Игорь Гергенрёдер - Победаст, он же Смердячок
В те времена при скудости жизни, особенно — жизни на селе, — экскурсии никак не могли быть в порядке вещей. В шестидесятые годы я учился в бугурусланской школе, и нас ни разу никуда не возили. Совершенно очевидно, что устроителям экскурсий было спущено повеление самого высокого руководства. Да иначе кто пропустил бы автобусы в зону только что проведённых испытаний?
Таким образом, эксперимент расширили ещё более. Помимо данных о людях, обречённых жить (доживать) окрест эпицентра, специалисты получали материал и о тех, кто лишь некоторое время провёл на заражённой местности. Не упустили из виду воздействие радиации на детские организмы.
В первую же очередь верхушку интересовало, насколько будет боеспособной солдатская масса в зоне ядерного удара (при минимуме затрат на средства защиты), как долго сохранится пригодность к использованию. Иногда читаешь, что и в США, мол, не пренебрегли подобным опытом. Насколько — «подобным»? Американцы проводили испытания в пустыне, в манёврах участвовали добровольцы, они имели спецодежду, и было их — один батальон. Все получили щедрую компенсацию — кроме того, государство не экономило на их медицинском обиходе.
Участники тоцких учений, правда, тоже не были обойдены заботой своего рода. Их обязали дать подписку о неразглашении государственной и военной тайны. В их послужных документах записывали: в сентябре 1954 года служил в Заполярье (на Дальнем Востоке, в Средней Азии…) Цитирую Михаила Павлова: «Возвращался, к примеру, демобилизованный солдат в свою родную деревню, а через год-два одолевала его неизвестная болезнь. Чем сельский эскулап мог помочь, если служивому запретили даже намекать на причины недуга? А если и намекал, то никто ему не верил, ибо в документах у солдата — совсем другое записано, соответствующими печатями и подписями заверено. Потому участники тех учений вымирали тихо, молча». Это и было предусмотрено верхушкой, распорядившейся о «мерах во избежание слухов» (а заодно — жалоб, просьб о помощи).
А.Мыш приводит данные: к 1994 году СМИ выявили всего около 400 живых участников учений. Иван Пушкарь говорит, какие письма он стал получать после первых публикаций: «Самих очевидцев в живых осталось мало. Но откликались их близкие — жены, дети, сестры… В каждом письме — боль. Практически все рассказывали, как мучительно умирали их мужья и братья, как болеют дети».
Позаботившись о фальшивых записях, бюрократический аппарат, несомненно, постарался, чтобы солдаты не пропадали из поля зрения тех, кто накапливал даты смертей от болезней. Стоит только вообразить, что таится в архивах!.. Михаил Павлов: «До сих пор информация о вреде испытаний и их последствиях остается тайной. В начале 1990-х годов данные эксперимента рассекретили, но лишь частично. По данным „Экологического анализа …“, проведенного учеными Оренбурга, Екатеринбурга и Санкт-Петербурга, радиационному воздействию в разной степени подверглись жители семи районов Оренбуржья. Согласно исследованиям, за последние десятилетия в этом регионе наблюдается прогрессивный рост онкологических заболеваний. Среди местного населения отмечается увеличение числа врожденных уродств. Последнее ученые объясняют генетическими изменениями в третьем поколении „очевидцев взрыва“».
Поблизости от Тоцкого полигона и сегодня растут деревья аномального вида, огромные грибы-мутанты…
Тоцкий же военный гарнизон живёт, как жил много лет, и то, что в путинское время бурно растёт число дезертирств — нормальное или аномальное явление?.. Дезертиров, нормальное дело, ловят и возвращают. К случаю с Радиком Хабировым можно добавлять и добавлять главки и подглавки. Журналистка Надежда Андреева рассказала: «из Тоцкого сбежали несколько уроженцев Саратовской области — по их словам, командиры отказывали им в медицинской помощи. Например, рядовой Юлдашев (27-я мотострелковая дивизия) не раз жаловался на боли в животе. Юноша добрался до дома, мать срочно отвезла его в больницу. Врачи обнаружили флегмозный аппендицит и провели экстренную операцию. Представители дивизии забрали пациента прямо с больничной койки, вернули в казарму и в наказание за побег подвесили к стене за наручники. В таком положении рядовой провел четырнадцать часов. Гарнизонная прокуратура не нашла поводов для возбуждения уголовного дела, назвав происшедшее „отдельным недостатком“ в работе командования» («Только не возвращайте в родную часть» — «Русский Берлин», N 21(570) 28.05–03.06.2007. Перепечатка из «Новой газеты»).
