И. Окстон - Всемирный следопыт, 1926 № 10
«Вы точно ждали меня на борту, чтобы остановить мою безумную попытку плыть, дальше. Когда я спросил вас о капитане, то я это сделал для того, чтобы узнать вас. Я не знал, что скажу дальше. Вы поняли меня, почувствовали борьбу, которая мучила меня. И я двинулся на борт по трапу».
Он глубоко заглянул мне в глаза, как бы спрашивая, не раскаиваюсь ли я. Потом он долго молчал.
Я вывел его из тревожного раздумья, сказав ему спокойным шопотом:
— Влезайте-ка вот на эту койку. Вам пора и отдохнуть. Спите спокойно и не тревожьтесь. Я помогу вам. Ну вот, так-то лучше.
Говоря это я помог ему влезть на койку. Измученный штурман, действительно, нуждался в посторонней помощи. Я приподнял его за ноги и подкинул на койку. Она была расположена высоко, над двумя рядами ящиков. Бедняга упал на нее, как камень, потом повернулся, лег плашмя на спину и закрыл глаза руками. Я несколько минут смотрел на него, а затем задернул зеленые суконные занавески, подвешенные на медных прутьях. И сам тяжело опустился на софу. Видимо, я был утомлен и, главным образом, нравственно: меня измучил рассказ этого несчастного. Было уже три часа утра, но спать я не хотел. Я сидел, как расслабленный, глядя на занавески…
IV. Тревожное утро.
Вдруг раздался настойчивый стук. Я сразу не мог сообразить, где стучат. Едва придя в себя и еще ничего не соображая, я ответил:
— Войдите.
Вошел стюарт (каютный слуга) с подносом в руках: он принес мне утренний кофе.
Думая, что он меня не видит, я громко крикнул:
— Сюда, я здесь.
Стюарт поставил поднос на стол перед софой и тихо произнес:
— Я вижу, сэр. Доброе утро, сэр.
Я чувствовал на себе его удивленный, испытующий взгляд и не решался посмотреть на него. Он должно быть, недоумевал, зачем мне понадобилось задернуть занавески у койки, когда я сам спал на софе. Он вышел, оставив дверь, по обыкновению, полуоткрытой, на крючке.
Я слышал, как команда мыла палубу. С вахты ко мне не шли: меня бы тотчас же известили о малейшем ветерке; очевидно, попрежнему стоял мертвый штиль. Меня вдвойне раздражали этот долгий мертвый штиль и навязчивое любопытство стюарта: он опять неожиданно появился в дверях каюты. Я быстро как лунатик, вскочил с софы и сердито крикнул:
— Что вам нужно?
— Я хотел закрыть ваш иллюминатор, сэр: матросы моют палубу.
— Он закрыт, — краснея, ответил я.
— Есть, сэр.
Однако, стюарт продолжал стоять и, видимо, что-то искал глазами и соображал. Затем он спросил обыкновенным голосом:
— Могу я войти и взять пустую чашку?
— Конечно, — коротко ответил я и повернулся к нему спиной, когда он выходил из каюты.
«Следует показаться на палубе», — подумал я. Конечно, я мог этого и не делать, но мне нужно было рассеять возможные подозрения. Но как оставить каюту? Оставить ее открытой я не решался, а запирать не хотел: это могло показаться странным.
Выйдя из каюты, я увидал вблизи кормы моих помощников. Старший штурман, в больших резиновых сапогах, стоял на середине трапа, ведущего с кормы на главную палубу, и что-то говорил младшему. Увидав меня, младший штурман обратился с приказаниями к команде, а старший штурман быстро спустился вниз и подошел ко мне с приветствием:
— С добрым утром, капитан…
Странное выражение мелькнуло в его глазах; меня это кольнуло. Не рассказал ли им стюарт?.. Может быть, он принял меня за пьяницу, который пил целую ночь и заснул на софе. Он не успел сказать еще что-либо, как я приказал:
— Вытянуть брасы! Реи выправить на фордевинд. Надо кончить раньше, чем команда пойдет завтракать.
Это была моя первая команда здесь. Я стоял на палубе и следил за исполнением работ.
Во время завтрака я почти ничего не ел и сидел, как на горячих угольях. Видя мое беспокойство, штурмана воспользовались первым предлогом, чтобы скрыться из кают-компании.
Я остался один. Беспокойство не оставляло меня; я все боялся чем-нибудь выдать присутствие несчастного беглеца. Он вызывал во мне глубокую симпатию, а его участь трогала меня. Я чувствовал, что жизнь его в моих руках, и надеялся его спасти. Я напряженно думал об этом, но мои мысли путались. Наконец, я встал и вышел.
Вернувшись в свою каюту, я несколько минут сильно тряс моего друга, чтобы разбудить его. Он открыл глаза.
