвинительное заключение, стр. 82).
Получается, что показания семидесяти четырехлетней пенсионерки В. А. Гуриной для следствия весомее и значимее всех остальных вместе взятых свидетельских показаний охранников А. Б. Чубайса офицеров ФСБ и ФСО С. Н. Моргунова, Ю. А. Клочкова, Д. В. Хлебникова, братьев Вербицких, майора дорожно-патрульной службы С. Л. Иванова, утверждавших на следствии, что они видели фигуры лишь двух человек, но, на основании одного лишь рассказа семидесяти четырехлетней В. А. Гуриной: «В квартире был Егор и еще кто-то. По телевизору шли новости, в которых говорилось о покушении на Чубайса А. Б. Я сказала, что надо же, кто-то пытался убить Чубайса, на что Егор с еще одним мужчиной фыркнули и ничего не ответили» (т.3, л.д. 145–148), исходя из одного только этого, следствие тут же дорисовывает еще как минимум двух террористов, укрывшихся после покушения на съемной квартире в непосредственной близости от пострадавшего А. Б. Чубайса.
Интересно, был ли сам следователь Н. В. Ущаповский на месте событий 17 марта 2005 года? То, что Н. В. Ущаповский сам «лично», как он говорил, обшаривал квартиры намеченных им в свидетели лиц, чтобы найти принесенные ими туда с собой патроны, чтобы свидетели были более сговорчивыми, — это мы знаем из его же собственных показаний на суде, но вот был ли Н. В. Ущаповский на Митькинском шоссе? судя по его следственным фантазиям, скорее не был, чем был, иначе бы впротиву своего вывода о том, что «есть все основания», он бы убедился, что, наоборот, нет никаких оснований «для вывода о том, что после совершения преступления часть членов организованной преступной группы укрылась на данной съемной квартире, используемой в качестве временного убежища» (обвинительное заключение, стр. 82), потому что тропы, ведущие от места происшествия к дому 10 на ул. 30 лет Октября в п. Жаворонки должны быть не меньше двух-трех километров, да еще два бетонных забора на их пути, и метров 600–900 надо пройти по открытому месту в непосредственной близости от дачи потерпевшего А. Б. Чубайса, и все это надо прошагать, проползти, перелезть, пробежать, когда в поселке уже полным ходом идет милицейская зачистка! Бред? — Бред! Как и само возвращение на конспиративную квартиру только что отвзрывавшихся и отстрелявшихся террористов, выглядит полнейшим бредом. В то время, как прокуратура, милиция, ФСБ. ФСО, служба безопасности РАО ЕЭС и еще черте кто, их же там кишмя кишело, судя по телерепортажам, на вертолетах налетели! весь поселок шерстят, а террористы, усталые и довольные (или недовольные), возвращаются в Жаворонки, попивают водочку напротив дачи Чубайса, смотрят теленовости о своих подвигах, чистят оружие и сушат валенки… И живут на этой квартирке еще несколько дней… В писательском мире подобная писанина зовется графоманством, в Генеральной прокуратуре Российской Федерации такая писанина называется обвинительным заключением.