Приведён ещё один пример, в котором, как в испытаниях 14 сентября 1954, выявляется на клеточном уровне один и тот же внутренний код. Он определяет квазисуществование, каковое длится, со своими особенностями, ряд веков. Действительность сегодня педантично подтверждает щемяще-неотразимую вещь Василия Гроссмана «Все течет» — с её словами о душе-рабыне. Как душа эта проста в своей страсти выматывать душу у того, кто не согласен покорчиться на службе отчизне!.. И разве же она, душа простеца, не должна петь от гордости свершаемого подвига, коли телу доведётся принимать дозу облучения после взрыва родной атомной бомбы?.. То-то разливалось волнение, когда услышали, что распад СССР был «величайшей геополитической катастрофой XX века» и «настоящей драмой для российского народа». Ну как не любить Путина, который не только поднялся до пафоса этих фраз, но и печётся о том, чтобы его государство не проигрывало в сравнении с прежней империей, единственной страной, испытавшей ядерное оружие на собственном народе. Жители злосчастных домов в Москве и Волгодонске, свои же налогоплательщики, погибли, правда, не от атомного взрыва — но было-то это в самом начале. Попозднее, после многого, что долго перечислять, вписалось в историю проделанное в Театральном центре на Дубровке. Захват заложников, невозможный без участия компетентных органов, был весьма нужен верхушке, чтобы стать в глазах простецов «продолжением терактов осени 1999» — приводя к несложному: «Всё — чеченских рук дело!» Путин санкционировал операцию по так называемому «освобождению заложников», и 26 октября 2002 на них испытали отравляющий газ. Среди насмерть отравленных им — двенадцати-, тринадцатилетние дети. Вероятно, названное число умерших от газа 126 — ниже действительного. Многих удалось бы спасти, узнай врачи секрет газа. Путин мог распорядиться… Но была сохранена военная тайна — ради мощи державы (или для своих надобностей вроде той, когда применили полоний).
Как бы там ни было, Путина не оставляет равнодушным безвременная смерть человека. Вспомним недавние события в Эстонии, перенос «Бронзового солдата» с площади Таллинна на кладбище. Россияне приехали отстаивать памятник, но увлеклись грабежом магазинов, при этом один из молодых людей получил ножевое ранение и скончался. 18 мая 2007 на саммите в Самаре Путин обвинил в убийстве эстонские власти: «Это не убийство по неосторожности. Это сознательное убийство. Человека оставили без помощи истекать кровью, и он умер». Кем сказано! И сколько всего за этим!.. Боль (неуж нет?) оттого, что подводная лодка «Курск» — «утонула». Боль оттого, что не привелось спасти отравленных газом на Дубровке… боль, конечно же, за Беслан и за другое-другое-другое.
Воистину уменьшительное Смердячок должно быть произносимо с придыханием. Можно вообразить, до чего же массе простецов горько, что не на что купить его шоколадное воплощение — дабы не лизать его, а орошать слезами умиления.
Здесь никак не помешает глубокое раздумье. А оно требует сопоставления с литературой. Подходяще произведение Александра Грина. Нет-нет — не «Бегущая по волнам» и не «Алые паруса». У него есть вещи совершенно иного плана. Русский писатель Грин (уроженец Вятской губернии Александр Степанович Гриневский) написал рассказ «Малинник Якобсона» (Впервые напечатан в 1910 году, в журнале). Мы видим русского бездомного Геннадия, который оказался на западе империи, в краю эстонцев. Напомню: среди россиян, грабивших магазины и задержанных эстонской полицией, тоже были люди без определённых занятий и места жительства.
Итак, о Геннадии. Он хотел есть. «Рабочие, эстонцы и латыши, шли мимо него под руку с чисто одетыми женщинами (…) Чужой город вызывал в нем легкую, тревожную злобу чистотой и уютностью старинных маленьких улиц». Человек остановился перед домом, на крыльце которого сидел хозяин, чьё лицо, «изъеденное ветром и жизнью, пестрело множеством крепких, добродушных морщин». Портрет не обманывал — Геннадию, попросившему хлеба, дали его. Отойдя в переулок и съев хлеб, человек выразил благодарность:
«— Чухна рыжая, — сосредоточенно выругался он».
Перед ним был забор, в который с другой стороны били солнечные лучи — щели пылали, словно там, в оберегаемом небольшом пространстве, светилось своё, маленькое домашнее солнце (великолепная деталь Грина. — И.Г.) «Угрюмое любопытство бездельника» — штрих! — подтолкнуло Геннадия, не без труда ему удалось заглянуть за высокий забор. Он увидел принадлежащий эстонцу, который дал ему хлеб, крошечный взлелеянный малинник. Человека взволновало. «Древний огонь земли вспыхнул в нем, переходя в глухой зуд мучительной зависти. Бесконечные… поля, тощие и бессильные, как лошади голодной деревни, — выступили перед ним… Соломенные скелеты крыш, чахлые огороды, злобная печаль праздников…» Он кинулся в сладострастном исступлении уничтожать малинник. Убежать не успел. Хозяин поймал Геннадия, и тот в первую секунду ужаснулся, что его сейчас убьют. Эстонец, видя гибель десятилетних трудов, потерянно спрашивал: зачем он «ломал»?