— Все обстоит благополучно, — прошептал я. — Но вам следует сейчас спрятаться в ванную комнату.
Он скрылся в ней тихо, как дух. Я позвонил стюарту и, строго глядя ему в глаза,
приказал убрать как можно скорее мою постель и каюту, пока я буду брать ванну.
— Есть, сэр, — ответил оторопевший стюарт и побежал за щеткой и тряпкой.
Я сидел в ванне, шумно плескаясь и насвистывая веселые мотивы. Вилькинс сидел, согнувшись, в углу ванной комнаты, с низко опущенной головой.
Когда я, оставив его в ванной, вошел в каюту, стюарт уже окончил уборку. Послав за старшим штурманом, я занялся с ним делами. По его лицу было заметно, что он наблюдает за мной. Заметив это, я старался дать ему возможность лично убедиться, что в каюте, кроме нас, никого нет. Когда мы кончили наши дела, штурман вышел.
Теперь я снова впустил моего «пассажира» в спальню. Он сел на низкий складной стул, а я закрыл его моим пальто. Мы сидели и слушали, как стюарт ходил в ванную, заходил в салон, наливал воду в графин и менял ее в цветах. Наконец, он вышел, повернув ручку двери, и она захлопнулась.
Я все сделал, чтобы скрыть от людей моего двойника. Теперь мы могли вздохнуть свободнее. Мой товарищ чувствовал себя лучше и откинул скрывавшее его пальто. Я сидел за письменным столом, а он — сзади меня, около двери. За дверью раздался голос:
— Простите, пожалуйста, капитан…
— Что? — протянул я, впиваясь неподвижным взглядом в моего товарища, который мгновенно выпрямился.
— К нам подходит шлюпка с корабля, капитан.
— Прекрасно, перебросьте трап за правый борт, — ответил я.
Я не сказал ни слова моему гостю и решительно вышел на палубу.
V. Охота продолжается.
Капитан «Буревестника» ждал меня. Он был среднего роста. Его розовое лицо, с синим оттенком под светло-голубыми глазами, было покрыто веснушками и почти все обрасло рыжей бородой.
Я принял его холодно, но вежливо.
Когда мы уселись в кают-компании, капитан стал рассказывать мне о перенесенной буре. Я внимательно и терпеливо выслушивал его, как будто узнавал эту историю в первый раз.
Вошел стюарт с подносам, на котором стояли бутылка вина и стаканы.
— … А сегодня вот опять: страшно горячая была работа. С самого восхода солнца осматривали острова вокруг.
Мне хотелось, чтобы, мой двойник, сидевший у меня в спальне, слыхал наш разговор с капитаном.
— Будьте добры, говорите погромче, — сказал я, — я плохо слышу.
— Ого, вы такой молодой и уже глухой! — воскликнул он.
— Да, — коротко ответил я.
Повысив голос, он продолжал расказывать:
— … Случилось это два месяца тому назад. И происшествие стало уже забываться, как вдруг — этот побег молодого человека. Что бы вы сказали, если бы это случилось на вашем корабле?.. Я думаю, что обязан заявить о всем, об'яснив убийство помешательством. Как только мы прибудем в порт, я напишу об этом хозяевам.
— Если вы не найдете его к утру завтрашнего дня, — согласился я хладнокровно, — Разумеется, живым.
Он промычал что-то в ответ, но я не мог разобрать, что именно, и потому, наклонясь к нему, подставил ухо.
Тогда он закричал:
— До материка, до берега от «Буревестника» не меньше двенадцати километров!
— Да, около того, — ответил я.
— От нас до вашего корабля никак не больше трех верст, — сказал капитан «Буревестника» многозначительно.Недостаток внимания и участия к нему с моей стороны об'яснялся той непреодолимой неприязнью, которую я почувствовал к капитану с первых же его слов. К тому же меня сильно беспокоила участь моего двойника. Капитан, не внушавший к себе доверия, стал вдруг внимательно и зорко рассматривать столовую, вглядываясь так пристально в каждую вещь, как будто искал на ней чьих-то следов. Я догадывался о его намерении, и гнев все более и более охватывал меня, а он пытливо поглядывал на меня своими прищуренными глазами.
— Я считаю, что от нас до вашего корабля не более трех верст. Никак не более… — проговорил он таким тоном, что я невольно взглянул на него.
— Да, но в такую ужасную жару и этого довольно, — сказал я, стараясь вложить в мой тон побольше сочувствия.
Мы снова умолкли. Мой любезный тон его не тронул, так как, повидимому, он уже понял меня и не ждал от меня содействия. Я внимательно следил за ним, стараясь при этом не выдавать себя. Его сосредоточенность пугала меня. Догадываясь о намерениях капитана, я решил сам предупредить его. Это было для меня гораздо выгоднее, тем более, что я уже заметил, как его глаза бегали от одной затворенной двери кают-компании к другой.
